Ирена Юргелевич - Чужой
— Кто там? — спросил из кухни отец. Уля бросилась в кухню.
— В чем дело? — удивленно спросил отец.
— Это… милиционер… — замирая прошептала Уля.
Зенек, стоявший у стены против окна, рывком отбросил руки назад и прижал их к стене, как бы готовясь к прыжку. Доктор Залевский встал, делая вид, что ничего не замечает.
— Побудьте здесь, я поговорю с ним в кабинете, — сказал он, спокойно глядя на Зенека.
— Хорошо… — проговорил мальчик, выпрямляясь и опуская руки, и Уля поняла, что он не убежит.
— Твой отец что — знаком с этим милиционером?
— Не знаю… Наверно, знаком. Отец живет в Ольшинах уже почти два года.
— Если знаком, то, может, он как-нибудь ему и объяснит… А если нет…
Да, Зенек боялся! Но Уля сама боялась и не знала, как его успокоить. Ей приходили в голову самые страшные предположения, и единственное, что она могла сделать, — это скрыть их от Зенека.
Больше Зенек не сказал ни слова. Оба, напряженно прислушиваясь, смотрели на дверь, ведущую в прихожую.
Наконец в прихожей снова раздались шаги и голоса. Голоса звучали спокойно.
Щелкнул замок входной двери, скрипнули петли — Уля поняла, что посетитель уходит. Зенек, не знакомый со звуками этого дома, замер в ожидании.
— Ушел? — нервно спросил он, когда на пороге появился доктор.
— Ушел, ушел, — успокоил его доктор.
Уля заметила, что лицо отца разгладилось, он был явно доволен, как человек, благополучно прошедший нелегкое испытание.
— Я думал, вы меня туда позовете, — растерянно проговорил Зенек. Он все еще не мог поверить, что опасность миновала.
— Как видишь, не понадобилось, сержанту достаточно было того, что я сам ему рассказал, — ответил доктор. — Ну-ну, успокойся…
О чем они беседовали с милиционером, доктор не сообщил, словно это были сущие пустяки. Улыбнувшись, он сказал шутливо:
— Теперь у нас есть дело поважнее — давайте-ка ужинать! Зенек, поняв, что расспросами его мучить не собираются, заметно повеселел, даже как будто улыбнулся в ответ.
Начались приготовления к ужину. Уля накрывала на стол, а Зенека отец попросил зажечь лампу и накачать воды, а потом принести со двора дров. Он разговаривал с парнем непринужденно, как со старым знакомым. А Зенек то и дело поглядывал на доктора и все его поручения выполнял быстро и охотно.
За столом Зенек не сводил с доктора глаз. Тот был сегодня необычно разговорчив и оживлен. Уля заметила эту перемену, но ее это не обижало, а только удивляло. Возможно ли, чтобы отец так переменился из-за парня, которого до сих пор видел всего один раз и который к тому же обманул его?
Разговор не прерывался ни па минуту. Заметив копоть на стекле керосиновой лампы, доктор рассказал, что в будущем году в Ольшины проведут электричество. Зенек неловко, стесняясь, задал вопрос, другой. Зато, когда зашла речь о том, что старушка машина доставляет доктору массу хлопот, Зенек, оживившись, стал расспрашивать подробно, со знанием дела и попросил разрешения завтра осмотреть машину. А потом Уля еще больше удивилась: отец заговорил о своей работе. Раньше он никогда этого не делал, лишь изредка сухо и бегло упоминал о ней, считая, видимо, что никого его дела занимать не могут. Сегодня же он увлекательно рассказывал про больницу, про сложные операции, во время которых от сообразительности, энергии и самоотверженности врачей и сестер зависела человеческая жизнь…
Зенек слушал, и на лице его постепенно появилось то выражение доверия и надежды, которое Уля уже видела однажды— в день поездки Юлека и Мариана в Стрыков, когда Зенек думал, что вот-вот увидит человека, которого искал так долго и так трудно.
В холостяцком хозяйстве доктора не нашлось запасного матраца. Правда, Зенек уверял, что ему хватит одеяла на полу террасы, но доктор не согласился и отвел Улю ночевать к пани Цыдзик. В чистенькой комнатке пани Цыдзик был новый зеленый диванчик, который она охотно предоставила на несколько дней в Улино распоряжение. Когда доктор ушел, пани Цыдзик хотела было расспросить Улю про гостя, но Уля отвечала неохотно, и та оставила ее в покое.
Девочка тихо лежала без сна и смотрела в темноту, заново переживая события минувшего дня — начиная с той минуты, когда они узнали, что Зенека могут арестовать, и вплоть до ужина, который был таким мирным и радостным. Потом она стала гадать, о чем говорят теперь отец и Зенек, оставшись одни. Расскажет ли Зенек отцу про свою жизнь? Доверит ли он ему свою тайну? Она вспомнила, с какой добротой и сочувствием смотрел на Зенека ее отец, и вдруг почувствовала, что такого отца она может полюбить… Если б только он ее любил!
«Сожги это письмо»
Наутро Уля вскочила очень рано и побежала домой. Двери и окна были открыты настежь — доктор любил свежий утренний воздух. Уля вошла в прихожую и заглянула в кабинет— как она и думала, отец уже сидел за столом. К вечеру он слишком уставал и всегда читал медицинские журналы по утрам, до отъезда в больницу.
Он не слышал ее шагов. Стоя в дверях, Уля жадно рассматривала его седеющую голову, его усталые глаза, прикрытые тяжелыми веками, его узкие губы, обычно крепко сжатые или иронически усмехающиеся, а вчера так приветливо улыбавшиеся Зенеку.
Потом Уля заглянула на кухню. Зенека там не оказалось, постель его была убрана, на столе стояли синяя отцовская чашка и тарелка с хлебными крошками. Что это значит? Она снова подошла к кабинету.
— Доброе утро! — сказал доктор. — Я не знал, что ты так рано придешь, а то подождал бы тебя с завтраком.
— А Зенек?
— Он пошел на работу, туда же, куда вчера. Вернется к вечеру.
Какое разочарование! Уля надеялась, что наконец-то им с Зенеком удастся побыть вдвоем. И тогда, кто знает, может быть, они рассказали бы друг другу свои тайны, которые не, расскажешь при других, пусть даже самых близких людях.
— Я говорил Зенеку, что он слишком устанет, мы ведь вчера допоздна разговаривали («Значит, все-таки разговаривали!»— отметила Уля), а ему, чтоб успеть на работу, пришлось встать в половине пятого. Упрямый парень! — улыбнулся отец. — Ну что ж, его можно понять — хочет немного подработать.
Уля заметила, что упрямство Зенека понравилось отцу, и ей это было приятно.
Доктор мельком взглянул на дочь и взялся за журнал, считая, видимо, что разговор окончен. Но Уле хотелось его продолжить.
— Папа…
— Да?
Девочка глубоко вздохнула и, не зная еще, что услышит в ответ, невнятно пробормотала:
— Ты ведь не думаешь, что Зенек… ты ведь ему не велишь..
— Что с тобой? Чего я ему не велю?
— Не велишь вернуться домой?
— Нет, — задумчиво проговорил доктор. — Нет, — повторил он, как бы отгоняя собственные сомнения.
Уля снова вздохнула, на этот раз с облегчением. Она так боялась, что отец сочтет это своей обязанностью — взрослые ведь всегда принимают сторону родителей против детей.
— А что с ним будет?
— Что с ним будет?..
Отец отложил журнал, а Уля присела на табуретку около стола и молча ждала ответа. Со вчерашнего вечера она считала отца в какой-то мере ответственным за судьбу Зенека, хотя совершенно не отдавала себе отчета в том, что это означает для нее самой.
— Конечно, лучше бы всего… — неторопливо рассуждал отец, — лучше бы всего ему жить с кем-нибудь из близких, с человеком, которому он доверяет. Я вот думаю об этом Янице…
— Но ведь Зенек не знает, где он живет!
— Возможно, мы его разыщем. Сержант Ковальский обещал мне кое-что сделать.
— Милиционер?
Он слегка улыбнулся ее удивлению.
— Ты считаешь, что милиция только и делает, что следит за уличным движением да ловит преступников? Сержант очень сочувственно отнесся к Зенеку, хотя я и не много мог ему рассказать. Во всяком случае, он согласился, пока мальчик находится у нас, под присмотром, оставить его в покое. А тем временем Ковальский узнает, какая организация должна была строить мост в Стрыкове и где находятся сейчас строители.
— А вдруг его все-таки не найдут? Что тогда?
— Ну что ж, тогда придется поместить парня в воспитательную колонию.
«Воспитательная колония»? Это звучало не очень приятно.
— Я бы не хотел, чтобы ты говорила Зенеку об этих поисках, — заметил отец. — Пусть не надеется заранее, ведь пока еще ничего не известно.
— Ладно, — сказала Уля. — А он согласится поехать в колонию?
— Он согласится на что угодно, лишь бы не возвращаться к отцу. Так он мне сказал.
Следующий вопрос Уля задала так тихо, что отцу пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать ее слова:
— А он сказал тебе… Зенек сказал, почему не хочет жить с отцом?
— Да. — Лицо доктора омрачилось. — А тебе он говорил?
— Нет.
— Ты не удивляйся. Плохо думать о своих родителях и плохо о них говорить — это очень тяжело.
