Михаил Коршунов - Бульвар под ливнем (Музыканты)
— Ты хочешь, чтобы мне было стыдно?
— Нет. Я борюсь с собой. У меня есть на это причины.
Рита отвернулась, сняла руки с колен.
Можно вот так любить человека, как Андрей любит Риту, и потом вот так сразу ненавидеть человека, как Андрей ненавидел сейчас Риту. Ненавидел, потому что ревновал. Он мог ее ревновать даже к этому «чертовому колесу», не то что к Вите Овчинникову.
Колесо дернулось и начало вращаться. Кабина Андрея и Риты полетела высоко вверх, над самым городом, потом вниз, к самой земле. Андрей тихонько обнял Риту за плечо. Она отстранилась. Тогда Андрей закричал ей в самое ухо:
— Синхронизм! Обороты совпали!..
На следующий день Андрей не попал на занятия к доценту Успенскому. Он снова был на заводе, на испытательной станции. Он хотел что-то доказать Рите, хотя и не знал, что именно. Завода он не понимал и чувствовал, что не поймет, да и на что это ему? Ему нужна Рита, потому что он ее любит. А Рита? Что она? «Да» или «нет»?
Глава девятая
— Тебе письмо, — сказала Ганка Ладе. — В сельсовете дали.
Ладя взял конверт, прочитал адрес: «Село Бобринцы, заезжему из Москвы скрипачу».
Ладя распечатал конверт. Письмо было от Санди. В конверт была вложена фотография — Санди и Арчибальд, оба стоят в темных солнечных очках. Арчибальд в темных очках просто невозможен. Это Санди научила его носить очки. Жутко смешно. «А что особенного? — писала Санди. — Где-то в Америке индюк ходит в дождь под зонтиком, а мой Арчи не может ходить летом в солнечных очках?»
— Посмотри, — сказал Ладя и протянул Ганке фотографию.
— Да, — сказала Ганка невозмутимо. — Смешно.
— Он ведь и правда ходит в очках!
— А я и говорю — смешно, — повторила Ганка. — У нас дид Яким и не такое придумывает.
Ладя занимался теперь в школе. Так устроила Ганка. Чтобы он был под ее непосредственным контролем. Ладя чувствовал себя так даже лучше: действительно был контроль и он действительно занимался. Он ощущал ритм занятий. Ладя не любил одиночества. Общение с людьми создавало для него дополнительную нагрузку, без которой он не мог. Он никогда не умел управлять собой по-настоящему, серьезно. Он сам себя никогда не принимал всерьез до конца, может быть, только в отношениях с Андреем. Ему хотелось показать себя, что он есть, что он может, потому что Андрей всегда был разумным и правильным. И честолюбивым. Ладька играл на его честолюбии, но при этом приходилось показывать все, на что был способен сам.
Вспомнились письма Киры Викторовны, в которых она писала, что пора повзрослеть и отнестись серьезно к тому, к чему ты обязан относиться серьезно. Иначе растеряешь все, что имел. Когда Ладька бывал один, ему казалось, что на самом деле он может все растерять и следов не останется. Если бы сейчас они с Андреем опять встали рядом, как тогда на турнире, — выиграл бы Ладька? Он не был в этом уверен. Он всегда был откровенным, даже сам перед собой, потому что никогда не был честолюбивым. Хотя в искусстве без этого нельзя, оказывается. Об этом тоже написала Кира Викторовна. А может быть, можно?..
Деньги, которые Ладька заработал в цирке, у него забрала Ганка. Строго выдавала на расходы, чтобы не тратил лишнего и мог бы спокойно заниматься. Не думая о заработках. Так что Ладя вел скромный образ жизни, вполне соответствующий образу жизни стариков. Он тоже оказался на пенсии, был без денег и помалкивал. Носил картуз. Выдал Яким Опанасович: казак без картуза не казак.
Яким Опанасович настоящий Ладин приятель. Даже Ганка сердилась, когда Ладя и Яким Опанасович удалялись на прогулку. Ганка считала, что они просто болтаются из конца в конец села, а Ладе очень нравились эти прогулки. Ладя брал с собой скрипку, и они ходили с Якимом Опанасовичем по селу. Появлялись в хате, куда их приглашали, и Ладя играл так, как этого хотелось людям, которые за его музыкой видели свою жизнь, может быть уже прожитую, и Ладя это понимал. Он играл, чтобы хотя бы на миг что-то возвратить им из молодости, из их прошлого. Ганка никогда не играла, и не потому, что не хотела выступать, просто у нее были другие задачи, и она их выполняла. У Ладьки не было никаких задач. Он с удовольствием просто играл для стариков в их старых хатах, крытых соломой или камышом. Он всегда мог легко определяться в любой ситуации и обнаруживать основное для себя и для других, удобное и радостное. И еще он умел не нагружать себя однообразным, а значит, и скучным трудом. Он ничего не преодолевал и лично никуда не стремился.
Уже совсем поздно вечером Ладя и Яким Опанасович крались в темноте до дому, до хаты.
Яким Опанасович приседал, трогал ладонью землю и серьезно говорил:
— Вглубь просохнет, будэмо копать колодец.
Из темноты появлялась Ганка, которая уже давно разыскивала их по селу, и начинала кричать на Ладю и Якима Опанасовича, как дежурные на ферме.
Яким Опанасович быстренько исчезал в темноте, и Ладька оставался один на один с сердитой Ганкой — казак и казачка.
Ладя пытался успокоить Ганку.
— Чего ты кричишь? — говорил он ей. — Я рекламирую скрипку. Тебе учеников приведут сотни.
Письма от Санди теперь приносил почтальон. На месте адреса неизменно было написано: «Село Бобринцы, заезжему из Москвы скрипачу». А на месте обратного адреса также неизменно было написано: «Проездом».
В конвертах, кроме самих писем, оказывались или новая фотография, или цветок, или автобусный билет с каким-нибудь странным названием «Спас-Заулок», «Голокозевка», «поселок Чертеж»; а то прислала билеты речного пароходства с названием рек «Княгиня» и «Горожанка».
Ладя представлял себе, как Санди ходит повсюду с Арчибальдом и как ее повсюду узнают зрители, которые уже побывали в цирке. Санди идет, и в глазах у нее так и прыгают разные «коверные» мысли, что бы еще такое придумать сегодня поинтереснее, чтобы забавно прошел день, какой-нибудь трюк-сюжет. Санди любила рисовать, поэтому часто носила с собой краски, кисти и блокноты. Рисовала она всюду, но тоже как-то всегда неожиданно, казалось бы, в самых неподходящих местах. Но потом она умела составлять из рисунков тему. А потом еще оказывалось, что рисунки она делала о Ромео и Джульетте. Как она их представляла себе в наши дни, где и какие должны происходить события. И весь какой-нибудь день она сама играла Джульетту, становилась то веселой, то задумчивой и очень влюбленной. И если в этот вечер она выступала на манеже — выступала Джульетта, а зрители просто смеялись, потому что видели просто клоуна.
Ганка письмами Санди не интересуется, уверена, что там всякая чепуха, вовсе не мобилизующая на работу, а Ганка готовит Ладю к Консерватории, заставляет, во всяком случае, готовиться. Написала письмо Кире Викторовне и получила от нее подробную инструкцию, что надо делать. Получила ноты с проверенной аппликатурой. Кира Викторовна требовала, чтобы Ладя работал над этюдами. И без лишней декламации. Больше оттенков простых и ясных. И следить за струной соль, она иногда звучит у Лади слишком подчеркнуто.
Ганка часто аккомпанировала Ладе на своей скрипке, чтобы ему было интереснее заниматься, чтобы он не стремился поскорее куда-нибудь отправиться с Якимом Опанасовичем и его приятелями. Важно было Ладю оберегать от него самого. Так считала Ганка.
Глава десятая
Андрей опять пришел на испытательную станцию. Пропуск был заказан. В проходной с ним поздоровались, как со своим человеком.
На станции никого не было. Машина стояла подкрашенная и, кажется, совсем готовая. Не было ограждений, резиновых ковриков. Были отключены все кабели.
На станции работал только один большой станок — на нем вытачивался вал, наверное, такой же, который был и в этой готовой машине. Цифра «30» обозначала габариты. Андрею объяснили еще в первый раз. Синхронная динамо-машина тридцатых габаритов.
Андрей пошел туда, где работал станок.
— Своих ищешь? — спросил у Андрея токарь, который работал у станка.
— Да. Со станции. Где они?
— Кончили испытания. Составляют отчет у главного инженера.
— Толкнули машину?
— Толкнули и уже сожгли.
— Как — сожгли?
— Экспериментальную машину надо сжечь.
— Покрасить, все сделать и сжечь?
— Конечно. Проектанты пишут — отстроить и выяснить предельную выносливость.
Андрей потрогал новый вал, который медленно вращался на станке. Хотелось оставить свою ладонь, так просто, пока не пройдет резец и не уничтожит след.
Андрей не спросил, где студентка Рита Плетнева. Парень мог и не знать Плетневу. Когда он спросил Андрея — своих ищешь? — он имел в виду, конечно, Иванчика и Сережу. Но все равно надо куда-то пойти, отметить пропуск. А что если к главному инженеру?
Он увидел Риту. Она шла к нему сама.
— Я тебя ждала, — сказала Рита. — Позвонили из проходной, что прошел. Тебе надо вернуться в Консерваторию. Иванчику я запретила заказывать тебе пропуска.
