Франко Праттико - Перчинка
Капуцин не обратил никакого внимания на эту литанию.[7]
— Хорошо, хорошо, — пробормотал он. — А теперь скажи, где же все остальные?
— Кто — остальные? — с притворным удивлением спросил мальчик.
— Не прикидывайся дурачком, — строго проговорил монах.
Он все еще тяжело отдувался, но, как видно, больше от пережитого страха, чем от усталости, потому что пройти ему пришлось всего несколько шагов.
— Я не знаю, отец мой, кого вам нужно, — с самым невинным видом пробормотал Перчинка…
— Мне нужны люди, которые здесь скрываются, — сердито ответил монах. Патриоты, вот кто мне нужен.
Это слово родилось всего несколько дней назад, но его уже с гордостью произносили все жители Неаполя, для которых в этом слове слышался отзвук героической эпохи Рисорджименто.[8] Патриот — это тот, кто боролся против немцев и фашистов. Защищая свой город против иностранного владычества, неаполитанцы словно впервые за много лет обрели родину.
Однако Перчинка был слишком недоверчив, чтобы сразу растрогаться, услышав это слово.
— Я ничего не знаю… — по своему обыкновению, плаксиво затянул он.
— Нельзя терять ни минуты, — оборвал его монах и, скрестив руки, добавил:
— Дон Доменико…
— Что дон Доменико? — с живостью спросил Перчинка, забыв на минуту о своей роли.
— А то, что он сейчас в немецком штабе, вон там, над нами, — ответил капуцин, подняв палец кверху, — и ведет переговоры с немецким лейтенантом. Он сказал, что здесь, у нас в подземелье, настоящее логово бунтовщиков. Я сам это слышал, потому что комната лейтенанта как раз рядом с моей. Я стоял и молился, но перегородки такие тонкие, что… — Тут монах замялся и, если бы не темнота, Перчинка, наверное, увидел бы, как покраснел старик, произнося эту ложь. — Ну, одним словом, я слышал, и всё тут, — с сердцем закончил он, видимо рассердившись на себя за свою слабость. — Так вот, дон Доменико сообщил, что сегодня сюда то и дело входят какие-то мужчины и мальчишки…
Он сказал правду. Весь вечер ребята без устали сновали между Винченцо, который вел наблюдение, и развалинами, передавая все нужные сведения о силах немцев.
— Вон оно что! Так это был дон Мими! — воскликнул вдруг в темноте чей-то голос.
Перчинка сразу узнал голос полицейского комиссара. Монах подскочил как ужаленный.
— Что это? — испуганно пролепетал он.
— Не бойтесь, отец мой, это я, комиссар, — успокоил его полицейский. Я тоже скрываюсь здесь. Но прошу вас, расскажите мне…
Капуцин облегченно вздохнул и уже готов был заговорить, когда со свечой в руке, бросавшей вокруг слабый свет, появился Марио в сопровождении Сальваторе и калабрийца.
— Привет вам, падре, — проговорил Марио. Капуцин повторил свой рассказ.
— Не знаю, что они собираются делать, — добавил он. — У меня создалось впечатление, что лейтенант не особенно поверил словам дона Доменико. Он выставил его за дверь и сказал, чтобы он убирался к… ну, словом, чтобы он больше не надоедал ему. Но потом лейтенант встретился с капитаном, и они о чем-то долго говорили по-немецки. Вот тут-то я и побежал к вам предупредить.
— Так, — проговорил Марио. — Ну что же, падре, прошу вас вернуться к себе. Спасибо, вы спасли нам жизнь…
— Одну минуту, — вмешался Сальваторе. — Отец мой, сколько вас осталось? Я хочу сказать, сколько осталось монахов в монастыре?
— Нас четверо, включая меня, — ответил удивленный капуцин.
— Необходимо, чтобы и вы, все четверо, тоже незаметно исчезли. Укройтесь где-нибудь. Ну… я не знаю… в другом монастыре, что ли. Потому что, если они придут сюда и никого не найдут, то сразу смекнут, что это вы нас предупредили.
— Падре, — послышался вдруг тоненький голосок Перчинки, — а что у вас сейчас на месте вашей кладовой?
Все засмеялись.
— А! Так это был ты! — свирепо закричал капуцин, поворачиваясь к мальчику. — Я же говорил, что кто-то таскает у нас продукты!
— Что же все-таки немцы держат в кладовой? — снова спросил Перчинка.
— По-моему, боеприпасы, — ответил монах. — Ведь они снабжают батарею на площади Санита.
— Вот здорово! — весело воскликнул Перчинка.
Все удивленно посмотрели на мальчика, который неожиданно выпалил:
— Не выбраться им отсюда!
— Что ты хочешь сказать? — спросил Марио. Но Сальваторе мгновенно все понял.
— Молодец парень! — заметил он. — Верно. Мы их всех поднимем на воздух!
Капуцин в страхе закрыл рот рукой.
— Ради бога, не надо! — в ужасе воскликнул он. — Все-таки они христиане!
— Христиане! — крикнул Марио. — Христиане, которые убивают людей на улицах, которые пришли, чтобы захватить нашу землю! — Потом уже тише добавил: — Послушайте, падре, у нас нет другого выхода. Мы должны их опередить. Вы понимаете, если они останутся здесь, то не задумываясь перебьют и вас и нас.
— Но ведь мы же христиане! — дрожащим голосом повторил монах.
— Мы на войне, падре, — холодно проговорил комиссар.
Он был какой-то взъерошенный, совсем непохожий на прежнего благодушного полицейского комиссара. Даже его огромный живот приобрел теперь воинственный вид. А револьвер, поблескивающий у него на поясе, еще больше усиливал это впечатление.
— Идите, падре, не теряйте времени, — снова заговорил Марио. Предупредите братьев и скорее бегите куда-нибудь. Но только так, чтобы этого не заметили.
— Но я обязан охранять капеллу!.. — неуверенно возразил монах.
— Я думаю, что капелла не пострадает от взрыва, — вмешался Сальваторе. — А теперь слушайте, падре. Мы подожжем фитиль только после того, как вы уйдете из монастыря. Но это значит, что каждая потерянная минута может стоить нам жизни. Понятно?
Капуцин кивнул головой и, не произнеся больше ей слова, направился к выходу. В ту же минуту Перчинка как сумасшедший бросился к проходу, ведущему в комнатку под кладовой, которой предстояло превратиться в гигантский пороховой погреб.
— Подожди! — крикнул ему Марио. — Нужно еще достать пороху!
— Порох высыпем из патронов, — не задумываясь, сказал Сальваторе. — А сверху положим ручные гранаты.
Собрав все свои запасы пороха и ручных гранат, они с тяжелым пакетом полезли через узкий проход в низенькую клетушку, из которой Перчинка столько раз лазил через люк в потолке в кладовку святой братии.
— Боюсь, что этого будет маловато, — с сомнением покачивая головой, заметил Марио. — Ведь нужно, чтобы пробило потолок и взорвало склад.
Связав вместе три ручные гранаты, они сунули их в середину небольшой кучки черного пороха, найденного в старых патронах для охотничьего ружья, которые калабриец захватил с собой после завершения операции с тележкой зелени. В последнюю минуту Сальваторе с тяжелым вздохом прибавил к этому скромному заряду большую, снабженную длинной рукояткой немецкую ручную гранату, которую всегда носил на поясе. Конечно, не так-то просто было заставить взорваться ручные гранаты, но еще во много раз труднее было добиться того, чтобы взрывом разрушило потолок и подняло на воздух весь немецкий склад боеприпасов. Тут требовалось что-то придумать. Несколько минут Марио и Перчинка молчали, поглядывая то на шнур, то на пакет с гранатами. Наверху царила тишина, песни прекратились. Может быть, немцы просто улеглись спать, а может быть — и это было вероятнее всего, — они готовились к нападению на подземелье.
— Да, нужно, чтобы взрыв произошел непосредственно в складе, задумчиво сказал Марио, словно рассуждая сам с собой. — Если мы взорвем эту штуку здесь, то ничего кроме шума, не получится.
Перчинка не ответил. Он стоял, выпрямившись во весь рост, слегка касаясь головой низкого потолка, и, казалось, внимательно к чему-то прислушивался.
— Ну, что скажешь? — спросил Марио.
Вместо ответа мальчик приложил палец к губам, потом присел на корточки и, наконец, протянув к Марио руку, попросил:
— Дай-ка фитиль.
— Держи, — ответил тот, подавая ему обрывок бикфордова шнура.
Шнур был не больше двух метров длины. Требовалась исключительная быстрота и ловкость, чтобы молниеносно выскочить из каморки и успеть выбежать на улицу, прежде чем произойдет взрыв и обрушится подземелье. Если, конечно, вообще что-нибудь обрушится.
— Что ты собираешься делать? — спросил Марио, видя, что Перчинка прикидывает у люка длину шнура.
— Уходите все, — пробормотал мальчик, — я все устрою. Только спички оставьте.
— Но что ты все-таки хочешь делать? — снова спросил встревоженный Марио.
— Хочу положить сверток прямо в склад. Там сейчас нет ни души, ответил мальчик. — Значит, так: я забираюсь наверх, кладу сверток, зажигаю фитиль и убегаю. Даже зажечь фитиль могу уже здесь, когда спущусь. Но так наши гранаты будут прямо среди немецких снарядов, и уж наверняка все взлетит на воздух.
