Альваро Юнке - Мужчины двенадцати лет
— Ах, ты? Ну, тогда пойдешь в полицию ты! — сказал негр и отпустил Юлиана.
Тот так и остался стоять с открытым ртом, глядя, как уводят его друга, вокруг которого уже собралась целая толпа… Потом, медленно повернувшись, печально поплелся домой.
Когда он дошел до пустой дачи, было уже совсем темно. Его удивил свет в окошке. Он заглянул. Кто же там, оказывается, был?
— Никанор! Как, это ты?
— Ну да, я.
— А как же?..
— Я удрал от негра.
— Что ты говоришь?!
— Ну да. Он, понимаешь, видит, что я иду тихо, смирный, как овечка, ну и разжал свою лапу, так только легонечко держал за плечо. Я улучил момент, изловчился да как поддам ему! И… наутек, прямо в кусты. Негр, наверное, и сейчас меня ищет. Ха-ха-ха!.. Вот тебе хлеб, сыр и колбаса. Ешь. Я уже поел.
— Я… — смущенно забормотал Юлиан, — я…
— Что? Теперь-то уж ты не скажешь, что не испугался? Даже слезу пустил!
— Это верно. Только знаешь почему? Потому что если б меня арестовали, то обязательно отослали бы домой. Разве не видишь, что о моем побеге уже заявлено? — заключил он с пафосом.
— Заявлено?
— Конечно!
— Ну ладно, ешь… Если у тебя аппетит не пропал.
— А почему у меня может аппетит пропасть? — спросил Юлиан с полным ртом.
— Не знаю… — Никанор улыбнулся.
Юлиан резким прыжком вскочил с места.
— Эй, ты! — крикнул он. — Ты меня за труса считаешь? А раз ты принимаешь меня за труса…
— То что?
— Что? А то, что я тебе докажу, что я такой же храбрый, как взрослый мужчина! Я такой же храбрый, как ты!
— Как я?
— Да! Хочешь драться?
Это предложение, очевидно, не очень-то пришлось по вкусу Никанору, потому что он остался сидеть на месте.
— Драться? — повторил он.
— Да. Если хочешь…
У Юлиана был решительный вид. Он весь вытянулся, как струна, и сжал кулаки. Его черные глаза горели. Надо было принимать немедленное решение.
Никанор философски заметил:
— Подумаешь… Мужчина может доказать свою храбрость не только кулаками…
— А как он может доказать?
— Как? Ну мало ли как. Вот, например: по-моему, храбрее тот, кто спасает одного человека из воды, чем тот, кто дерется с пятерыми зараз. Нужно больше храбрости, чтоб спасти утопающего, чем чтоб махать кулаками. И опасности больше…
Юлиан две секунды подумал, потом сел и сказал:
— Ты прав! — и начал за обе щеки уплетать хлеб и сыр.
Через несколько минут Никанор тоже решил спросить:
— А ты не считаешь меня трусом за то, что я не хотел драться?
— Нет.
— Я не хотел драться, потому что это ты. Если б это был другой…
— Ты прав, — ответил Юлиан. — Это было глупо с моей стороны. Очень глупо!
…Но судьба готовила нашим друзьям хороший урок. Как-то в воскресенье, после обеда, они отправились купаться. Решили отделиться от остальных купающихся и поплавать. Никанор плыл впереди, Юлиан — сзади. Юлиан вел себя в воде очень неосторожно, и Никанор, хорошо знающий здешние места, предупредил его:
— Ты этой реке не доверяй — она обманщица: плывешь себе в мелком месте, и вдруг вода как начнет прибывать да прибывать… И выходит, что до берега тебе надо плыть много метров. А ты еще не так хорошо плаваешь…
Юлиан отшучивался:
— Да я скоро до Монтевидео[14] доплыву!
Другая опасность подстерегала Юлиана — судороги. Уже много раз ему сводило судорогой ноги; к счастью, это всегда случалось на суше. Но вот как-то под вечер, когда друзья заплыли довольно далеко, Юлиан вдруг вскрикнул:
— Ай!.. — и погрузился в воду.
Река быстро прибывала, огромные волны росли одна за другой. Там, где еще пять минут назад можно было спокойно стоять, упираясь ногами в дно, теперь уровень воды был выше человеческого роста. Юлиан боролся с волнами. Все его хвастливое спокойствие мигом исчезло. Вынырнув, он закричал:
— Судорога, судорога! Никанор, скорее сюда!
Его мертвенно-бледное лицо, безумные глаза, глухой голос, с трудом вырывающийся из сжатого спазмой горла, так подействовали на Никанора, что его вдруг охватил дикий страх. Однако он, рассекая руками волны, проплыл немного и оказался возле своего друга в тот самый момент, когда тот уже вот-вот готов был снова погрузиться в воду. Юлиан отчаянно вцепился в него обеими руками, словно острыми клещами, и всей тяжестью повис на нем.
Никанор закричал:
— Так мы оба потонем, так нельзя!.. На помощь!..
И вместе с товарищем погрузился в воду. В эту секунду он подумал только об одном: спастись самому, отделаться от несчастного, который цеплялся за него. И под водой завязалась короткая, но страшная борьба: Никанор хотел вырваться из державших его клещей, а Юлиан не отпускал его. Никанор был хороший пловец, и в конце концов ему удалось вырваться и выбраться на поверхность. Но страх не покидал его: ведь он только что услышал песню смерти, которую пропели волны, проплывшие над его головой. Он не способен был в эту минуту что-либо понимать, он думал об одном: бежать отсюда. Бежать! И, отчаянно борясь с волнами, он поплыл к берегу.
Голос Юлиана, такой глухой, что его трудно было узнать, раздавался за его спиной:
— Не оставляй меня, Никанор, я тону, не оставляй!..
Но Никанор ничего не понимал и не слышал. Бешено работая руками и ногами, он плыл к берегу. Он остановился, обессиленный, задыхающийся, только тогда, когда почувствовал, что ноги его коснулись твердой земли. Зубы его стучали как в лихорадке. Только теперь он оглянулся.
В этот момент кто-то сзади схватил Юлиана под мышки и потащил к подплывающей лодке… Спасен! Его друг спасен! Никанор весь задрожал от радости и громко закричал:
— Эй!..
Но в ту же секунду смутное чувство стыда поднялось в нем. Его мучили угрызения совести. Он в эту минуту с радостью отдал бы свою жизнь только за то, чтоб оказаться на месте человека, который тащил Юлиана к лодке. Он почувствовал презрение и ненависть к самому себе. Стоя по колени в воде, еще весь дрожа от недавнего испуга, он не мог оторвать глаз от того, что происходило на середине реки. Он видел, как подплыла лодка, как Юлиан влез в нее, а за ним — человек, который его спас. Потом он увидел, как лодка поплыла к берегу. Это вывело его из оцепенения. Он бросился бежать во весь дух по берегу, схватил свои штаны и рубашку и, как ветер, помчался в сторону видневшегося вдалеке селения…
…Юлиан напрасно прождал своего друга весь вечер, всю ночь и весь следующий день. Он понял в чем дело: Никанору было стыдно показаться ему на глаза, стыдно за свой страх, побудивший его бросить товарища в опасности, да еще после того, как он столько хвастался своей храбростью. «Он испугался», — размышлял Юлиан. «А я?» — спросил он самого себя. И честно сам себе признался: «Я тоже испугался. Если б я не перетрусил, я сумел бы продержаться на воде, пока кто-нибудь не подоспел бы ко мне на помощь. Я, наверно, заразил его своим страхом».
Он решил разыскать друга и отправился в обход по соседним селениям. В каком-нибудь из них должен же скрываться Никанор! Поиски продолжались три дня. Вечером четвертого дня он увидел на Малом пляже, среди камней, неуклюже сгорбившуюся, неподвижную фигуру Никанора с удочкой.
Он незаметно подошел к нему сзади и сказал:
— Здравствуй!
— О! — испуганно вскрикнул Никанор, быстро обернувшись.
Они взглянули друг на друга, не в силах вымолвить ни слова, взволнованные.
Наконец Юлиан с трудом произнес:
— Почему ты ушел? Почему не возвращаешься в наш домик?
Никанор опустил голову и пожал плечами:
— Не знаю.
— Ну, ну, не будь дураком, вернись! Ну, пойдем!
И Юлиан взял друга за локоть. Никанор пошел за ним медленно и неохотно, словно его вели насильно. Юлиан снова заговорил:
— Тебе стыдно, что ты тогда испугался?
— Да.
— Но ведь я тоже испугался. Я так перетрусил — просто страсть!
— У тебя была такая рожа!.. — сказал Никанор, обрадованный доверием друга. — Такая рожа!..
— А у тебя? Ты даже представить себе не можешь, какая у тебя была рожа, когда я за тебя ухватился!
— Да я как на тебя взглянул, так сразу испугался. Может быть, если бы у тебя не был такой вид…
— И я, может, если бы не посмотрел на тебя…
Они продолжали свой путь. Вдруг Юлиан остановился.
— Никанор… — начал он торжественным тоном.
— Что?
— Мне пришла в голову одна вещь.
— Какая?
— Я подумал… Я подумал, что мы с тобой напрасно думаем, что мы уже настоящие мужчины…
Никанор несколько секунд задумчиво и пристально смотрел в глаза другу. Потом ответил совсем тихонько:
— Мне тоже кажется, что мы еще не настоящие…
И они снова взглянули друг на друга. И внезапно разразились веселым, радостным смехом, словно после этого взаимного признания с их плеч упал какой-то огромный, тяжелый груз.
