Кейт Уигглин - Ребекка с фермы Солнечный Ручей
Легко догадаться, что визит миссионеров в Риверборо не остался без довольно далеко идущих последствий. Сами мистер и миссис Берч вспоминали о нем как об одном из наиболее приятных событий их полугодового пребывания на родине. Для жителей Риверборо он послужил темой очень оживленных дискуссий, с доводами, опровержениями, предположениями, убеждениями, воспоминаниями и пророчествами. Дьякон Милликен пожертвовал десять долларов на обращение сирийцев в конгрегационализм,[28] и миссис Милликен даже захворала ненадолго из-за такой необдуманной щедрости своего мужа.
Было бы приятно утверждать, что начиная с этого дня Миранда Сойер стала совершенно другой женщиной, но этого не случилось. Дерево, которое росло криво двадцать лет, нельзя выпрямить в мгновение ока. Не подлежит, впрочем, сомнению, что хотя внешняя перемена была незначительна, она тем не менее существовала, и Миранда была менее сурова в своем отношении к Ребекке, менее критична в своих суждениях о ней и питала больше надежд на то, что та в конце концов получит спасение души. Причиной тому главным образом было неожиданно открывшееся ей обстоятельство: Ребекка все же унаследовала кое-что и от Сойеров, вместо того чтобы принадлежать умом, телом и душой к презираемой породе Рэндлов. Все, что было интересного в Ребекке, все, что свидетельствовало о силе, способности или таланте, впоследствии проявившихся в ней, Миранда приписывала воспитанию, полученному в кирпичном доме, и это наполняло ее честной гордостью — гордостью мастера своего дела, который добился успеха, несмотря на то что исходный материал совершенно не позволял надеяться на хорошие результаты. Но никогда, до самого конца, даже тогда, когда с угасающими телесными силами ослабла ее железная хватка и способность сдерживать свои чувства, никогда, ни разу не проявила она открыто эту гордость и ничем не обнаружила своей любви.
Бедный, пришедшийся не к месту Лоренцо де Медичи Рэндл, чьи способности принижались, кого знакомые считали смешным и никчемным из-за того, что он ничем не походил на них! Но если бы Риверборо вдруг влилось в более широкое общество, с более разнообразными и гибкими воззрениями, он был бы, возможно, единственным из всех, кто привлек бы к себе хоть какое-то внимание. К счастью для его дочери, она была наделена и некоторыми практическими талантами благодаря семье матери, но даже если бы Лоренцо никогда в жизни не сделал ничего другого, он мог бы поставить себе в заслугу то, что помешал Ребекке стать «целиком Сойер». Каким бы полным и абсолютным неудачником он ни был, он сумел щедро передать ей все, что было в нем лучшего, и осмотрительно воздержаться от передачи того, что не имело никакой ценности. Немногие отцы способны провести такое тонкое различие.
Кирпичный дом отнюдь не превратился немедленно в придорожную гостиницу, место невинных развлечений и радостного гостеприимства, но посещение его миссионерами было началом перемен: Миранда позволила держать одну кровать застеленной «на всякий случай», а хрустальные стаканчики переместились в буфете с самой верхней полки на вторую сверху. До этого Ребекке пришлось встать на стул, чтобы достать их, но теперь она могла сделать это просто потянувшись, что было очень символично — точно так же, сама о том не зная, взбиралась она на стены догматизма и предубеждения мисс Миранды.
Миранда заявила даже, что не возражала бы против того, чтобы Берчи заезжали иногда ненадолго, но побоялась, что они распространят за границей известие о своем визите, и тогда миссионерские семейства будут вертеться в доме круглый год. В качестве подходящего примера она приводила тот общеизвестный факт, что если бродяга получит хорошее угощение у чьей-либо задней двери, он непременно оставит там какой-нибудь знак, чтобы другие бродяги знали, что, вполне вероятно, их ждет там такой же прием.
Можно предположить, что есть какая-то доля истины в этой непритязательной иллюстрации, и страх мисс Миранды перед грозившими ей тяжелыми обязанностями имел под собой некоторые основания, хотя и не совсем того рода, который она имела в виду. Душа приобретает самые прекрасные привычки так же легко, как и самые отвратительные, и как только жизнь начинает расцветать красивыми словами и делами, в тот же момент устанавливается новый образец поведения, он признается всеми, и ваши соседи с нетерпением ожидают от вас непрерывного проявления оптимизма, сочувствия, находчивости, духа товарищества или вдохновения, на которые вы однажды показали себя способным.
Описать воздействие визита Берчей на Ребекку непросто. Тем не менее когда она, умудренная опытом последующих лет, оглядывалась на него, то чувствовала, что минута, когда мистер Берч обратился к ней с просьбой «сказать молитву», стала переломным моментом в ее жизни.
Если вы когда-нибудь замечали, каким любезным, обходительным, благовоспитанным чувствуете себя, надев красивую новую одежду; если когда-нибудь ощущали, как благоговение охватывает вас, стоит закрыть глаза, сложить руки и склонить голову; если вы когда-нибудь наблюдали, как чувство отвращения к ближнему постепенно слабеет под влиянием ежедневного упражнения в вежливости — тогда вы можете понять, каким образом усвоение внешнего, видимого признака оказывает некоторое странное воздействие на формирование внутреннего, духовного состояния, о котором свидетельствует этот признак.
Только когда человек становится старым и мрачным, душа тяжелеет и отказывается подняться. Юная душа всегда крылата, легкое дуновение побуждает ее взлететь. Ребекку попросили засвидетельствовать то состояние души, или чувство, о существовании которого она имела лишь самое смутное представление. Она повиновалась, и по мере того, как она произносила слова, они становились истиной — по мере того как она выражала желания, они превращались в нечто реальное.
Как «стаи голубей, что дом завидели родной», дух ее воспарил к великому свету, сначала лишь смутно различаемому, но становившемуся все ярче по мере того, как она приближалась к нему. Почувствовать свое единство с Божественным сердцем, прежде чем возникло ощущение какой-либо разобщенности, — это, несомненно, самый прекрасный путь к Богу для любого ребенка.
Глава 21 Горизонты раздвигаются
Время, которого так долго и с нетерпением ожидали, наступило, и Ребекка стала ученицей семинарии в Уэйрхеме. Те, кто насладился светской суетой и прелестями иноземных дворов или свободно вращался в интеллектуальных кругах крупнейших университетов, возможно, не сочли бы Уэйрхем чем-то из ряда вон выходящим. Но для Ребекки Уэйрхем был таким же продвижением вперед по сравнению с Риверборо, каким эта деревня была по сравнению с фермой на Солнечном Ручье. Намерением Ребекки было пройти четырехгодичный курс за три года, так как все заинтересованные стороны полагали, что по достижении зрелого семнадцатилетнего возраста она должна быть в состоянии заработать себе на жизнь и помочь получить образование младшим детям. Пока она размышляла, как успешно осуществить этот план, некоторые другие девочки обдумывали, как бы им провести без дела эти четыре года и прийти к концу обучения, зная не больше, чем в начале. Это казалось трудной, почти невыполнимой задачей, которая, однако, могла быть решена и вполне благополучно решалась даже и не в таких скромных и маленьких учебных заведениях, как в Уэйрхеме.
Ребекке предстояло ездить на поездах из Риверборо в Уэйрхем и обратно с сентября и до самого Рождества, а затем три самых холодных месяца жить в пансионе в Уэйрхеме. Родители Эммы-Джейн всегда считали, что год или два, проведенные в средней школе в Эджвуде (в трех милях от Риверборо), во всех отношениях подойдут их дочери и позволят ей вступить в жизнь с тем великолепием интеллектуального лоска, какой она только может выдержать. До сих пор Эмма-Джейн всей душой разделяла это мнение, ибо если было на свете что-то, к чему она питала отвращение, так это к учебе. Все книги были одинаково плохи, на ее взгляд, и она могла бы наблюдать, как глубины океана поглощают все библиотеки мира, и одновременно с аппетитом обедать. Однако все стало выглядеть иначе, когда ее послали в Эджвуд, а Ребекку — в Уэйрхем. Она терпела неделю — семь бесконечных дней вдали от предмета своего обожания, который могла видеть только по вечерам, когда обеим нужно было учить уроки. В воскресенье представилась удобная возможность изложить дело отцу. Но тот проявил черствость, ибо не был убежден в необходимости образования и считал, что дочь уже вполне образованна. Он не собирался навсегда становиться кузнецом, когда сдал в аренду свою ферму и переехал в Риверборо, и теперь предложил вернуться на нее к тому времени, когда Эмма-Джейн кончит учиться и будет готова помогать матери заниматься их молочней.
