Ахто Леви - Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация
Батальон крикнул «Хайль!», и головные уборы можно было надеть. После этого майор Майстер скороговоркой зачитал следующий приказ:
— По распоряжению рейхсминистра доктора Геббельса все театры, кинотеатры и другие увеселительные места закрываются до субботы шестого февраля. Распоряжение это распространяется также на восточные территории.
Алфред получил разрешение вернуть батальон в казарму. Он уже знал, что Отто от Шредера ничего утешительного относительно матери не услышал. Домой ему идти не хотелось, он всё чаще стал ночевать в казарме или в «производственном» доме, где спал на верстаке. В небесно-синий дом его не тянуло. Хелли стала с ним молчалива, почти не разговаривала, а если разговаривала, было видно, как она мучается, чтобы не задеть, не обидеть его холодным словом. Было заметно: ей хочется быть такой же, как всегда, но не удаётся. И всё из-за Ангелочка! Словно он сам её с удовольствием спрятал в тюрьму…
А тут ещё этот Шредер. Этот Сталинград! Тоже ещё… «Плечом к плечу…». «До последнего патрона…». «Умерли, чтобы жила Германия…». А как же спаситель Европы? Который хотел выйти к Волге именно в «одном известном месте, случайно названном именем Сталина…» — другого «спасителя», отца народов, тоже великого вождя?.. Кругом все великие, а старушка, признававшая лишь бога, она в тюрьме за милосердие, за человечность, и Хелли с ним, с Алфредом, не хочет даже разговаривать, хотя именно за её благополучие он лавирует между всевозможными освободителями, как лиса.
Алфред молча устроил себе для начала постель в мастерской, чтобы не выглядело вызовом и, он не хотел себе в этом признаться, но в душе-то не очень даже возражал против складывавшихся отношений, и он конечно же знал — почему. Он ждал, что Хелли станет ему выговаривать за его молчаливое, но тем не менее заметное переселение в мастерскую. Хелли промолчала, но ужины, если ему доводилось зайти в небесно-синий дом, для него уже не подогревались. То же самое было и с обедами. Когда он не давал денег — специально, чтобы проверить, — у него их не просили, то же самое с продовольственными карточками. И то и другое он молча оставлял в кухне на столе. Когда же приходил с немцами, офицерами или с кем-нибудь другим, с Килком, например, то Хелли, как всегда, как ни в чём не бывало готовила кофе, и всё продолжало тихо да мирно складываться так, что вскоре они жили каждый сам для себя. Хелли, конечно, принадлежала Королю… Тот как-то не очень обращал внимание на изменившиеся отношения взрослых — так незаметно для него они изменились.
Для Короля незаметно, даже, возможно, для Тайдемана, но не для Марии Калитко, которая каким-то особенным взглядом стала провожать Алфреда при встречах. Вскоре затем, видя, что на переселение в мастерскую Хелли не реагировала, он оборудовал себе жильё в квартире у реки, на веранде, где когда-то проживал Его Величество Король Люксембургский. Когда и это переселение прошло без какой-либо реакции, то есть так, словно это никого не интересовало, он сказал себе: «Всё завершилось». И отправился вечером к Земляничке — мужчина он или уже нет? А Хелли…
Обычай носить обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки базируется на церковном ритуале, который знали уже в далёком средневековье. По старым верованиям, встречавшимся даже у древних римлян, именно от этого пальца идёт кровеносная вена прямо в сердце. Так, обручальное кольцо, находясь на этом пальце, стало символом любви и объединения сердец. Держались обычая этого строго только в католических странах, в иных же кольцо носили на левой руке лишь до тех пор, пока оно было обручальным, после венчания же оно носилось на безымянном пальце правой руки, где и оставалось, откуда уже совсем бессовестные люди время от времени удаляют его в карман…
Хелли сняла своё обручальное кольцо с пальца правой руки и, подумав, спрятала в коробочку, в которой хранились её немногие украшения. Это произошло в тот день, когда пришёл Манчи, чтобы попрощаться, он вступал в эстонский легион или, может, даже в немецкую армию, потому что в комендатуре, куда пришёл по оставленной Майстером бумажке, ему сказали: «Выбирай: или в тюрьму за то, что укрывал русского солдата, или на фронт».
Манчи возражал, он не укрывал русского. Но ему сказали, что в таком случае — тюрьма. Он выбрал фронт. А Сесси? Где Сесси, о том Манчи не ведал, и это была правда, ему поверили.
Манчи попрощался только с Хелли и с Королём, Алфреда он нигде не нашёл. Не мог он его найти потому, что Алфред, сунув своё обручальное кольцо в банку с шурупами, отправился к Земляничке и остался у неё ночевать. Про Земляничку же Манчи ничего не было известно.
Из Звенинога в армию уходил не один Манчи — отправились воевать с мировым коммунизмом да с личными врагами Адольфа Гитлера — евреями, ещё, и Орест, Антс, а главное, Эйнар с Ребра, несмотря на плоскостопие. Но Эйнара таки действительно надо было давно отправить на фронт — не малое дитя, наконец, к тому же хуторянам надоело терпеть всевозможные его выходки, да не только хуторянам. Пошёл в Журавлях в ресторан «Искра», стал буянить, кому-то не понравился, тот предложил спьяну сто марок, чтобы он ушёл. Эйнар потребовал двести, у того не было — занял у хозяйки кабака, и Эйнар ушёл. На следующий день тот дурак, протрезвев, разыскал Эйнара и предложил эти деньги вместе пропить, однако Эйнар был уверен, что и один с этим справится. Дураку стало жалко денег, а был тот малый тоже солидной комплекции… Что из этого вышло? Кому — больница, кому — арестантская. Эйнару конечно же второе…
Что ещё он отмочил? Начнём с того, что у Рямпсли Прийду имелась дочь, Паула, и если Эйнар самому Прийду ужасно не нравился, то почему-то Пауле, наоборот, он нравился. Её нельзя было назвать некрасивой только потому, что некрасивых людей, скорее всего, вовсе нет, вернее, некрасивым человека могут делать его поступки, если они недостойные; но и красавицей эту Паулу никто в деревне не считал, потому-то она, наверное, и проживала в Журавлях, но замуж за городского не хотела, а хотела за Эйнара, хотя была старше на пару лет. Эйнар вёл себя с ней так, словно ничего против не имел, и требовал от Прийду всё чаще браги на том основании, что… зять всё-таки. Прийду плевался и крестился и объявил на всю деревню, что если нет у Паулы жениха, то и этот не жених. Обидно, что и говорить.
Дочь Прийду ловила Эйнара долго или недолго, но наконец они пошли в ратушу, где должны были подписать соответствующие бумаги, потом хотели обговорить условия венчания, чтобы всё было как у людей, а Прийду в Звенинога готовил с риском — запрещённое мероприятие — двадцатилитровую бочку браги. В ратуше, когда невеста уже подписала заявление и настала очередь подписать Эйнару, тот взял ручку, задумался, положил ручку обратно на стол, вынул из бокового кармана плоскую бутылочку, пригубил и сказал: «Женатые вечно не в настроении… Нет, не расстанусь я за бочку браги с вольной жизнью». И ушёл, оставив невесту. Стоит ли говорить, как об этом судачили люди, что было с Паулой, сколько плевался Прийду!..
Но долготерпению судьбы пришёл конец, когда общественность республики в очередной раз стала вести кампанию борьбы за чистоту нравственных устоев, которые расшатались — так писали и поговаривали — из-за пьянства. Началась возня вокруг вопроса трезвости. Стали писать о вредности вина, что «мы» — маленький народ, но хотим стать таким же сильным, как какой-нибудь большой, что «мы» это можем, если каждый гражданин станет сильным духовно. Окружающая жизнь развивается к лучшему, говорили и писали эти люди, утверждая, что силы природы «мы» уже запрягли, что, мол, работают они на человека, который научился как птица летать по воздуху, что за тысячи километров можно слышать голос другого человека, а всё это стало возможным потому, что человек ЗАХОТЕЛ. И достиг. А разве мы не хотим освободиться от пьянства? «Мы» и в этом должны стремиться к обновлению, и так далее в том же направлении…
Но именно теперь, когда народ республиканский взял такое направление в воспитании силы воли, в Звенинога приключилось следующее: Эйнар с Ребра…
Эйнар, Якоб и Орест сидели в просторной кухне хутора Ребра и пили брагу, от этого им захотелось как следует поесть, а ничего не было. Решили раздобыть петуха, чтобы сварить на закуску. Ну, искать далеко не стали — поймали ребровского петуха, благо женщин дома не было и некому пресечь это деяние. Однако Эйнару стало жалко губить собственного петуха. Рассмотрев его со всех сторон, он заключил, что столь малого пернатого на троих не хватит, поскольку он один в состоянии съесть трёх таких пташек. В который уже раз со дня его рождения выручил опять Прийду с Рямпсли: вспомнили, что у него в сарае висит недавно зарезанный телёнок. Отправились за телёнком. Прежде дали святую клятву, что никому не проболтаются ни по пьянке, ни по «секрету». Ритуал клятвы был таков: положили на стол старую шляпу, и все заговорщики ударили кулаком по ней в знак того, что рот на замок и… дело в шляпе. Телёнок был доставлен, тут же на кухне с него содрали шкуру и началось приготовление жаркого.
