Тимоте де Фомбель - Глаза Элизы
Потом долго сидела, прижавшись спиной к скорлупе, с трудом переводя дыхание.
Кто-то пытался ее убить… Ужасно! Однако в этом была и своя польза: теперь у Элизы будет оружие, и, возможно, этот кинжал поможет ей вырваться отсюда. Если только неизвестный не доберется до нее раньше.
Элиза легла на спину и стала осторожно подползать к матрасу. Несомненно, кинжал метнули сверху. Если не сводить взгляда с купола, можно увернуться от следующего удара.
Глядя вверх и перебирая руками и ногами, как паук, девушка продвигалась к центру Яйца. Она напряженно следила за каждой новой тенью. Иногда на мгновение поворачивала голову, чтобы убедиться, что сверкающее в полумраке лезвие на месте.
Вот и постель. А прямо над ней — отверстие в потолке. Пристально вглядываясь в круг света наверху, Элиза пыталась нащупать кинжал. Но пальцы тщетно обшаривали матрас. Пришлось обернуться — кинжала не было!
Элиза метнулась в сторону, руками что было силы оттолкнулась от пола и, вскочив на ноги, приняла боевую стойку.
Нож кто-то забрал. И притаился в темноте. Убийца мог наброситься на нее в любую секунду.
Время шло. В Яйце — ни шороха, ни шевеления.
Она снова осторожно приблизилась к постели. Какой волшебник умудрился взять кинжал, оставаясь невидимым? На матрасе Элиза нашла продырявленный листок бумаги, — прежде она его не заметила. Наверное, записку надели на лезвие кинжала. Всего несколько строк. Девушка поднесла послание к глазам и медленно прочитала: «Я друг…»
Свет мигнул. Элиза запрокинула голову. Она готова была поклясться, что по куполу скользнула чья-то тень. Девушка дочитала до конца: «Я друг Нильса Амена».
Элиза едва умела читать и писать. Она не признавалась Тоби в своем невежестве и сама, втайне от него, всему научилась. Ее мать так и осталась неграмотной. Элиза помнила, как давным-давно Тоби протягивал ей блокнот или лист бумаги, исписанный вдоль и поперек. Вот было мучение!
Через некоторое время он спрашивал:
— Ну как?
Она же не могла прочесть ни строчки. Вскидывала голову и отвечала:
— Знаешь, мне все это неинтересно.
И стыдилась своей лжи. На самом деле ей ужасно хотелось узнать, что он написал…
И она начала учиться. Училась выводить буквы и читать. В этом ей помогал Пол Колин, старый поэт, живший на Нижних Ветвях.
Сомнений в собственных педагогических талантах у него не было, и очень скоро он спровадил ученицу, вручив ей следующее послание: «Если ты можешь прочитать эту записку, я тебе больше не нужен. Прощай».
Однако сейчас Элиза чувствовала себя неуверенно, спотыкалась на каждом слове. Ей понадобилось перечитать таинственное послание трижды, прежде чем она окончательно успокоилась и обрадовалась.
Оказывается, никто не пытается ее убить. Наоборот, ей хотят помочь. Тень наверху — посланец Нильса и Тоби!
Они стараются вызволить ее отсюда. А что если Тень?.. Элиза вдруг представила себе лицо Тоби…
И впервые за долгие годы взмолилась о помощи. Прошептала в тишине, на мгновение сбросив маску невозмутимости и суровости:
— Помоги мне. Скажи, что делать дальше.
Ей показалось, что хозяин Тени выслушал ее, а затем исчез.
Элиза рухнула на постель. Теперь она не одинока! И выполнит все, что ей прикажут. Без возражений.
Девушка невольно отдернула руку: матрас рядом с ее лицом был влажным. Она улыбнулась, догадавшись о причине таинственного исчезновения кинжала. Нынешний март выдался холодным, по ночам подмораживало. Ей прислали записку на острие сосульки, и в тепле ледяной кинжал растаял.
Между тем человек-тень притаился под мостками, пережидая, пока мимо шагали громогласные стражники. Потом неслышно проскользнул в Восточное Яйцо. Как только Лео Блю сбросил черный плащ и шагнул к свету, появился Арбайенн.
— Вы звали меня, господин?
Лео пристально посмотрел в глаза советнику и произнес:
— Возможно, вы были правы.
— В чем именно?
— Насчет Нильса Амена. Ему нельзя доверять.
Арбайенн схватился за рукоять меча.
— Поверьте, господин, это меня совсем не радует. Я бы предпочел ошибиться.
Теперь Лео Блю во всем убедился сам. Всю зиму он слушал, как Нильс делал Элизе какие-то таинственные намеки, но прямых доказательств его вины добыть не мог.
Лео размышлял несколько месяцев и наконец придумал план: подкрасться к Элизе в виде Тени, выдать себя за друга Нильса и посмотреть, что из этого выйдет. Если Элиза попросит у Тени помощи, значит, Нильс подослан врагами.
— В следующий раз, когда Нильс Амен к нам пожалует, живым его не выпускать, — приказал Лео с лихорадочным блеском в глазах.
Арбайенн поклонился и вышел.
Мая сказала: «До скорой встречи», — и сердце Нильса радостно запело. Бедняга Нильс! Он беспечно возвращался домой, не ведая, что приговорен к смерти и противниками, и союзниками.
16
Невеста была в зеленом
— Снаружи вас дожидается посетитель. Он пришел с дочерью и хочет с вами поговорить.
Арбайенн понимал, что сейчас не время докучать Лео Блю беседами. Но и важного гостя, близкого друга Джо Мича, тоже не стоило выводить из терпения.
— Гоните их в шею! — крикнул Лео.
— Это один из помощников Великого Свечника, близкий друг Джо Мича. Его лучше выслушать.
— Что ему нужно?
— Он хочет предложить вам свою помощь.
— Предложить помощь? Мне?
Лео беззвучно рассмеялся. Он лежал в гамаке в полнейшей темноте. Третий день не выходил из Восточного Яйца. Разоблачение Нильса Амена приводило его в отчаяние и ярость. Ведь он доверился Нильсу! Даже время от времени позволял ему видеть Элизу! А тот обвел его вокруг пальца!
— Сейчас я их позову, — осмелился наконец прервать его размышления Арбайенн. — Постараюсь объяснить, что вы очень заняты и не сможете уделить им много времени.
Лео Блю ничего не ответил. Молчание — знак согласия. Он снова погрузился в мрачные мысли.
Вскоре в Восточном Яйце в сопровождении Арбайенна появились две весьма необычные фигуры.
Отец, толстяк в старомодной блузе с жабо, обтирал пот с круглого лица огромным носовым платком в горошек. По столь торжественному случаю он густо намазал иссиня-черные волосы мушиным салом, зачесал их назад и надел белые лаковые ботинки. Сразу было видно: он из тех, кто занялся разведением светляков и стремительно разбогател — жители Вершины нуждались в ярком освещении.
На девушку рядом с ним больно было смотреть. Отец блестел и лоснился, а у дочери взгляд безнадежно потух. Вместо живого четырнадцатилетнего подростка перед Лео предстала вялая кукла в бантах, рюшах и кружевах. Ее лицо ровным счетом ничего не выражало. Ни чувства, ни мысли.
— Дорогой мой! — жизнерадостно прогремел гость, обращаясь к сгустку мрака, где скрывался Лео. — Я пришел сообщить вам приятное известие.
Лео Блю мгновенно поднялся и сел. В последнее время ему не хватало хороших вестей.
— Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, — продолжал громыхать толстяк в белых ботинках, — однако ходят упорные слухи, будто у вас в личной жизни не все гладко.
От неожиданности и возмущения Лео едва не вывалился из гамака. Об этом с ним не смел заговаривать никто и ни при каких обстоятельствах!
— Дорогой господин Блю, я здесь, чтобы избавить вас раз и навсегда от всех тревог и разочарований.
Лео с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на этого круглого дурака и не придушить его.
— Прислушайтесь к моему совету и завтра же станете женатым человеком. Ведь сейчас вы в глупейшем положении. Вы стали всеобщим посмешищем…
Лео аж подбросило из гамака!
— А выход прост, — как ни в чем не бывало продолжал громыхать гость, — и я охотно укажу его вам…
Арбайенн, стоя в дверях, внимательно слушал. Он знал, что подобный разговор ничем хорошим не закончится. Тем более что в глазах Лео уже загорелся недобрый огонек.
— Ваше спасение перед вами! — провозгласил толстяк. — Женитесь на моей дочери Берник.
Да-да, перед Лео предстала незабвенная, несравненная Берник. Бедняжка попыталась сделать реверанс, но зацепилась пяткой правой ноги за носок левой и рухнула на пол, даже не вскрикнув. Гуз Альзан бросился к дочери.
— Берничка, деточка…
Он ухватил ее за шиворот, попытался приподнять, но она падала снова и снова. Со стороны казалось, будто толстяк подметает пол метелкой из перьев.
За последние годы наводившая на всех ужас злюка сильно переменилась. Прежде в тюрьме Гнобль, располагавшейся внутри омелы, она избивала стариков заключенных палкой, кусала за нос родственников, если они пытались ее поцеловать, набивала карманы состриженными с ног ногтями и грызла их. Теперь чудовище превратилось в тупую колоду, и отец иногда с тоской вспоминал былую несносную, неукротимую Берник.
