Николай Кузьмин - Где найдёшь, где потеряешь (Повести)
— Возьми-ка, Волох, вот это, это и вот это еще, — вручил долгожданные конверты. — Хотел попробовать — давай. Только без прикидки не размножать, ни-ни! Сделай одну-две копировки, принеси, посмотрим сначала. Все понял? Ну, иди.
Ромка кивнул, тщетно подавляя обуявшую его радость, полетел на рабочее место проворней, чем когда-либо. Незамедлительно изготовил исходные негативы, на чем, казалось, уже «собаку съел». Ну что там: заложить на стекло в контактной установке кусок пленки, сверху позитивы, потом крышкой прижать, воздух откачать, потом дать внутри свет, извлечь, проявить, закрепить, высушить этот полуфабрикат — вот и все. Пока негативы сохли в шкафу, Ромка успел отщелкать одну штриховую работу. С трепетом посвящаемого взялся он за растровую недоступность, сделал на станке несколько проб, пригласил мастера оценить их качество.
— Не пойдет, — едва глянув на стеклянный стенд, где лепились подсвеченные снизу пленки, сказал Фролов. — У тебя темнее, неужели не видишь? А вот и пятна. Сравни с оригиналом, убедись.
— Не спорю, — сказал Ромка, вздыхая.
— Зачем же звал меня? Мог бы и сам понять, что брак.
Подавленный и злой на себя за то, что поспешил призвать свидетеля оплошки, сдернул Ромка со стекла пробы, ушел молчком. Поразмыслив, снял новые копии с укороченной вспышкой, проанализировал результат на собственный взгляд. Опять чернота! Особенно замечалось это по синей краске, которая должна была стать на рисунке ровненьким небосводом, а не станет, понятно… Растровый снимок в отличие от штрихового создает в конечном итоге полутона, мягкий переход расцветок этикетки из одной в другую, что достигается мельчайшей, почти неразличимой сеткой полосок. На Ромкином позитиве эти полоски получились жирней, чем нужно, а в некоторых местах даже слились в пятно. Преступно оглянувшись, он быстро смахнул улики своего неумения, засунул их поглубже в мусорный ящик, припорошил обрывками пленок и бумаг.
Вплоть до обеда он провозился с проклятыми пробами: делал в третий, в четвертый раз на самой мизерной экспозиции — и все плохо.
Виктор тем временем, высвистывая концерт популярных мелодий, заведен но обхаживал свой агрегат. Он пробовал вмешаться в Ромкину беду:
— Ну чего? Не получается, Роман Андреевич?
— Получится, — ответствовал Ромка, — пустяки. — И был доволен, что полумрак прячет от Виктора его раздосадованную физиономию.
Спустя полчаса товарищ домогался вновь:
— Ладно настырничать! Что у тебя там не идет? Давай помогу.
— Делай свое дело, не мешай! — уже не владея собой, отрубил неудачник и добился-таки отступления Виктора насовсем.
На грех, после первого месяца ученичества Ромка имел неосторожность заявить, что освоил технику размножения под корень. Сам он верил тому, ибо шефствующий Виктор не утаил ни мало-мальского секрета профессии, теория которой уложилась бы в брошюрку из пяти страниц. Виктор тогда усмехнулся, спорить не захотел, однако он-то знал, какой пуд соли надо съесть, чтобы провозгласить себя квалифицированным копировщиком. Теперь и Ромка это почуял, но звать на помощь было совестно. Вот и складывалось: уже обед подступил, а растровая работа ни на шаг не продвинулась, хоть убей!
— Не пойдет, — говорил мастер с показной горечью, — нет, не пойдет. Лучше того раза, но все равно недотянул, Волох. Может, отдашь задание кому другому. А?
— Благодарю вас, — «корректно по отношению к начальству» отказывался Ромка, а затем опять маялся, потел.
В этот день он сдал готовым для монтажа всего один заказ — «Басни Крылова». Ночью клетчатая лисица разговаривала с ним на непонятном языке. Ворона, дробясь на десятки зеркальных отражений, сидела в воздухе (черная краска), хотя и с контуром сыра в клюве, но без опоры — невесомая будто. Тем не менее — утро вечера мудреней — встал Ромка со сна бодрым и решительным: положил себе сегодня растровую неподатливость во что бы то ни стало обуздать. Явившись на работу, для начала свершения обратился к Виктору с повинной:
— Ты прости, я вчера зарывался. Злость взяла и вообще. Все-таки объясни мне, пожалуйста, почему то слабый, то сливается растр?
— Что ж, давай покумекаем, — безотказно откликнулся старший товарищ, нисколько не чинясь.
Вдвоем они просмотрели диапозитивы, контактные негативы, вчерашние пробы, и Виктор в силу своего уменья растолковал, что к чему. Правда, воспользоваться его советами было трудно, так как навыки дошлого спеца, войдя в плоть и кровь, не разлагались на азбучные детали, не укладывались в точные фразы руководства. И все-таки Ромка выудил несколько вполне конкретных указаний к работе.
Он обернул лампочку в колпаке машины бумагой, свет вспышки сделался мягче, первые же пробы удались. Торжествуя, даже злорадствуя тайком, Ромка утер нос мастеру Фролову.
— Пойдет, — сказал он, не выглядев никакого дефекта. — Пожалуй пойдет. Что ж, запускай, Роман Андреевич.
Победа была не окончательной, только малый ее плацдарм, но теперь уж Ромка не тужил. Между прочим, и мастер остался доволен. После устрашающего заработка на прошлой неделе набежало копировщику Волоху за эту всего двадцать два рубля.
Не следует думать, что Сергей Иванович Фролов — тридцать лет, среднетехническое образование, стаж работы на фабрике четыре года — воевал с Ромкой из личных или консервативных побуждений. Став мастером участка при солидном опыте жизни, войдя в коллектив, который обладал давними трудовыми традициями, он не свихнулся на чреватый конфликтами путь «новой метлы», а почел своим долгом охрану существующего порядка. А Волох, этот крошечный шпиндель в отлаженном механизме, топорщился и встревал меж притертых частей цехового устройства, затевал смуту и подрыв выверенных норм. Так что же с ним цацкаться, коль не желает понимать пользу? По мозгам его, по мозгам!
Вместе с тем непредвзято рассматривая Ромкино посягательство на исконный ритм фоторазмножения, Фролов даже восхищался, загадывая будущий взлет производительности. Но текущий момент не имел предпосылок к тому, кроме неопробованной инициативы новичка. В государственном смысле игра, возможно, стоила свеч. А как протолкнуть у себя рискованное начинание? Ведь это — снижение расценок, сокращение штата, перестройка работы всего участка со спадом показателей на неопределенный срок. Если же перейти на повременную оплату, то где гарантия, что народ станет столь же ревностно трудиться, как при сдельщине? А качество? А технология? Волох наверняка насилует машину против всяких законных правил. Допускает брак — от поспешности. Осложняет монтаж пленок — от неточности. С какой бы позиции ни смотрел Фролов на мальчишеское ударничество, все ж, положа руку на сердце, видел его неуместным, отчасти вредным и поэтому не мог потакать.
Удачный маневр с растровым заданием лишь временно ослабил напряжение невидимой борьбы. Истекший месяц принес Ромке сто двадцать рублей, что вполне устраивало и его самого и хитроумного мастера. Однако тот же месяц вооружил юного копировщика потенциальной силой сноровки в любом наисложнейшем заказе. И вот, не успел оглянуться оплошавший руководитель, как ударила, будто из засады, неистребимая Ромкина требовательность.
— Дайте работу, — атаковал он Фролова. — Дайте еще работу! Ну хоть какую. Не слоняться же мне руки в брюки. Ну?..
— Все сделал? — ужасался мастер. — Да не может этого быть! Нету больше работы для тебя. Вечерней смене осталось, не отдам ведь…
— Почему?
— Потому что они тоже кушать хотят.
— Все ясно, — зловеще ронял Ромка и шел гулять экскурсантом по чужим цехам, что в общем-то было не бесполезно, только имело свой предел интереса и совести: в рабочее время как-никак.
Облазив фабрику сверху донизу, вдоль и поперек, заведя попутно массу знакомств, Ромка начал понимать, хотя не признавал оправданным, вольное блуждание Виктора в часы простоев. Обширное здание предоставляло праздношатающемуся юноше всяческие соблазнительные отвлечения: библиотеку и актовый зал с бильярдом, секреты гальваники и автоматику печатного дела. Всему этому легко было поддаться, и, пожалуй, Ромка поступил бы соответственно, если б не затеял своей кампании сгоряча. Однако смириться теперь стало невозможно, факт компромисса казался изменой самому себе, и потому уже с полдня Ромка подкрадывался к мастеру, напоминал:
— Я кончил. Что прикажете делать?
— Подмети помещение, — оборонялся Фролов.
— Подмел. Еще чего?
— Помоги девушкам в архиве.
— Три дня помогал, больше там не нужен.
— Ну тогда… Ну тогда… Да отстань ты ради бога! — истощившись, вопил мастер и сам бежал от Ромки со всех ног.
Однако Фролов при этом отнюдь не дремал, после того как убедился в сокрушительной настойчивости молодого подчиненного. Из восьмидесяти трех рублей, которые причитались Волоху за полмесяца, пятнадцать должны были осесть в бухгалтерии — на основании законных актов о браке, повлекшем недопустимый расход фотоматериалов в количестве стольких-то погонных метров. Ромка пока этого не знал, не предполагал и других мер пресечения себе в отместку. А они назревали — Фролов не дремал. Производственная схватка двух абсолютно уверенных в своей непогрешимости упрямцев переходила в новую, ожесточенную фазу.
