Рахмат Файзи - Его величество Человек
Леся схватила платье и, напевая, пустилась в пляс. Услышав песенку Леси, появился Остап. Радостное настроение сестренки моментально передалось и ему. Улыбаясь широко, открыто, как умел только он один, Остап подошел к отцу.
—Ассалому алейкум, дада, хорманг.
—Ну-ка, сынок, попробуй надеть вот это.
—Бой булинг![52] — на чистом узбекском языке неожиданно сказал Остап, влезая в синюю рубашку.
«Видно, слышал от матери»,— подумал Махкам-ака и протянул подарки подбежавшим Гале и Абраму.
Одевшись в новое, дети кружились друг перед другом. Махкам-ака завороженно глядел на них, не замечая, что все еще держит в руке рубашку, предназначенную Сарсанбаю.
—Это кому? — спросил Витя.
—Это Сарсанбаю, соне. А тебе я принес ботинки, сынок.
Витя начал надевать ботинки. Долго он возился с ними, но ботинки были явно малы. Отшвырнув их в сторону, Витя отошел и уселся, надувшись.
—Остап, попробуй ты надеть их.
Остап попытался надеть один ботинок — ничего не вышло. Из комнаты вытащили сонного Сарсанбая. Ему ботинки тоже не подошли.
—Как же теперь быть? — всплеснула руками Мехриниса.— Ботинки-то нужнее всего!
—Не огорчайся, я обменяю их на другие.
Обычно Махкам-ака после ночной смены сразу ложился спать, но сейчас он позавтракал, взял Витю за руку и ушел с ним.
Возле магазина, в котором Махкам-ака купил ботинки, стояла толпа, ожидавшая открытия. Отыскивая конец очереди, Махкам-ака увидел Ивана Тимофеевича. Он еще больше похудел.
—О, Вахаб-ака, как поживаете?
—Здравствуйте, уста! Сколько раз собирался зайти к вам, но все никак не мог выбраться. Мы очень обрадовались, увидев в газете вашу фотографию. Жена вырезала ее и повесила на стену.
Махкам-ака смутился, не зная, что и сказать в ответ.
—Есть ли вести от дочери, от зятя? — спросил кузнец.
—Нет, уста,— вздохнув, ответил Иван Тимофеевич.— Мать совсем извелась. На каждый стук бросается к дверям сама не своя. Хорошо, что мы взяли девочку. Все же как-то отвлекает... Недавно еще и мальчика привели... Мальчик уже большой, школьник. Сегодня выходной, он у тетки в гостях. А я пришел сюда купить ему какую-нибудь обувь.
—И я тоже... Купил вот, да без примерки.— Махкам-ака рассказал о незадаче с ботинками.
—Не повезло. Ничего, может, обменяете, уста,— посочувствовал Иван Тимофеевич.— А есть ли вести от старшего сына?
—Ни слова! Написали даже командиру, и тоже пока ответа нет.
—Да, трудная жизнь настала! Что ж, будем ждать и надеяться.
—Лишь бы кончилось все хорошо, Вахаб-ака...
—В Москву он не сумел ворваться, уста. И долго ему тут . не устоять, попомните мои слова. Наши двинулись вперед.
—Да что вы! А я утром не слушал радио.
—Сводка сегодня хорошая: фашисты начали отступать,— с воодушевлением, громко сказал Иван Тимофеевич.
Очередь затихла, прислушиваясь к тому, о чем говорил голубоглазый, с пожелтевшими усами русский.
—Какая радость, Вахаб-ака! Спасибо за добрую весть... Да иначе и быть не могло. Вы посмотрите, сколько мужества, сколько стойкости у наших людей и здесь, в тылу. Я за воротник хватаюсь от удивления: на что способен человек! Недоедает, недосыпает, но готов одним ударом гору стереть в порошок. Падает у горна, а молот не выпускает из рук.
—По трое-четверо суток подряд не отходят от станка люди на нашем заводе,— вмешался вдруг в разговор седой мужчина в испачканном мазутом комбинезоне.
—Ну, вот видите! — с гордостью сказал Махкам-ака.
Двери магазина открылись. Кузнец встал было в общую
очередь, но Иван Тимофеевич посоветовал ему подойти к продавцу:
—Вам ведь только поменять.
Махкам-ака не решался, и Иван Тимофеевич сам протиснулся к прилавку.
—Послушайте, доченька, вот этот мой ака хочет обменять ботинки. Помогите ему, пожалуйста.
Продавщица что-то сказала подруге, подносившей коробки, та взяла у Махкама-ака ботинки, взглянула и тут же вернула их.
—Больших размеров нет. Кончились.— Она развела руками, увидев, как у Вити обиженно задрожали губы.
Махкам-ака и Витя вышли на улицу, за ними с трубкой в руке выбрался из толпы Иван Тимофеевич.
—Вот не везет, Вахаб-ака. Попробую зайти в другие магазины.
—Можете не трудиться. Ни в одном магазине ботинок нет. Я вот уже три дня ищу. Где только не был!
—А если сходить на базар? Вдруг с рук купим?
—Там все в десять раз дороже, уста.
—Вы правы. Раз так — дело наше кончено,— невесело улыбнулся кузнец.— Кланяйтесь вашим домочадцам и приходите в гости, Вахаб-ака.— Махкам-ака за руку попрощался с Иваном Тимофеевичем и, глядя ему вслед, объяснил Вите:— Это очень хороший человек.
Витя был мрачнее тучи, сопел, не смотрел на отца. Он шагал медленно, постепенно отставая от Махкама. А тот шел, вспоминая, как уверенно сказал Вахаб-ака: «Прошли те времена, когда наши только отступали». «Надо будет еще раз встретиться с Вахабом-ака, посидеть, поговорить, он умница, многое знает. Оказывается, он член партии и тоже был на том заседании бюро, куда вызывали Кадырходжу... Какой он отзывчивый, внимательный. Да и Кадырходжа тоже. Видно, все партийные люди такие»,— заключил Махкам-ака.
Вите надоело плестись одному, он догнал отца и шагал теперь рядом с ним, размахивая таловым прутиком.
Через несколько минут они увидели заросшего, грязного мальчугана лет семи. Он сидел на обочине тротуара и с аппетитом уплетал соленый огурец. Мальчуган не обратил ни малейшего внимания на прохожих. Огурец громко хрустел на его зубах. Махкам-ака в одно мгновение охватил взглядом тощую фигуру мальчишки. В глаза ему бросились худые детские ноги, обутые в рваные ботинки, подошвы которых держались лишь потому, что были обмотаны тряпками. Махкам-ака прошагал было мимо мальчишки, но вдруг остановился.
—Пошли, папа, что это вы уставились на него? — потянул Витя отца за руку.
—Погоди! — Махкам-ака вытащил ботинки из коробки и приблизился к мальчугану.
—На, примерь-ка.
Витя рванулся, чтобы выхватить ботинки, но сдержался. Ему показалось, что отец решил подшутить над мальчишкой. «Все равно папа обманет его»,— подумал он и усмехнулся.
Мальчик посмотрел на Махкама-ака испуганными глазами и отодвинулся подальше от протянутой руки.
—Чего ты испугался? Надень.— Махкам-ака положил ботинки мальчику на колени.
Тот радостно схватил их, но все-таки, опасаясь подвоха, с тревогой глядел на Махкам-ака.
—Надевай, что ж ты медлишь?
Мальчик стал торопливо стаскивать старые ботинки. Ветхие шнурки рвались, тряпицы сползли с подошв, пачкая руки.
— Вытри ноги-то, грязные они у тебя,— посоветовал Махкам-ака, терпеливо наблюдая за мальчуганом.
Рваным носком тот обтер ноги и натянул ботинки. Они так ему нравились, что он не утерпел и погладил ладонью гладкую кожу. Потное, раскрасневшееся лицо мальчугана светилось счастьем.
—Вы что, дядя, волшебник? — звенящим голосом сказал мальчуган.
Кузнецу словно сдавило горло, и он ничего не ответил. А мальчик вскочил и, не отрывая глаз от ботинок, побежал к скамейке, на которой сидела, облокотившись на мешок, молодая женщина — в лохмотьях, болезненного вида, растрепанная.
—Мама, ботинки! — восторженно кричал он на бегу.
Радость мальчика передалась Махкаму-ака, с упоением
следившему за ребенком.
—Дада! — вдруг обиженно воскликнул Витя и громко заплакал.
Он все еще надеялся, что это шутка. Отец же совсем недавно говорил, что нет денег. А потом, ботинки были нужны ему, Вите, самому первому и любимому сыну. Что же отец скажет теперь маме?.. Вите не было жаль ботинок — они все равно не подошли ему,— он чувствовал себя обойденным: кого-то другого одарили прежде его...
Махкам-ака шершавой ладонью вытер Вите слезы, строго сказал:
—Ну, что ты распустил нюни? Разве тебе не приятно было видеть, как парнишка обрадовался? Да он этот час на всю жизнь запомнит. И сам, когда вырастет, будет поступать, как мы его сегодня научили.
Витя хлюпал носом и мрачно молчал.
Но возле калитки он схватил вдруг Махкама-ака за руку:
—Добрый вы! Один такой на всей земле!
—Нет, не один. Двое нас: ты и я.— Махкам-ака весело похлопал мальчика по спине, пропустил его в калитку. Тихая, довольная улыбка светилась в его черных, всегда задумчивых глазах.
Глава двадцатая
Прекрасная пора года весна! Поют птицы, вся природа, возрождаясь, благоухает; дворы, обочины дорог, берега арыков, поля и равнины, горы и холмы — все покрыто зеленым ковром, все нежится под лучами ласкового весеннего солнца.
Стоит немного отъехать от города — и взору вашему предстанут бархатные луга, усеянные огненно-красными тюльпанами. Деревья утопают в цветах. Цветы раннего урюка при малейшем ветерке осыпают лепестки, а те, медленно опускаясь на землю, устилают все вокруг белоснежным покрывалом. Природа, словно презрев войну, трудности, красуется весной в ярких нарядах. Каждый день она надевает новые уборы — один прелестнее другого. В прозрачном воздухе носятся неповторимые ароматы весны, радуя и согревая душу, даруя бодрость и легкость. Для детей это самая счастливая пора. Весной дети всегда непоседливее, шумнее. У Махкама-ака ребятишки каждое утро, как только встанут, бегут считать, сколько новых полевых маков распустилось за ночь на крышах, карнизах и дувалах. Мальчики залезают на крышу и срывают цветы, девочки плетут венки из цветов вперемежку с зеленой травкой и ходят в них, гордые и красивые.
