Жаклин Келли - Удивительный мир Кэлпурнии Тейт
Возле хлопкоочистительной машины пока темно. Не забывая о водяных змеях, пробираемся по берегу до запруды. Собаки нигде не видно.
— Ну и что теперь делать? — говорит Тревис.
Страшная мысль приходит мне в голову: а вдруг пес ночью умер?
Будто читая мои мысли, Тревис спрашивает:
— Ты думаешь… он умер?
Может быть, мы опоздали всего на день? Может быть, доведенный до отчаяния, пес погнался за змеей, и та его укусила? Или раздутый труп застрял среди полузатопленных сучьев под мостом ниже по течению? Или…
— Вот же он!
Смотрю, куда Тревис показывает. Да, конечно, в двадцати футах от нас, за бетонной опорой, из подлеска, густо оплетенного лианами, высовывается коричневая мордочка и смотрит на нас… с надеждой.
Слава Богу! Мы — и пес — получаем второй шанс.
— Делай что хочешь, только не дотрагивайся до него, — шепчу я Тревису.
— Не буду, — Тревис разворачивает индейку и ласково бормочет: — Хороший песик, иди сюда, поешь.
У пса течет слюна, он облизывается, но ближе не подходит.
— Брось ему мясо.
Тревис кидает еду на землю, но пес, без сомнения, припомнив все брошенные в него камни и бутылки, вздрагивает и скулит. Через мгновение он поворачивается и исчезает.
— Песик, ты куда? Поешь! — кричит вслед Тревис.
— Не волнуйся, брось подальше, и он ее найдет.
— Откуда ты знаешь?
— Это же собака — ну, наполовину. Он учуял индейку и вернется, как только мы уйдем.
Тревис сделал отличный бросок — почти все кусочки упали в двух шагах от того места, где исчез пес. Мы посидели еще, помолчали. Горизонт разгорался. Пес не появлялся.
Когда мы вернулись домой, Виола как раз била в гонг — завтрак. Звон затих, мы пошли на кухню вымыть руки.
— Кормили кого? — вдруг спросила Виола.
— Нет! — я успела ответить раньше Тревиса, он несомненно сказал бы: «Откуда ты знаешь?»
— Я вообще-то собиралась индюшку эту на обед подать, а теперь разве что на суп хватит.
— Ну и ладно, чем плох суп?
— Скажешь тоже, — сердито буркнула Виола и отмахнулась от нас полотенцем. — Пошли вон, у меня работы полно.
После школы мы прошли на дальний конец запруды глянуть, не заметим ли пса. Но нам не повезло. Несъеденные куски индейки так и валялись на прежнем месте, их уже успели облепить муравьи. Печально. Вот и конец всему.
Но оказалось, что это еще не конец. Я никак не могла выкинуть из головы несчастного пса. Я мучилась угрызениями совести. Вспоминала печальные карие глаза, виноватое выражение на морде, которое присуще каждой собаке, которую мучает человек — «вершина эволюции», «венец творения», главенствующий вид.
Через три дня, в сумерки, я украдкой завернула к хлопкоочистительной машине. Села на край запруды, внимательно наблюдая за кустами. Через пару минут мое терпение было вознаграждено. В кустах возился какой-то зверь. Пес жив! Мы не опоздали. Едва дыша, я прислушивалась к хрусту сучьев, пока из-за деревьев не появился… Тревис. Мы уставились друг на друга.
— Видел его?
— Нет, но индейка съедена, это хороший знак.
— Наверно. Но это могла быть лиса. Или койот. Или муравьи утащили.
Тревис нахмурился.
— Муравьям не под силу утащить всё.
— Муравей может поднять груз в пятьдесят раз тяжелее себя. Поэтому муравьи — одни из самых сильных животных на Земле. Думаешь, их за это больше уважают? Нет!
— За что их уважать?
Я только вздохнула.
— Пошли домой.
— Я видел сон про этого пса, — вдруг сказал Тревис.
— Я тоже, но что делать, я все равно не знаю.
Мы собрались уходить, но тут я заметила краем глаза какое-то движение возле водозабора. Резко повернулась и успела увидеть, как на крутом берегу, в норе, наполовину скрытой старым, расщепленным молнией пекановым деревом, исчезает кончик острого носа. Как раз там, где было убежище Бандитки.
— Тревис, смотри! Это, наверно, Бандиткина нора, там, под сухим пеканом.
— Правда? — брат так и расцвел.
— А может, это вовсе и не Бандиткина. Может, койпес там всегда прятался. Безопасное местечко. Я пошла за едой. Сиди тихо, не шевелись.
Тревис кивнул. На лице — неописуемое блаженство. Я бросилась к конторе. Мистер О’Фланаган как раз собирался запирать. Он щекотал Полли под подбородком (ну, в общем, там, где мог быть подбородок, если бы у попугаев были подбородки).
— Мистер О’Фланаган, можно мне немного печенья?
— Конечно, дорогая, бери сколько хочешь.
Я сказала «спасибо» и высыпала содержимое вазочки в карман фартука.
— Господи, тебя что, дома не кормят? — удивился мистер О’Фланаган.
Мне в первый раз пришло в голову, что он, возможно, считает меня весьма странным ребенком.
Я тихонько подкрадывалась к берегу. Необязательно топать, как слон. Бедная собачка и так уже напугана.
Показала печенье Тревису. Он удивился.
— Собаки такое едят?
— Не сомневаюсь, сейчас он съест все, что дадут.
Прикинула, как спуститься к норе.
— Ты держишься за дерево, я держусь за тебя.
Полпути я проделала ползком, крепко вцепившись брату в руку, потом старательно прицелилась и кинула соленую печеньку как можно ближе к норе. Бросила следующую, на пару футов подальше, потом еще одну, и еще, и еще. Получилась дорожка; надеюсь, это выманит койпесика наружу. Тревис вытянул меня наверх, и мы стали ждать, что будет дальше.
Показалась острая мордочка. Расцарапанный нос так яростно подергивался, что я почти могла прочитать собачьи мысли: «Съедобно? Тогда в чем подвох? Если даже подвох, может, стоит рискнуть ради кусочка съестного?»
Койпес до половины показался из норы. Принюхался. Мы с Тревисом сидели не шевелясь. Он несмело ухватил печенье и сразу же нырнул обратно в свое убежище. Мы терпеливо ждали, пока несчастное животное решит, стоит ли печенье затраченных усилий.
По-видимому, дело того стоило. Через минуту он снова вылез из норы. Наконец-то мы смогли рассмотреть его вблизи. Зрелище одновременно и отвратительное, и душераздирающее. Шкура вся в рубцах и струпьях — наверно, от выстрелов. Это он воровал кур, так что мистеру Гейтсу даже пришлось купить патроны к дробовику? Койпес с опаской на нас поглядывал. Я бы так оценила его состояние духа: настороженность, но отнюдь не панический страх. Не спуская с нас глаз, он неуверенно прихватил следующее печенье, потом еще одно. Когда печенья кончились, он на всякий случай еще поискал в кустах, но, конечно, без толку.
Мы медленно поднялись, стараясь не делать резких движений. Пес наблюдал за нами, не пытаясь удрать обратно в нору. Тревис начал ободряюще, нараспев — так говорят с животными, с детьми и совсем уж с идиотами:
— Хорошая собачка, такая хорошая собачка…
В благодарность койпес завилял хвостом, как самая настоящая собака.
Конечно, Виола первой обнаружила, что Тревис завел еще одного питомца. Кто у нас отвечает за кладовую? Мы понимали: на печеньях псу долго не продержаться. Чтобы поправить здоровье, ему нужно мясо. Но это нелегко: Виола весь день торчит на кухне, и в кладовую надо идти мимо нее. Ей точно известно, сколько осталось мяса, молока, хлеба или яиц, она назубок знает, сколько еды потребуется на обед трем взрослым, семерым растущим детям, приезжей кузине и ей самой с двумя наемными помощниками.
Мы с Тревисом обсудили этот вопрос.
— Самое простое — попросить лишний бутерброд в школу. Тогда ты сможешь на обратном пути остановиться у запруды и покормить пса. Если ты возьмешь еду в школу, она не догадается, что это не для тебя, — предложила я.
— Кэлли, какая же ты умная! И хитрая!
— Ну спасибочки.
Мы подступились к Виоле в одну из редких минут досуга между обедом и ужином. Она спокойно пила кофе на кухне.
Не успела я открыть рот, как она спросила:
— Что на этот раз? Кого вы теперь подкармливаете?
Я ошалела от ее проницательности.
— Откуда ты знаешь? — выпалил Тревис.
Я собиралась все отрицать, но брат оказался быстрее.
— Когда я вижу тебя, — Виола ткнула пальцем в меня, — и тебя, — она показала на Тревиса, — вдвоем на кухне, мне сразу понятно, что это неспроста.
Я помню в этом доме каждую крошку, так что не воображайте, вам меня не надуть. Ясно?
Мы тупо смотрели на нее. Пожалуй, я не такая уж умная и хитрая, как думает Тревис. А может, и нет? Я судорожно соображала. Как можно воздействовать на Виолу?
— Ладно, поймала. Еда для голодающей кошки с хлопкоочистительной машины.
Тревис вытаращился на меня. Как бы он не испортил всю игру.
Виола помягчела — на это я и надеялась.
— Для кошки, значит?
Она взглянула на свою любимую Идабель. Кошка спокойно спала в своей корзинке.
— Она ужасно тощая, — добавила я и тоже посмотрела на Идабель.
— Почему же она не ест крыс? На хлопкоочистительной машине полно крыс, твой папа вечно жалуется.
