Ахто Леви - Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация
В Париже существовал особый культ Клеопатры, существовали общества Клеопатры, а в тысяча девятьсот тридцать шестом году полагали учредить марку с её изображением в честь двухтысячелетия то ли со дня её смерти, то ли рождения. По сведениям парижского журналиста, прах Клеопатры захоронен в саду национальной библиотеки, недалеко от редакции газеты «Журнал». Рассказал об этом старик — генеральный секретарь национальной библиотеки, единственный живой свидетель захоронения Клеопатры, а захоронили её во время Коммуны в 1871 году.
Генеральный секретарь (Монрэй) рассказал, что в национальной библиотеке находилось в то время много египетских реликвий, позже переправленных в Луврский музей. Среди них три мумии, две мужских, одна женская. Рабочие звали женскую мумию Клеопатрой. Все студенты, посещавшие библиотеку, влюблялись в эту мумию. Они настолько её боготворили, что искали предлога остаться с ней наедине. Многие и на ночь оставались возле неё.
Эти три мумии привёз из Египта Наполеон, который провёл ночь в своей палатке перед мумией Клеопатры. В то время, однако, не умели ценить исторические реликвии так, как в наше время.
Во время франко-прусской войны решили спрятать мумию Клеопатры в подвале, чтобы спасти от бомбёжки. Здесь мумии стали рассыпаться. Тогда было решено их захоронить.
Представителю «Нашей Земли» удалось взять интервью у профессора Мутатекли. Внешний вид профессора потряс посетителей. Он предстал перед ними в сопровождении двух своих чёрных слуг. Не привыкший к нашему суровому климату, он был одет в тяжёлую шубу с высоким воротником. Лоб низкий, покатый к затылку, нос приплюснутый с широкими ноздрями, глазки маленькие и острые. Длинные пепельного цвета волосы ниспадали на воротник шубы. Сообщили, что ясновидец свободно владеет английским, французским, немецким, русским, индустанским, итальянским, испанским, негритянским. Говорит он неохотно. Его пергаментной безликости черты лица не подвластны даже зачаткам улыбки. Походка слегка раскачивающаяся.
Свои ясновидческие способности профессор продемонстрировал, сообщив окружающим, сколько денег у каждого из них в кармане, даже определил купюры у одного. Мутатекли намерен осуществить в Журавлях опыты в замке, где подозревается существование тайников: многие изыскатели из Главного Города не раз пробовали их обнаружить, сделано немало раскопок, до сих пор безрезультатных. Подозревают, что в замке спрятаны коллекции известного шведского ювелира — золотые изделия и бриллианты, оставшиеся в замке со времён Северной войны. Завтра вечером в шесть часов профессор начнёт изыскания в большой башне, также в «шахте львов» и в замковой церкви, где в настоящее время хранятся товары, предназначенные для военной комендатуры города. Метафизики в Главном Городе ждут с интересом, какие секреты и тайны откроют старые стены нашего замка.
Такой подробный и, надо признаться, интересный материал взбудоражил умы городских жителей, так что и Король, и многие из людей Тори в названный вечер вертелись у входа в замок, чтобы поглазеть на диковинного профессора, чей портрет, кстати, напечатали в газете. Со страницы смотрел действительно весьма странный субъект с длинными волосами, низким лбом и приплюснутым носом с широкими, мягко говоря, ноздрями. Кроме людей Тори в замковом дворе с независимым видом разгуливало немало и других любопытных, в большинстве своём женщины. Король, пожалуй, одним из последних ушёл домой, когда уже совсем стемнело и стало ясно, что профессор не появится. Некоторые высказали предположение, что он заболел: всё-таки непривычный местный климат, здесь и шуба могла не помочь. Надеялись, что в газете будет объяснение. Оно и было… второго апреля:
«В нашей газете за 31 марта по традиции мы печатали наш апрельский розыгрыш. Можно вполне поверить, что под стенами нашего замка находятся ненайденные богатства, также и в то, что существуют всемирно известные профессора тайных дел, хотя напрасно, конечно, ждали его 1 апреля у замковых ворот желающие удовлетворить своё любопытство. Портретом же „профессора“ мы использовали фотографию обезьяны какадю рубикундуса из многотомного произведения Брэма „Жизнь животных“. Поздравляем доверчивых! Общеизвестно, что таковые являются самыми благородными и чистыми душами среди человеческих существ».
Однако в этой интересной шутке кое для кого содержалась полезная информация… О Клеопатре? Нет, конечно. Обезьяны она также не касалась, а чего касалась, о том и расскажется, когда настанет время.
А время шло. Месяцы миновали один за другим. Ангелочек продолжала находиться в тюрьме, Сесси пропала без вести, её нигде не было видно. Иначе, учитывая, что в Звенинога знали про интерес к её особе майора Майстера, какой-нибудь честный друг немецкого фюрера известил бы комендатуру. Никто не сообщил, значит, её не видели. Искать её никто тоже не счёл нужным: невелика птичка в её семнадцать-то лет, да и знала ли она о «преступлении» Ангелочка, тоже неизвестно. Ангелочка не расстреляли, как уже случилось со многими, обвиняемыми в укрытии русских, и то ладно. Последнее конечно же можно объяснить и служебным положением как Алфреда, так и хлопотами Отто Швальме.
Когда Его Величество освободился наконец от каторги, он вышел на свободу, обогащённый огромными знаниями. Он, например, знал, что на высоте десяти-одиннадцати километров температура воздуха доходит до пятидесяти пяти градусов ниже нуля, что, если кто-нибудь думает, чем выше, тем холоднее, значит, он бессовестный неуч; образованные же люди знают, что на самом деле совсем не так, скажем, на высоте тридцати километров всё та же температура, а ещё выше, километров на сорок — пятьдесят, столько же градусов и тепла, то есть пятьдесят — шестьдесят градусов; но если подняться ещё — на высоту примерно девяноста километров, то опять жуткий мороз, сто семьдесят ниже нуля, в то же время на высоте ста километров… Здесь Король точно не помнил — жара или собачий холод. Но что на высоте трёхсот километров адская температура — тысяча сто градусов, о том знает каждый нормальный человек[19].
Алфред жил в доме у реки, и как-то так получилось, что об этом постепенно узнали все знакомые не только на Закатной улице, а также и в городе, хотя никто не мог сказать, что Алфред Рихард и Хелли Мартенс в разводе. Ведь Алфред по-прежнему привозил Хелли дрова, отдавал льготные продуктовые карточки, снабжал деньгами, катал её и Короля на своём грузовике, когда Хелли нужно было съездить в Праакли поискать шерстяную пряжу или договориться относительно доставки молока. Молоко покупали и в городе, то есть в магазине, то, что давали по карточкам, но, договорившись с хуторянами в Праакли (6 км от Журавлей), можно было достать хорошее молоко, и за ним с удовольствием ездил Король на летательном аппарате.
Конечно, улица Закатная небольшая, всем так или иначе становится со временем заметно, когда в каком-нибудь доме, в чьей-то семье что-нибудь происходит. Особенно в такой заметной семье, как семья Алфреда, а ведь никто не станет спорить, что семья Алфреда заметная, и он сам тоже очень даже заметная личность. Но когда супруги не дерутся, когда нет скандалов, когда они продолжают мирно общаться, то с такими обычными вещами, как то, что ОН ночует отдельно в другом доме, а ОНА не здоровается с бывшей подругой, — к таким вещам со временем привыкают, и скоро это перестаёт быть предметом разговора. Так, по крайней мере, представлялось Алфреду. Но Хелли Мартенс так не представлялось, потому что очень редко когда мужчинам и женщинам жизнь представляется одинаково, особенно в таком деле, как-то: где кто спит.
Хелли почему-то была уверена, что всему миру известно то место, где ночует Алфред. Считала ли она это унизительным для себя? Унизительным не унизительным, но малоприятным. Хотя кажется, сам факт, что он к этой Земляничке зачастил, её не очень заботил — кто не любит землянику! Так ей казалось. Тем более что и она чувствовала какое-то ей самой непонятное облегчение, когда осознала, почему он, Алфред, поселился у реки.
Но прежде возникло другое: у неё к нему появилась необъяснимая антипатия. Он не оказался хорошим мужем? Но, судя по рассказам других женщин, в этом «они» в большинстве своём одинаковы, то есть все «они» обожают полакомиться земляничкой. У «них» это всё равно, что воды напиться: захотел пить — попил из первого подвернувшегося источника. Конечно, в одном «источнике» вода теплее, в другом — холоднее; в одном — вкуснее, в другом — не очень, тут всё зависит от жажды. А так, если близко есть «источник» с не очень вкусной водой, они далеко искать повкуснее и не станут: важно напиться, чтобы жажду утолить. Любовь?.. Любят они в это время, как ни странно, ту «воду», которую лакают совсем другие люди, которой им даже капельки не достаётся.
