Олег Зобнин - Неразлучные друзья
Когда они прибежали к речке, на берегу не было ни души. Только носатая гусыня соседки тёти Маши ходила и щипала траву. А неподалёку от неё кучкой лежали гусята. Крайним гусятам было холодно, и они прямо по головам лезли в середину. А те, которых выталкивали, поднимались и тоже карабкались в середину.
Но холодно было только гусятам, Тимке и Кольке — жарко.
Колька на ходу отстегнул лямки, снял штаны и, подскочив к берегу, пощупал ногой воду.
— Ух ты! — отдёрнул он ногу. — Тёплая!
Тимка тоже разделся, вошёл в речку и, отчаянно стуча зубами, сел.
— И п-правда, т-тёплая…
— Нет, а я не так. Посмотри, я сейчас с горки! — сказал Колька.
Он отошёл назад, разбежался и шлёпнулся животом об воду. Вскочив на ноги, Колька задом наперёд вышел на берег, чтоб Тимка не видел его покрасневший живот, и, приложив к уху ладошку, запрыгал на одной ноге:
Мышка, мышка, вылей воду
На дубовую колоду!..
Потом Колька подошёл к Тимке и сел рядом с ним по пояс в воду.
— А где наши ноги?
— Нет ног!
Они оба начали болтать ногами.
— А я с бородой! — сказал Колька. Он достал со дна целую горсть синей глины и вымазал себе подбородок.
— И я с бородой и с усами! — сказал Тимка и запел:
Сами с усами,
С бородой, с ушами!..
— А я нашёл, смотри! — Колька показал Тимке ракушку.
— Чур, на двоих! — крикнул Тимка и забрал у Кольки ракушку.
Колька отполз ещё подальше и, вытянув шею, чтобы не наглотаться воды, стал опять шарить руками по дну.
— А я ещё нашёл! Во! — Он вытащил из воды стекляшку, глянул в неё и замер: кругом всё было красное! И лес на той стороне речки красный, и гусята красные, и небо красное. Колька, не помня себя от радости, выскочил на берег и стал кругом всё смотреть.
— Тимка, вся деревня красная! И наш дом красный, и ваш красный!
Тимка тоже выскочил из воды и, подбежав к Кольке, протянул руку к стекляшке. Но Колька отвернулся от него. Тимка опять забежал. Колька опять отвернулся.
— Дай! — попросил Тимка.
Но Колька ещё сам не насмотрелся. Он навёл стекляшку на белое облако, и облако стало красным. Убрал — белое, навёл — красное. Белое — красное, белое — красное. Как в кино! Ух ты!
Такой стекляшки у Кольки ещё никогда не было.
— Дай хоть одним глазком глянуть! — снова затянул своё Тимка.
Колька ещё раз посмотрел на облако, на свой дом, на гусят и, не выпуская из рук стекляшки, поднёс её к Тимкиным глазам.
Тимка чуть глянул и хотел вырвать стекляшку, но Колька вовремя отдёрнул руку.
— И не давай, не давай! Смотри теперь один! — обиделся Тимка и побежал в деревню.
— Тим! Тим! — закричал Колька и, догнав Тимку, отдал стекляшку.
Тимка, не отнимая стекляшки от глаз, долго смотрел во все стороны, так долго, что Кольке снова захотелось посмотреть в свою стекляшку, и он сказал:
— Хватит, давай назад!
Но Тимка отскочил от него и спрятал руки за спину:
— А вот и не отдам! Не отдам! Что в руки берётся, назад не отдаётся! — Он повернулся и хотел бежать, но Колька вовремя схватил его за руку, и они кубарем покатились по траве.
— Отдай стекляшку! — крикнул Колька, очутившись верхом на Тимке.
— Не отдам!
— Отдай!
— Нет, не отдам!.. На! — Тимка разжал кулак и бросил стекляшку в траву.
Колька кинулся за ней, но, только нагнулся, — откуда ни возьмись, гусыня.
Колька отступил. Он знал эту гусыню: эва носище-то какой! А шишак на лбу! Позавчера она Нюрку-соседку так отщипала, что Нюрка по сей день сидеть не может.
— Теперь давай стекляшку… Всё равно давай! — сказал Колька.
— Бери! — засмеялся Тимка. — Возьмёшь — твоя будет!
Колька, чувствуя, что его стекляшка пропадает ни за грош, стал подкрадываться. Шагнёт — и постоит, шагнёт — и постоит. Сам одним глазом на гусыню косит, а другим — на стекляшку. Только подкрался, протянул руку, а гусыня как зашипит, крылья как распустит — и на него!
Колька — бежать. Гусыня догнала его да как хватанёт за ногу!
— Ма-ма! — во всё горло заорал Колька и припустил ещё быстрее.
Когда Колька скрылся за поворотом, Тимка взял палку, прогнал гусыню и забрал стекляшку.
Вовкин самокат
С тех пор как Вовкина сестра Люся стала учиться в первом классе, дела у Вовки пошли неважно.
Делали они с папой самокат и уже совсем было доделали, а теперь всё остановилось…
Пришла Люська в первый день из школы и сразу заставила папу работать:
— Папа, учительница велела принести десять палочек-считалочек.
Отложил папа Вовкин самокат и начал мастерить палочки. А на другой день по приказу Люськи папа делал указку. Она и маме никакого покоя не давала.
Сшила ей как-то мама кассы-кармашки для азбуки, а Люська говорит:
— Нет, не так! Учительница велела, чтобы все кармашки были одинаковые, а у тебя, мама, один узкий…
Нечего было и думать, чтобы Люську отправить в школу с узким кармашком, — пришлось «кассы» перешивать.
Из-за Люськи и Вовке житья в доме не стало: громко разговаривать нельзя, молотком стучать нельзя, приятелей приводить нельзя…
В общем, всем она голову закружила, а сама и учиться не умеет. Когда папа с ней сидит, она ещё учится, а как уйдёт — сразу за куклы. Проходили в классе буквы — Люська кое-что знала, каждый день на одну букву умнела; а как начали читать — села на мель. «Ма-ма», «па-па» у неё выходит, а попался «мак» — и не вышло.
Как-то Вовка с папой приделывали к самокату второе колесо и услышали, как Люська читает:
— Ма-аа…ка-а… — И получилось у неё смешное, непонятное слово: «Мака!»
Папа отложил самокат и подошёл к Люське:
— Ну-ка, прочитай ещё раз.
Люська сразу притихла и еле-еле прошептала:
— Ма-ка…
— Ну как же ты так? — сказал папа. — Нужно называть сразу все три буквы: — Мак!
— Мак! — обрадовалась Люська.
Но на следующем слове опять споткнулась:
— Ко-о… тэ-э…
— Да не «котэ», а кот! — сердито сказал папа.
Вовка тоже рассердился: к самокату осталось приделать всего только одно колесо и самокат готов, а папа опять с Люськой занялся.
— «Котэ! Котэ»! — передразнил Вовка Люсю, но тут же замолчал и стал слушать, что будет дальше…
А дальше ничего не было, Люське повезло: следующее слово она прочитала правильно.
— Дуб! — вырвалось у неё. — Дуб! Дуб! — Люська запрыгала и сразу вскарабкалась папе на плечи.
Папа закрутил руками, начал притопывать, запыхтел и превратился в паровоз.
Люська закривлялась и запела: «Баровоз! Баровоз! Дай, схвачу тебя за нос!» — и хотела схватить, но «паровоз» крутнул головой и на всех парах начал носиться из комнаты в комнату, пока из кухни не пришла мама и не закрыла семафор.
А Люська взяла и сделала папу доктором. Она надела на него мамин больничный халат, дала в руки «докторский» чемоданчик — мамину сумку — и повела к больной матрёшке.
— Тут болит! — запищала Люська матрёшкиным голосом. — Тут колет!..
— А тут не колет? — крикнул доктор и начал щекотать Люську.
Вовка не выдержал, подбежал и тоже стал щекотать.
Люська брыкалась, царапалась, а спастись не могла. Спаслась, когда мама начала щекотать и Вовку и доктора.
Люська вырвалась и убежала вместе с мамой.
Вовка обрадовался: теперь-то уж они с папой доделают самокат! Но не тут-то было! Папа снял «докторский» халат, позвал Люську и снова стал с ней читать. Эта Люська отдохнуть даже не даст! Вовка показал ей язык и отвернулся к окну.
Во дворе мальчишки катались на самокатах. Эх! Вовка бы на своём прокатился, так прокатился! Через весь бы двор! Или ещё лучше — на ту сторону улицы! Проехать и ещё разок посмотреть в новом магазине покупные самокаты! Только через улицу Вовке не разрешают: машин много. Маленький, говорят, — всего только шесть лет. А Вовка всё равно сегодня сбегал туда и посмотрел самокат. Стоял он там, стоял и вдруг видит — Люська на матрёшек глазеет. Вовка в сторону и убежал…
Вовка отошёл от окна и задвинул самокат под кровать. Когда же всё-таки самокат будет готов?..
Папа часто возвращался с работы, когда Вовка уже спал, а если приходил рано, то сразу смотрел у Люськи тетрадки и садился с ней учить уроки.
Вовке очень хотелось, чтобы папа из-за чего-нибудь рассердился на Люську и перестал с ней заниматься. Но он никак не сердился: хитрая Люська никак не попадалась ни папе, ни маме со своими проделками.
А вот Вовке однажды попало!
Поднимается как-то Вовка вечером домой по лестнице и видит: стоит Люська и пишет на стенке мелом.
— Ага! Попалась! — обрадовался Вовка.
Люська вздрогнула, а потом протянула Вовке мел:
