Владислав Крапивин - Колыбельная для брата
– Раньше характеристикой пугали, теперь – что в комсомол не примут, – отозвался Кирилл. – Да рано мне в комсомол – только-только тринадцать исполнилось.
– Но ведешь ты себя самоуверенней взрослого!
По интонациям Евы Петровны класс безошибочно угадал, что предстоит долгая речь, и все завозились, поудобнее устраиваясь за столами.
Ромка Водовозов уныло сказал:
– Ну вот. Хуже, чем на продленке…
Ева Петровна сложила на груди руки и оглядела класс.
– Мне начинает казаться, что Векшин был прав: действительно всем все равно. Райский потихоньку играет в шахматы, председатель совета отряда безмолвствует…
– Потому что Векшин все сказал! – неожиданно выпалила Женька и покраснела.
– И тебе нечего ему возразить? – сухо поинтересовалась Ева Петровна.
– Нечего, – негромко, но храбро сказала Женька.
Кирилл посмотрел на нее и тихонько улыбнулся.
Ева Петровна раздраженно зашагала в проходе между столами.
– Можно, конечно, дружить с человеком… с любым. Но зачем при этом плясать под его дудку?
– Я не пляшу. Просто я с ним согласна.
Ева Петровна повернулась к Женьке спиной.
– Может быть, и остальные согласны с Векшиным?.. Райский, убери шахматы! Ты с Векшиным согласен?
Олег встал и поправил очки.
– Векшин, по-моему, не сказал ничего нового. Но в принципе он в чем-то прав…
– В чем именно?
– В том, что наше объединение носит формальный характер…
Раздался смех.
– Не смешно! – вдруг резко сказал Райский. – Могу проще. Пока на нас орут, мы делаем, что велят. А без няньки и кнута ни на что не способны.
– Спасибо, Олег, – скорбно произнесла Ева Петровна. – Вот так и открывается сущность человека.
Райский сел и уткнулся в портативные шахматы.
– Кто хочет высказаться? – спросила Ева Петровна, демонстративно отвернувшись от Райского. – Неужели вам нечего сказать Векшину?
Высказаться захотела Элька Мякишева.
– Бессовестный ты, Векшин! Так говоришь про всех! У нас такая работа за прошлый год! Мы триста писем получили со всей страны, если хочешь знать, потому что у нас работа. У нас друзья во всех республиках и вообще… Мы с болгарскими пионерами переписываемся!
– А Чирок? – сказал Кирилл.
– Что – Чирок?
– Ему что до твоей работы и переписки? Где был отряд, когда Чирка избивали?
– А где был ты? – спросила Ева Петровна. – Ты взял на себя роль судьи. А разве ты уже не в отряде?
Но Кирилл заранее знал, что она это спросит.
– Нет, я тоже виноват, – сказал он. – Но я хоть не оправдываюсь и не кричу, что у нас везде друзья. Друзья во всех республиках, а между собой подружиться не умеем… Или боимся?
– Чего? – спросил Димка Сушко. – Тебя, что ли?
– Дубина ты, – сказал Кирилл. – Не меня, а того, что придется по правде друг за друга отвечать. Защищать друг друга. Не словами, а делом.
– Кулаками, ты хочешь сказать? – холодно спросила Ева Петровна.
– Да, – сказал Кирилл. – Если надо, кулаками.
– И ты всерьез полагаешь, что лучший в школе тимуровский отряд должен опозорить себя драками?
– Ты что, Векшин! – подал голос длинный Климов. – Разве Тимур так делал? Он вызывал Квакина на совет дружины и говорил: "Нехорошо, Миша…"
– И Квакин плакал от стыда, – сказал Кубышкин, но никто сейчас не засмеялся, была нехорошая тишина.
Ева Петровна встала.
– Что ж, – сказала она, глядя не на ребят, а в окно. – Вы задели важную тему. Давайте говорить серьезно и откровенно.
– А маму не вызовут? – спросил Кубышкин.
– Нет… Впрочем, у тебя уже вызвали… Так вот, друзья. Должна сказать вам, что Аркадий Петрович Гайдар, которого мы все любим, был сложной личностью, и не все в его жизни так гладко, как иногда кажется. И в его творчестве. Тимур – тоже фигура непростая. Он не сразу нашел дорогу к сердцам читателей. Да, представьте себе! Многие критики и педагоги сначала встретили его в штыки!
– Разве они – читатели? – спросил Валерка Самойлов.
– Не перебивай, Самойлов, – миролюбиво попросила Ева Петровна. – То, что я говорю, не всегда говорят детям… Впрочем, вы уже не дети, – спохватилась она. – Так вот, встретили Тимура в штыки. Многим была не по вкусу партизанская вольница в его команде. В самом деле: бесконтрольный ребячий коллектив, ни одного взрослого рядом…
– Во жили люди, – вздохнул кто-то за Кириллом.
Ева Петровна снисходительно улыбнулась.
– Я продолжаю. И должна заметить, что в упреках критиков была доля истины. Не все, что делал Тимур, можно одобрить безоговорочно. В конце концов, что хорошего в ночных драках или угоне мотоцикла? Но тимуровское движение оправдало себя, жизнь взяла для него из повести Гайдара не все, а самое полезное…
– Не жизнь, а классные дамы! – отчетливо произнес Климов.
– Что-о? Ты где находишься, в конце концов?!
– На сборе, – поспешно сказал Климов. – На сборе, Ева Петровна, а не на классном часе.
– И ты полагаешь, что на сборе можно говорить все, что вздумается?
– А разве нет?
– И оскорблять учителей?
– Так я же не про вас, – примирительно сказал Климов. – Я вообще. Вы, наверно, еще сами пионеркой были, когда Гайдар про Тимура написал. Или студенткой.
– Хам ты, Климов, – печально произнесла Ева Петровна, которая родилась через три года после выхода книги о Тимуре.
Климов вздохнул:
– Вот и поговорили серьезно и откровенно.
– И все решили, – вставил Кубышкин.
– Нет не все! – резко возразила Ева Петровна. – Вернее – ничего. Не разобрались с Векшиным. Не выяснили, что происходит с отрядом. Не решили, как быть с Чирковым!
– Может быть, лучше, как быть с Дыбой? – спросил Кирилл.
– Этот Дыба, как ты выражаешься, не из нашей школы. У него есть своя администрация, дорогой мой. Есть милиция, в конце концов. Комиссия по делам несовершеннолетних.
– Конечно, есть, – сказал Кирилл. – А Дыба тоже есть. Интересно, да? Они есть, и он есть. Никуда не девается. И никуда не денется, пока мы его боимся.
– Потому что у них шайка, – сказали из угла.
– Ну, я и говорю, – усмехнулся Кирилл. – Их же целая шайка. Целая тысяча, да? А у нас, бедненьких, жалкая кучка. Что мы можем? На сборах про подвиги говорить. А человека от шайки защитить – кишка тонка у отряда. У правофлангового…
– Ты что же, всех своих товарищей считаешь трусами? Ты отдаешь отчет своим словам?
– Не знаю… – тихо сказал Кирилл. – При чем здесь слова? Опять слова, слова… А пока мы их говорим, Дыба гривенники шкуляет у пацанов в "Экране". Не верите? Можно пойти посмотреть.
– Посмотреть? – спросил Климов.
– Ну да, посмотреть, – откликнулся Кирилл, ощущая горькое бесстрашие. – Посмотрим, потом побеседуем: "Нехорошо, Дыба, не делай так больше". И он перевоспитается.
В классе засмеялись.
– Ну, так кто со мной? – спросил Кирилл, сам удивляясь такой простой мысли. – Кто? Сеанс в час двадцать. На билеты наскребем. Полюбуемся на Дыбу, заодно кино посмотрим… Ну?
– А какое кино? – спросил Кубышкин.
– Откуда я знаю.
– Ну, все равно, – сказал Кубышкин и поднялся. Класс грохнул. Веснушчатое лицо Кубышкина сделалось пунцовым. Но он пошел к доске и встал рядом с Кириллом.
– Это что за демонстрация! – крикнула Ева Петровна. И непонятно было, кому крикнула: тем, кто гогочет, или Кубышкину?
Кирилл и Кубышкин переглянулись.
Смех продолжался.
– Пре-кра-тить! – скомандовала Ева Петровна.
– Разве на пионерском сборе нельзя смеяться? – спросил Климов. Выбрался из-за стола и, шагая, как циркуль, пошел к Кириллу. Спросил: – Гривенник дашь на билет?
Веселье усилилось.
– Дам.
– Смех – лучшая маскировка, – заметил Климов.
– Маскировка для чего?! – крикнула Элька Мякишева.
– Для чего угодно, – сказал Климов. – Для трусости, для подлости… У тебя – еще и для тупости.
– Пре-кра-тить! – опять потребовала Ева Петровна. – Это что за самодеятельность! Я запрещаю вам идти сегодня в кинотеатр!
– Это запрещать нельзя, – серьезно объяснил Кубышкин. – Мы ведь не с уроков уходим. Кино – это наше дело, личное, в "свободное от занятий время".
– Они патруль хотят организовать, – язвительно сообщил Димка Сушко.
– Ага, – сказал Климов. – А что? Бывали у нас и раньше патрули: то зеленые, то голубые…
– А сейчас будет фиолетовый, как фингал под глазом, – пообещал Димка.
– Попробуй только вякнуть своему Дыбе, – сказал Кирилл.
– Векшин, Климов, Быков, в понедельник в школу с родителями, если сегодня посмеете отправиться в кино, – заявила Ева Петровна. – О вашем поведении я сообщу директору.
Климов незаметно вздохнул. Потом сказал:
– Не густо нас…
– Мне все ясно. Черепанова, закрывай сбор, – сказала Ева Петровна.
Женька встала.
– Сбор окончен, – сообщила она и посмотрела на Кирилла. – Подождите, ребята, я с вами.
Вот тут класс притих. Даже Ева Петровна молча смотрела, как Женька идет к доске. Потом тихо и почти обессиленно Ева Петровна произнесла:
