Виктор Лихачев - Возвращение на Мару
— Вряд ли, тетя Валя. Мне что-то нездоровится.
— Жаль, жаль. Ну, ладно, поправляйтесь, а я схожу, помолюсь. — И, обернувшись, Маше: — До свидания, золотце. Подлечи папу.
И ушел. Маша с удивлением посмотрела на меня:
— Папа, а разве ты заболел? Мы же хотели пойти в церковь.
— Скорее зайди в дом. — Сказано это было таким тоном, что дочь без слов поднялась и, захватив котенка, пошла домой.
— Что-нибудь случилось, папа?
— Случилось. Но, я очень прошу тебя, не спрашивай ни о чем. У нас мало времени.
— Мало времени? Ничего не понимаю.
А я метался по комнате. Что делать? Ждать ответного хода Гоита? Или просто взять — и бежать из этого дома, не дожидаясь ночи. То, что развязка наступит именно этой ночью — сомнений у меня не было. Но куда бежать? В храм? К Емелухе? Чтобы завтра сказать всем, что тетя Валя Кобцева — Гоит, злой колдун, живущий на земле почти тысячу лет? Вот смеху-то будет! Сразу можно в сумасшедший дом отправляться. Нет, надо встретить врага лицом к лицу. Господи, помоги мне! Как я оказался слаб и какой это был ужас — в тот самый момент, когда понял, кто — Гоит, увидеть его в двух шагах от себя… А что будет ночью? Ночью…
— Папа, ты правда не заболел? — дочь глядела на меня с возрастающей тревогой.
— Машенька, — я подошел к ней и присел рядом. — Все нормально. Извини, немного растерялся.
— Но почему?
— Не каждый же день глаза в глаза встречаешься с Гоитом.
Маша побледнела:
— Ты хочешь сказать…
— Вот именно. Но, — я прикрыл ей рот ладонью, — все расспросы потом. Сколько сейчас времени?
— Без четверти десять.
— До полуночи, до Пасхи у нас с тобой…
— Два часа пятнадцать минут.
— Следовательно, все то, что мы не успели сделать за этот год, мы должны успеть сделать за эти два часа пятнадцать минут.
— Я не понимаю…
— Я и сам тоже. Просто — чувствую, дочка.
«Как рыба в воде». Хвастун. Вот он, настоящий цейтнот. Я поспешил закрыть дверь и выключить в доме весь свет, занавесил шторы. Маша зажгла свечу. Мурзик мирно спал в кресле, а мы в сотый раз, наверное, вчитывались в эти слова, которые давно знали наизусть:
Придет тот день — и возвратятся двое,
И снимется проклятье родовое.
И будет та же роковая ночь,
И снова будет некому помочь.
Но солнце в полночь встанет, и над Марой
На веки вечные исчезнут злые чары.
Но не дождаться этого вовек,
Коль не пробудет совесть…
Десять тридцать. В саду хлопнула калитка. Ветер?
— Папа, ты слышал?
— Может, ветер?
Чьи-то шаги. Очень осторожные.
— Папа…
Я посмотрел на Машу и понял, что именно сейчас должен быть сильным. Ради нее. Выйти на улицу с топором? А если он или они только этого и ждут. Думай, думай.
— Маша, отвлекись. Давай рассуждать вслух. Предположим, те двое, кто должен вернуться, — мы. Итак, мы вернулись на Мару.
В дальнем углу сада кто-то свистнул. С противоположного конца озера отозвались в ответ. Эх, Полкана бы сюда!
— Родовое проклятье, следовательно, мы можем его снять. Так?
— И снять именно в ту же роковую ночь. Почему в ту же, папа?
— Радость моя, кажется, я понимаю. Помнишь, Лек сказал, что Корнилий хотел первую службу провести на какой-то большой православный праздник…
— Это была Пасха!
— Продолжим. Но почему снова — «некому помочь»? Хотя, что я спрашиваю. Действительно, некому.
Между тем вокруг нашего дома что-то происходило. Мне показалось, чья-то тень мелькнула возле окна.
— Христос моя сила, Бог и Господь! Христос моя сила, Бог и Господь! Молись и ты, дочка, больше нам надеяться не на кого.
— Папа, а может, рванем через сад к Бирюковым?
— Навряд ли добежим. Христос моя сила… Но все-таки мы смогли узнать Гоита. Именно в этот, последний день.
— Значит, у нас есть шанс?
— «И снова будет некому помочь»… Он хотел разобраться с нами по дороге в церковь, где-нибудь в поле. Теперь приходится вот осаждать нас… Подожди, дочь, я размышляю вслух. Гоит явно не один.
— Отроки?
— Похоже. И не боятся. Почему не боятся? Ночь — та же, почему? Маша, какое завтра число?
— Через пятьдесят пять минут будет 1 мая.
— Господи, спасибо! Я все понял, Машенька.
Радость открытия была так велика, что я вскочил и подбежав к окну, закричал:
— Гоит, мы все знаем. Все!
— Папа, Что ты делаешь?!
— Радуюсь. Знание — сила, дочка.
Маша с испугом смотрела на меня.
— Нет, я не сумасшедший. Я все понял. Корнилия и Анну убили не просто в ночь на Пасху. Их убили сегодня!
— Не поняла.
— В ту роковую ночь было тоже 1 мая, понимаешь? И в Европе, и у нас это считалось днем, когда вся нечисть справляет свой собственный праздник.
— Точно. Вальпургиева ночь!
— Она самая. А теперь вспомни, как в гимнах святой Патрик называл Христа? Солнцем! «Мы тоже верим в Солнце — Солнце Правды — Христа». Как же я раньше не догадался! Теперь идем дальше. В церкви на Маре не было ни одной службы! Она никогда не была действующей.
Теперь мы уже явственно слышали за окном голоса.
— Папа, но остаются две последние строчки. Солнце встанет над Марой, если какой-то человек не пробудет свою совесть. Разве Христос не может победить без чьей-то помощи?
— Может, дочка, может, но ради кого Он на крест пошел?
— Ради нас.
— Кстати о кресте. Бери в руки крест Анны, дай мне крест Корнилия. Спасибо. Ради нас, ради нас… Сколько еще времени до полуночи? Сорок минут. Лека!
— Папа!
— Ты слышишь меня, Лека? Ведь слышишь! Не хочешь ответить на вопрос моей дочери? Ты же здесь, я знаю. Малыга, почему же твой смелый друг трусит? Боится геенны огненной — и продолжает распинать Христа?
— Папочка, — Маша заплакала, — я боюсь. Что ты такое говоришь?
— Не бойся. «Христос моя сила, Бог и Господь». Неужели ты не догадалась, каким было последнее слово в предсказании?
— Человек?
— Нет, Машенька. Лек! «Коль не пробудет совесть Лек».
Неожиданно Мурзик проснулся и жалобно замяукал. Когда мы с Машей вновь повернули головы, за нашим столом сидел Лек.
Глава 23.
— Я прав, Лека? Лека, Лек. Ребята, — обратился я в пространство, — а вы, что стесняетесь? Появляйтесь!
— Чего ты ждешь от меня? — тихо спросил Лек.
— Правды. Представь, что мы с Машей — это те двое, кто должны возвратиться на Мару. И ночь та же самая. Мы смогли это понять, Лек. С гордостью говорю это. В таких условиях, — я показал рукой на окно, — и смогли. Все, что от нас зависит, мы с Машей сделали. Теперь очередь за тобой.
— Что я должен делать, не понимаю тебя.
— Понимаешь. Малыга, Болдырь, а вот и вы! Привет. Я бы вас спросил, вы тоже все знаете, но мне нужен ответ вашего друга.
— Говори, Лека, — приказал Болдырь.
— Говори, — словно эхо пронеслось по нашей комнате.
— Ого, сколько вас! Больше, чем в прошлый раз.
Неожиданно поднялась Маша:
— Лека, я прошу тебя. И от своего имени, и от имени Анны. Скажи правду, освободи себя.
При упоминании имени Анны Лека вздрогнул.
— Хорошо, — еле слышно произнес он.
— Громче говори, — опять приказал Болдырь.
— Хорошо. Я в тот раз неправду вам сказал. Мы… все видели. И участвовали.
— Да, — опять эхом пронеслось по комнате.
— Мы собрались идти на праздник в церковь… — Лека говорил, мучительно подбирая слова. — Я, Малыга, — мы дружили с Анной. Она рассказывала нам, какой это замечательный праздник — Пасха. Анна… веселая была. И добрая… а потом пришли отроки. И Гоит. Их много было. Мы… мы растерялись. А Гоит сказал, что вину перед родными богами, перед Марой смоет только кровь чужеземцев… Нет, я не убивал! — Он закрыл лицо руками. — Гоит приказал мне выманить Анну из дома.
Теперь все стало понятно.
— Выманил?
Лека кивнул.
— А потом держал Корнилия, когда Гоит убивал Анну. Они все, — Лек показал на своих друзей, — Болдырь, Зеха и другие должны были смотреть на это. И вот тогда Корнилий закричал: «Звери! Что вы делаете?! Убейте меня, девочку мою не трогайте. Христом Богом прошу!» А Гоит, когда услышал имя Христа, стал ругаться страшно… Когда Анна упала, бездыханная… вот тогда и произнес Корнилий те слова. Тихо так произнес, будто про себя: «Проклинаю вас».
В этот самый момент раздался страшный грохот. Я вначале подумал, что выламывают нашу дверь, но потом понял, что наоборот — кто-то заколачивал ее. У каждого окна стояли люди. Значит, их не меньше восьми человек. Маша прижалась ко мне. Я погладил ее по голове.
