Леонид Жариков - Повесть о суровом друге
- Молодцы, ребята, - одобряли нас взрослые, - старайтесь, это все для вас делается: вам доведется в коммунизме жить!
- Мы и так не отстаем, - ответил за всех Васька. - А ну шибче, ребята, лучше старайтесь!
- Стараемся, товарищ! - закричал я.
- Правильно, Василий, подгоняй хлопцев!
Один из рабочих увидел вдали, над трубой кузнечно-костыльного цеха, черный дым, и зазвучали отовсюду оживленные возгласы:
- Дым, дым!..
Галки, горланя, закружились над трубой: погреться слетелись. До чего хорошая жизнь началась: даже птицы повеселели!
В самый разгар работы Уча, рывшийся в снегу, закричал нам:
- Сюда, скорее сюда!
Из-под железного хлама он вытащил ржавые, покрытые инеем кандалы страшную, похожую на живую змею цепь с двумя «браслетами» на концах.
- Оковы, - мрачно проговорил Васька, шевеля звенья цепи.
Ребята, притихшие, молча разглядывали находку. Я тоже робко притронулся к холодной стальной змее. Васька выпустил кандалы, и они скользнули из рук, звякнули и свернулись клубком.
- Это Юз рабочих заковывал, - объяснил Васька.
- Хорошо бы его самого заковать или какого-нибудь буржуйчика! сказал Абдулка.
- Давайте Сеньку-колбасника закуем! - предложил я.
- А что? Верно! - согласился Уча. - Поймаем и закуем!
Васька молчал, не то обдумывая, как лучше заковать колбасника, не то колеблясь, стоит ли пачкать руки.
- Сеньку неинтересно, - сказал он. - Юза бы заковать...
Заковать Юза, конечно, было бы хорошо, но он сбежал, а Сенька под рукой. Выманить бы его сейчас из дому, затащить в сарай и заковать, пусть бы орал: «Мамочка, что я теперь буду делать, закованный!» А я бы ему сказал: «Походи, походи в кандалах, как Абдулкин отец ходил и как товарищ Ленин мучился в Сибири!» Вот почему, когда Васька размахнулся и закинул кандалы в снег, я пошел туда, где они упали, поднял и опустил за подкладку телогрейки через дыру в кармане. Неловко было ходить - кандалы перевешивали на один бок и противно звякали, но я не захотел их выбрасывать, затаив злость против ненавистного колбасника.
Весело было на заводе, хорошо работать под музыку, но кто-то из ребят вспомнил об очереди за хлебом. Нужно было спешить, а то Илюха, чего доброго, получит и съест наш хлеб. Ведь нам выдавали по четверти фунта на душу. Положи в рот - и нет пайка.
В кооперации уже выдавали хлеб, когда мы вернулись, и очередь наша приближалась. Скоро мы получили по полфунта хлеба, а сверху того по фунту муки в шапку.
Теперь закон «кто не работает, тот не ест» был не про меня: я сегодня работал, а значит, могу есть!
4
Прошло два дня, и нам объявили, чтобы мы собирались в школу. Это была самая радостная новость.
Школа. Сколько мы мечтали о ней, сколько раз с тоской проходили мимо одноэтажной юзовской гимназии и с завистью заглядывали в окна, за которыми учились буржуйские сынки! Сколько раз бородатый сторож гонялся за нами с метлой. Если сторож не замечал, то мы целый урок стояли под окнами.
Однажды мы видели, как отвечал урок Сенька-колбасник. В классе, развалясь, сидел красноносый поп отец Иоанн, перед ним, понуро опустив голову, стоял Сенька. Поп злился и ворчал: «Тебе говорят, болван, бог един в трех лицах: бог-отец, бог-сын, бог - дух святой». Колбасник глупо моргал глазами и молчал. Поп Иоанн под конец сказал ему: «Тупа главы твоей вершина, нужна дубина в три аршина» - и велел Сеньке идти на место.
Мы с Васькой рассмеялись, а Сенька показывал нам кулак.
Когда раздался звонок на перемену, орава гимназистов под командой колбасника выбежала со двора и осыпала нас грудой камней. «Бей сапожников!» - кричал Сенька. Мы защищались как могли, но нас было двое, а гимназистов человек сто.
Огорченные, мы ушли домой. Не то было обидно, что нас избили, а то, что нельзя нам учиться. Меня отец кое-как научил читать и писать, но Васька не знал ни одной буквы. А как ему хотелось учиться!..
И вот пришло счастье. Собираясь в школу, я надел свою драную телогрейку, хотел выбросить кандалы, но раздумал: вдруг Сенька встретится.
Тетя Матрена дала нам по куску хлеба с солью, по луковице, и мы отправились.
Над бывшей гимназией празднично развевалось красное полотнище. Учеников собралось человек сорок. У многих висели через плечо холщовые сумки, но в них не было ни книг, ни тетрадей, ни карандашей.
В длинных светлых коридорах было холодно. Окна почти все выбиты, парты изрезаны ножами. «Наверно, Сенька сделал со зла», - подумал я.
Веселый шум, беготня наполнили гулкие классы.
Всех нас собрали в большой комнате. Там в ряд стояли поломанные парты. Расселись кто где. Мы с Васькой облюбовали самую высокую парту в дальнем углу.
Взволнованные необычным событием в нашей жизни, мы бегали, возились, и некогда было подумать, кто же у нас будет учителем. Поэтому мы удивились и не сразу поняли, что происходит, когда в класс вошел механик Сиротка. Через плечо у него висел наган. (Сиротка работал в отделе по борьбе с контрреволюцией.)
- Товарищи ребятишки! - обратился к нам Сиротка, когда шум улегся и наступила тишина. - Именем революции объявляю первую рабочую школу открытой. Вы, дети горькой нужды, получили право учиться, чтобы стать грамотными и прийти на смену отцам, которые, может быть, сложат головы за рабочее дело. Тогда вы возьмете наше знамя и пойдете с ним дальше, к светлому коммунистическому будущему.
Ветер свистел в разбитых окнах, дребезжали торчащие в рамах осколки стекол. Мы сидели тихо и внимательно слушали Сиротку.
- Буржуи говорят, что мы, рабочие, не сумеем управлять государством. Докажите этим вампирам, на что вы способны, оправдайте великое звание рабочего класса! Все теперь принадлежит вам: школы, заводы и ваша судьба. Учитесь больше и лучше. Надо победить борющиеся с нами классы и пойти дальше. Таково веление жизни, товарищи ребятишки, потому что началась эпоха мировой революции...
Помолчав, Сиротка закончил свою речь словами, удивившими нас:
- Жалко, что учителей для вас мы пока не нашли. Некоторые учителя находятся в Красной гвардии, другие расстреляны царским правительством, а еще есть такие, что убежали с кадетами. Совет рабочих и солдатских депутатов приказал мне временно быть вашим учителем, пока не найдем настоящих.
Хотя из речи нашего учителя я не понял половины слов, зато слова эти были полны тайной красоты: «веление жизни», «эпоха мировой революции».
После речи Сиротки в класс, позвякивая шпорами, вошел дядя Митяй товарищ Арсентьев. На нем были длинная кавалерийская шинель и серая смушковая шапка со звездой из красного сукна. Он окинул нас всех внимательным взглядом, что-то сказал Сиротке, и они пошли по рядам, оглядывая каждого, ощупывая одежду. Около Алеши Пупка дядя Митяй задержался особенно долго, даже присел на корточки и потрогал его рваные галоши, подвязанные проволокой.
После осмотра дядя Митяй вышел в коридор, а затем вернулся в сопровождении двух красногвардейцев, нагруженных ворохами разнообразной одежды и обуви.
Все стало ясно. Мы заволновались.
Сиротка начал вызывать нас по очереди к доске, где дядя Митяй разбирал кучу вещей и выдавал кому новый пиджак, кому теплую шапку, кому тяжелые солдатские ботинки с обмотками.
Когда вышел к доске Алеша Пупок, все притихли. На мальчишке была такая рвань, что нельзя было понять, во что он одет.
Комиссар дядя Митяй, хотя и знал Алешу, удивленно развел руками, оглядывая его женский сак.
- Ну и фасон у тебя, брат, - сказал он с горькой шутливостью, - и у какого ты портного заказывал?
Под смех ребят Алешу Пупка одели с ног до головы. Сначала Сиротка снял с него и выбросил в коридор рваный сак без пуговиц. Вместо него на Алешу надел новое пальто, теплую шапку-ушанку, дал новые солдатские ботинки, и громадные - от пяток до подбородка - голубые галифе, обшитые на заднем месте кожей.
Ваське досталась зеленая военная гимнастерка, а мне - новые ватные штаны и черная жилетка. Вернувшись на место, я осторожно, чтобы не звенели кандалы, снял свою телогрейку и напялил на себя жилетку. Она была без рукавов, грела плохо, но зато в ней имелось четыре карманчика.
В классе раздался смех, когда Уче дали сапоги. Дядя Митяй и Сиротка растерялись: сапог пара, а у гречонка одна нога. Обрадованный Уча сам нашел выход и сказал, что он сперва износит левый сапог, а потом на той же ноге будет носить правый.
Никого не обделили - каждому что-нибудь досталось. Когда дядя Митяй ушел, Сиротка сказал, что подарки прислал нам Совет рабочих и солдатских депутатов.
- Я знаю, - тихонько шепнул мне Васька, - это Ленин прислал нам одежду.
Растроганные, мы долго не могли угомониться.
Потом начался урок. Тетрадей не было. Откуда-то принесли кипу старых газет «Русское слово» и роздали каждому по газете. Карандаш был один на весь класс - у Витьки Доктора. Нам вместо карандашей дали по кусочку древесного угля. Если им провести по газете, получалась ясная линия.
