Зинаида Лихачева - Вася Чапаев
— А сколь денег-то? Чего ж ты про самый антирес и не спел? — подцепил отец.
— Не знаю...
— А ты меня спроси, — усмехнулся Иван Степанович.
— Сколько, тять?
— Помене, чем у купца. Поболе, чем у шарманщика!
— Будет уж тебе, Иван Степанович, — вмешалась мать.
— Да я так, к слову пришлось... Давай, Васька, спать. Завтра на заре подыму.
На рассвете в окно постучали Новиковы.
Ребята поеживались от утренней прохлады и были неразговорчивы: спать хотелось. Отцы кряхтели, откашливались и неторопливо разговаривали. Иван Степанович нагнулся и провел рукой по траве.
— Роса... Надо думать, дождя не будет.
— Хорошо бы. Тогда к вечеру добредем помаленьку, — зевнул Новиков.
Ремень от плотницкого ящика резал Васе плечо и напоминал ему о шарманке. Вот так же шел он с дедом Егором по проселочным дорогам и мечтал о том, как заработает денег и обязательно пойдет учиться в балаковскую школу. Сколько раз он заглядывал в ее окна, до слез завидуя тем, кто там учится. «Нужда, Василий, не до школы, — говорил отец. — В школу-то тебя и одеть по-людски надо, и книжки разные, а где я на это возьму? Вот заработаешь сам себе, тогда иди с богом, учись, я не против».
«Может, теперь с тятькой заработаем, — думал Вася, — и отцепится от нас нужда?»
— А я вчера к Зудину бегал прощаться, — сказал Васята. — Он про тебя спрашивал. Говорит, на зиму опять нас возьмет. Хороший он, и Наташа хорошая. Я вот думаю, чтобы она мне сестрой была. Хорошо бы как было!
Вася сурово остановил размечтавшегося приятеля:
— Тебе, может, и хорошо, а ей плохо... Вон Настя в грузчицы пошла.
Вася представил, как тоненькая Настя гнется под тяжелыми мешками, и замолчал.
Первые лучи солнца зажгли росу и щедро оделили каждую, даже самую неказистую, травинку драгоценной семицветной каплей. Жаворонки, трепеща крылышками, поднимались все выше и выше и, растворяясь в синеве, наполняли мир восторженной звенящей трелью.
Кое-где над балками курился легкий туман, и вместе с его тающей дымкой исчезали невеселые мысли.
Васята, давно томившийся молчанием, зорко наблюдал за приятелем. Он знал, что, если Вася задумается, к нему лучше не лезть. Такими бешеными глазами посмотрит — не знаешь, в какую сторону бежать. А вот теперь, когда Вася поднял голову и смешливо прищурился, в самый раз начинать разговор. Васята повернулся к другу, чуть задев его плечом.
— Вася, далеко еще идти, не знаешь?
— Притомился, что ли?
Насмешка, прозвучавшая в голосе Васи, обидела Васяту.
— Нет, ты что? Я так просто. Вася понимающе гмыкнул:
— Так просто посидеть охота, да? Давай, что ль, посидим. Тятьки наши вона где, подождем их.
Ребята уселись на обочине дороги.
— Интересно, каким бы ты голосом запел, если бы с дедом Егором ходил? Мы с ним иной раз до вечера не отдыхали. Идешь, идешь, думаешь — вот деревня скоро, а глядь, и ночь пришла.
— Ну и как же вы?
Вася беспечно махнул рукой:
— А так. Каждый кустик ночевать пустит!
— А если волки?
— Палки у нас были. Костер разведем, картошки напечем...
— Хорошо как! — позавидовал Васята. — Счастливый ты, Васька. А я вот сколько прожил, а окромя Балакова ничего не видал.
— Да, я много чего видел на своем веку, — солидно подтвердил Вася.
Он ни за что в жизни не признался бы, как страшны были ему эти ночевки под открытым небом. Как частенько у него зуб на зуб не попадал, когда, прохваченный до костей ночной свежестью, он подкидывал в догоравший костер веточки, боясь шагнуть из освещенного круга в черную густую тьму за настоящими дровишками.
Тогда, поглядывая на всхрапывающего деда, Вася упрямо старался разобраться в том, чего он боится. Ни волки, ни грабители не пугали его. Волка можно отогнать огнем, палкой. Грабителям с шарманщиков брать нечего. В леших, водяных и прочую нечисть Вася не верил. И все-таки лишенная призраков темнота заставляла испуганно биться сердце.
— Я люблю так ночевать, — соврал Вася и с удовольствием отметил, что Васята смотрит на него с уважением.
— Один раз мы с дедом в лесу ночевали! И вдруг гроза! Гром ужасный, молоньи так и полыщут! Деревья гнутся, сучки летят, а дождя нет. Это не простая гроза была, а враган. Сидим мы с дедом под березой, я и говорю: «Дед, ударит молонья в березу — и конец нам». А дед говорит: «Никогда в березу молонья не бьет, потому береза самое возлюбленное дерево у земли-матушки». И вдруг прямо рядом со мной ка-а-к жахнет молонья, зашипела, как змея, и в землю улезла...
— Ну, уж тогда ты напугался, — убежденно сказал Васята.
— А ты бы не напугался? — вскинулся Вася.
— Я? Да я бы там и помер, — простосердечно признался Васята. — Заорал бы что есть мочи и... помер.
Вася расхохотался:
— Да ведь вру я, а ты поверил!
— Про чего врешь, про враган или про молонью?
— Не, про враган — правда. А что молонья в землю улезла как змея — вру!
— Ну, Васька, как здорово ты врать можешь. Я ить поверил. Ну соври еще чего-нибудь, знаешь, как интересно!..
— Что, плотники, пошабашили? — засмеялся Иван Степанович. — Давай, Петр, и мы присядем. Пожуем чего-нибудь.
Ох, и вкусна же верная подруга бедняков — вареная картошка! А ежели есть еще и задиристый, как петушиный хвост, зеленый лучок, то еда и того лучше — как умная беседа, приправленная к месту острым словцом.
К вечеру они подошли к Быковке. В середине деревни возвышалась церковь. Плохонькие избенки окружили ее, как бы прося защиты, но она не смотрела на взъерошенные соломенные крыши. Она смотрела в широкое пустое небо.
Плотники разыскали дом хозяина, который их нанял. Это был раздобревший степенный мужик. Поверх вышитой рубахи на нем красовался жилет. Окладистая темная борода прикрывала серебряную цепочку от часов.
Никодим, так звали хозяина, встретил плотников на узорчатом крыльце и в дом не позвал, а повел их на постой к одинокой бабке Арине, чья избушка притулилась к его усадьбе.
— Куда ему еще дом-то? Глянь, в каком живет! — удивился Васята.
— Сына женить собирается, ему и дом строит, — ответил Новиков и рассердился: — А тебе-то что? Пусть хошь целую деревню строит, нам только польза!
— Нас небось в дом не позвал. Видать, теснота у него, — съязвил Вася.
Отец гневно сдвинул брови:
— Прикуси язык-то! Ну что за ребята! Ни спасу от них, ни упасу! Тыр, тыр — восемь дыр, а вылезти некуда!
Отруганные приятели предусмотрительно отошли в сторонку, чтобы, грехом, не попасть под горячую руку.
Бабка Арина встретила постояльцев с сердечным радушием. Ребята даже обрадовались, что будут жить у нее, а не в хоромах Никодима.
Мужики расположились спать в избе, а ребята полезли на сушило. Уютно угнездясь в душистом сене, они притихли.
— У меня ноги гудут, — пожаловался Васята. — А у тебя?
— Мг-м, — промямлил Вася. — Пятки...
— Чего пятки? — Васята даже сел. — Вась, ты сказал пятки, а чего пятки-то?
— Печет! — рявкнул Вася. — И отвяжись! Вася с шумом перевернулся на другой бок.
— Ты зачем свистишь? — заинтересовался Васята. Ответа не было.
«Это Васька носом свистит, спит уже. А я чего-то не хочу спа-а-а-а...»
Раздирающая рот зевота помешала закончить мысль. Крепкий сон, издревле обитающий на сеновалах, наконец изловчился и повалил Васяту.
Внизу хрумкала, пережевывая жвачку, корова и время от времени шумно вздыхала.
...Ребятам поручили ошкуривать бревна. Васе нравилось, как под его топором отпадала побуревшая кора и обнажалось ясное, солнечного цвета тело дерева.
Отцы были взыскательны и суровы, и первое время к концу дня мальчики с трудом разгибали спину. Но они не жаловались. Им хотелось скорее перенять ту заветную сноровку, в которой заключена красота плотницкого труда.
Изредка перешучиваясь, отцы, казалось, поигрывали трехсаженными бревнами, точно и плотно укладывая их в венцы. Только прилипшие ко лбу волосы да рубаха, взмокшая на спине, говорили, чего стоит эта работа.
Погулять приятелям удавалось редко. Обычно только под воскресенье. Тогда они вместе с деревенскими ребятами отправлялись в ночное.
Военные рассказы Васи взбудоражили быковских мальчишек. Как только деревня оставалась позади, босоногие, вихрастые всадники превращались в чудо-богатырей. Заморенные крестьянские лошаденки, помахивая нечесаными гривами, пускались в нескладный галоп.
А ночью у большого костра ребята как завороженные слушали рассказы про знаменитые битвы и подвиги великих полководцев. И каждый чувствовал, как бьется его мужественное сердце, как вольно дышит богатырская грудь, вздымая тяжелые латы.
Вася и сам удивлялся, откуда он знает столько всяких историй. И не догадывался, что обязан этим своей памяти. Ему довелось повидать много разного народа. И всегда получалось так, что, глядя в серьезные пытливые глаза неграмотного полуголодного мальчика, люди одаривали его всем прекрасным, что хранилось в их выдубленных суровой судьбой сердцах. Незаметно для себя Вася брал от каждого человека и берег в памяти злую и веселую побасенку, острое, меткое словцо и множество дорогих народу сказаний, передающихся из уст в уста от дедов внукам.
