Астрид Линдгрен - Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6. Расмус-бродяга [Авт. сборник]
— Друзья! Это все, что у нас осталось. Впереди голодная смерть. Но будьте стойкими, как ваш капитан!
Капитаном был, понятно, он сам. Потом он сказал, что у нас нет воды. Что это самое страшное и мы умрем от жажды.
Тогда Буссе крикнул:
— Да ты что! Вся лужайка полна воды, хоть залейся!
А Лассе сказал, что Буссе ничего не соображает. Что вокруг нашего корабля вода соленая, и он застрелит каждого, кто попробует пить эту воду. Ведь тот, кто выпьет соленой воды, сразу спятит. Он лег на камень и притворился, будто он Вредит от голода и жажды. А Буссе сказал:
— Видно, он все-таки напился соленой воды!
Тут Лассе встал на колени, стиснул руки и заорал:
— На помощь! Помогите!
Он орал так громко, что эхо повторяло его слова. Нам даже страшно стало. И кто же примчался нам на помощь? Конечно, сапожник. Он решил, что мы взаправду зовем на помощь.
— Сумели туда забраться, чертовы дети, сами и выбирайтесь! — крикнул он, злой, как оса.
Но он все-таки побежал по воде, перетаскал нас по одному и пошвырял на сушу. Хотя на нем были резиновые сапоги, он ругал нас все время. Но все-таки с его стороны было очень любезно спасать нас. Вообще-то это нам вовсе было не надо. Правда, мы об этом не посмели ему сказать.
Мы поскорее пошли домой, а он кричал нам вслед, что эти сопляки из Буллербю надоели ему до смерти. И чтобы мы больше не смели дотрагиваться до жердей в его изгороди.
Мы прошли уже большой кусок дороги, как вдруг я взглянула на ранец Лассе и спросила:
— А куда ты дел туфли Агды?
Лассе растерялся. Он сказал, что туфли, ясное дело, остались на камне. Он положил их на камень, когда доставал бутерброд с сыром. Мы все вернулись, не хотели, чтобы Лассе возвращался один.
И в самом деле, туфли лежали на камне, завернутые в газету. Погода была теплая, солнышко пригревало, и Лассе сказал, что можно снять башмаки и идти к камню вброд. Так мы и сделали. Вода была вовсе не такая уж холодная. Мы придумали, будто это не камень, а разбитый корабль, а мы пираты и хотим захватить несметное сокровище — туфли Агды. Но на корабле, понятно, было полно других пиратов, охранявших сокровище. И мы, бегая по воде, стреляли в них. Лассе, наш предводитель, первым вскарабкался на корабль, а мы за ним, с ножами в зубах. Ну, ясное дело, вместо ножей мы держали в зубах палочки. Под конец мы все уже были на камне. И Лассе, размахивая туфлями Агды над головой, закричал:
— Вот она, наша добыча! Смерть каждому, кто посмеет приблизиться к нам!
И тут появился сапожник. Это он «приблизился» к нам. Мне даже стало жаль его, бедняжку. Ведь, увидев нас, он понял, что напрасно спасал нас. Он разинул рот и долго не мог сказать ни словечка. А мы молча сидели на камне. Но под конец сапожник опомнился:
— Убирайтесь отсюда! — заорал он. — Убирайтесь, покуда целы!
И мы плюхнулись с камня в воду, побежали по дороге, быстро надели чулки и башмаки и со всех ног пустились наутек. А сапожник кричал нам вслед:
— Неужели вам мало места озоровать в Буллербю?
Тут мы пошли домой. И больше не останавливались. Ну разве что разок поглазели на птичье гнездо. Буссе знал одно дерево, на котором есть гнездо. Мы забрались на это дерево и поглядели на него. Там лежали четыре маленьких голубых яичка. У Буссе в коллекции есть такие яички. Но Буссе говорит, что птичьи гнезда и яйца надо беречь. И мы посмотрели осторожно. Ну, здесь мы задержались ненадолго.
Хотя, когда я все это рассказала маме, она сказала:
— Теперь я понимаю, что вам никак невозможно прийти домой из школы раньше пяти часов.
А Лассе пошел к Агде и пообещал ей, что на другой день принесет ей туфли с новыми набойками.
— Ты не беспокойся, — сказал он. — Я спрятал их в надежном месте. За ночь они никуда не денутся. Они лежат на разбитом корабле, и их караулят морские разбойники. И еще злющий сапожник.
У Улле шатается зуб
Один раз на уроке фрёкен спросила Улле:
— Улле, ты почему это держишь пальцы во рту?
Улле застеснялся и ответил:
— У меня зуб шатается.
— Тогда вытащи его, когда придешь домой. А сейчас у нас урок арифметики. Завтра мы все поглядим на дырку, которая у тебя будет вместо зуба.
Улле испугался. Он считает, что вытаскивать зуб страшно, даже если он сильно шатается. Я тоже так думаю.
— Ерунда! — говорит папа. — Вытащить маленький молочный зуб вовсе не больно.
Может, это и не очень больно, но все равно страшно. За каждый зуб, который папа у нас вытаскивает, он платит нам по десять эре. Понятно, он вытаскивает только те зубы, которые шатаются, но с нас и этого хватает. Мне кажется, постоянно у кого-нибудь из нас зуб шатается. Вот Буссе нисколько не боится, когда у него тащат зуб. Тогда нечего ему и давать за каждый зуб по десять эре. Он просто привязывает к зубу толстую нитку, потом «дерг» головой, и зуба нет. А папа всё равно дает ему десять эре — за храбрость.
А Улле, бедняжка, боится рвать зубы. По дороге домой мы пощупали его зуб. Он в самом деле шатался.
— Да я тебе его запросто выдерну, — пообещал Буссе.
— Так я тебе и позволю! — ответил Улле.
Он всю дорогу шел, опустив голову, и почти всё время молчал.
— Да брось ты расстраиваться из-за этого зуба, ерунда это и больше ничего, — сказала я.
Ведь страшно только, когда у тебя самой зуб шатается, а у другого — это пустяки.
— Я знаю, что надо делать, — заявил Лассе. — Когда мы придем домой, ты привяжешь к зубу толстую нитку, а другой конец нитки привяжешь к изгороди. А я раскалю докрасна железную кочергу и махну ею прямо у тебя под носом. Ты испугаешься и отпрыгнешь назад. И зуб повиснет на нитке!
— Я покажу тебе кочергу! — разозлился Улле. Ему это предложение вовсе не понравилось.
Но когда мы пришли домой, он все-таки привязал нитку к зубу и сказал, что будет понемножку дергать ее, чтобы зуб все больше расшатывался. Ведь как-то ему все-таки нужно было избавиться от этого зуба. Ведь фрёкен сказала, что поглядит завтра на дырку, где сидит зуб. Мне думается, он из-за этого больше всего расстраивается. Что ему обязательно нужно прийти на другой день в школу без этого зуба.
Анна, чтобы утешить его, сказала:
— Эх, да что там! Может, фрёкен и забудет завтра про твой зуб.
Хотя Анна не хуже Улле знала, что наша фрёкен почти никогда ничего не забывает. Лассе говорит, что люди с хорошей памятью опасны.
Мы поиграли на дороге в лапту. Весной по вечерам мы в лапту играем часто. А у Улле изо рта все время висела длинная черная толстая нитка. Так смешно было смотреть, как он бегал с этой ниткой! Иногда он, понятно, забывал про свой зуб, про нитку и про всю эту историю. Тогда он смеялся и разговаривал с нами, как всегда. Но потом вдруг снова хмурился, становился каким-то странным, осторожно дергал за нитку и вздыхал.
Под конец Лассе сказал ему:
— Уже семь вечера, а ты всё еще не выдернул зуб. Может, все-таки попробуем с кочергой, а?
А Буссе попросил показать ему зуб еще раз и объяснил:
— Да ты, видно, чокнулся! Он держится всего лишь на тонюсенькой полосочке кожи. Дерни его, и все дела!
При этих словах Улле вздрогнул. Ведь это особенно больно.
Когда нам надоело играть в лапту, мы пошли к дедушке и рассказали ему, что у Улле шатается зуб.
— Ему надо вытащить этот зуб сегодня вечером. Потому что фрёкен завтра поглядит на дырку, где он сидел.
Услышав это, Улле чуть не заплакал.
— Охо-хо, хо-хо! — воскликнул дедушка. — Ох, эти зубы! Когда я был маленький…
— Да, дедушка, расскажи, что ты делал, когда был маленьким, — попросила Анна и забралась ему на колени.
И дедушка рассказал, что, когда он был маленький, у него один раз целый месяц болел зуб. Пришлось ему идти к кузнецу и просить вырвать зуб. В ту пору у них в приходе зубного врача не было. Кузнец взял большие щипцы, которыми вытаскивают гвозди из лошадиных подков, и вырвал у дедушки зуб. Дедушке было ужасно больно. А когда он вернулся домой, зуб заболел еще сильнее. Оказалось, что кузнец по ошибке вытащил здоровый зуб. После зуб у дедушки болел еще целый месяц. Но он боялся снова идти к кузнецу, ведь тащить коренной зуб простыми кузнечными щипцами очень больно. Но под конец зуб у него до того разболелся, что пришлось всё же опять идти к кузнецу. На этот раз кузнец вырвал больной зуб. Но ему пришлось прямо-таки повиснуть на щипцах, потому что у зуба очень большие корни и сидел он крепко.
— Бедный ты, дедушка, — сказал Улле.
Но я подумала, что Улле считает, будто вырвать его зуб так же страшно, как тот дедушкин, хотя у его зуба и вовсе не было корней.
— Подумать только, дедушка, ты тоже был маленьким и боялся, когда у тебя рвали зубы, — сказала Анна.
— Охо-хо, хо-хо, давно это было, — ответил дедушка. — Теперь у меня осталось всего три зуба, и они вот-вот вывалятся сами один за другим.
