Михаил Штительман - Повесть о детстве
…Прежде чем затеять с Фрайманом разговор относительно сына Лурии, Сема держал совет с бабушкой и Пейсей. С бабушкой потому, что она бабушка, и с Пейсей потому, что он все же торговый человек.
Бабушка отнеслась к его затее более чем сдержанно:
— Я бы на твоем месте не лезла в чужие дела. Тебе они много помогают?
— А ремесло откуда? — возмутился Сема.
— Подумаешь, жара в печке! — И бабушка пожала плечами, ничего не прибавив к этой туманной фразе.
Пейся оказался сговорчивее:
— Конечно, нужно пойти к Фрайману. Он у отца покупает мясо и очень любит филейную часть, — добавил Пейся, как будто знать это Семе совершенно необходимо.
— А много он возьмет?
— Возьмет? Взять нужно уметь. Два брата получили наследство, два брата и сестра. Сестра была добрая и отказалась от своей части. А братья были злые, и они погрызлись из-за ее доли. Тогда раввин их помирил.
— Как?
— Он взял себе третью долю.
Сема с удивлением взглянул на Пейсю. Розовая рубашка испачкалась, запылилась, и цвет ее определить было уже невозможно.
— Это та самая наволочка? — спросил Сема.
— Нет, — спокойно ответил Пейся, — это другая. Ту я подарю вам на именины.
Друзья вместе направились к Фрайману. Он встретил их вежливо, с оттенком растерянности и удивления:
— Что такое? Насчет работы?
— Нет, — мягко ответил Сема, — насчет призыва.
— А при чем тут я? — возмутился Фрайман. — И потом вы же непризывной возраст!
— А если сложить вместе? — запальчиво спросил Пейся.
— Ша! — прикрикнул на него Сема. — Дай поговорить с человеком… У нас есть двоюродный брат — дедушкиной сестры дочери сын.
— Крупное родство! — не удержался Пейся.
— Так вот, — продолжал Сема, — как помочь?
— Он здоров? — деловито осведомился Фрайман.
— Не очень.
— Язвы у него нет?
— Чего нет, того нет! — вздохнул Пейся.
— А деньги?
— Немного.
— Что же вы хотите, — удивился Фрайман, — язвы у человека нет и денег тоже нет! Что же у него есть? — Он помолчал с минуту, — Как-нибудь особенно помочь я не могу. Но все-таки… Я дам вам одно военное лицо, и пусть ваш родственник пойдет к нему с кем-нибудь, кто знает по-русски, и скажет, что от меня. Военное лицо запишет фамилию. Гарантии я дать не могу, но может быть… Придется всунуть в его собаку рублей двадцать.
— В собаку? — встревожился Пейся.
Но Фрайман не удостоил его ответом. На маленьком листке маклер написал адрес.
— Это в городе? — спросил Сема.
— А где же?
Они простились. Выйдя на улицу, Сема спрятал в карман листок и посмотрел на Пейсю:
— О чем ты думаешь?
— Я думаю, что можно взять собаку и всунуть ее в трубу, или в колодец, или в яму. Но как это всунуть в собаку двадцать рублей — понятия не имею. Если б хотя бы было благородное животное, но собака?..
— Довольно! — прервал его Сема. — Сын Лурии едет в город, и я еду с ним. Я знаю по-русски.
— Кажется, я еду тоже, — медленно произнес Пейся, с тревогой глядя на товарища.
Но Сема уже не слышал его. В город! В город! В настоящий город, с улицами и с конкой. Хоть на один день, хоть на один час!..
ВЕСЕЛОЕ ПУТЕШЕСТВИЕВзрослые люди не бегают. Но в этот день Сема как-то забыл, что он взрослый человек. Только что его видели возле базара, а через пять минут он уже сидел дома у Лурии. Удивленный сапожник не верил своим ушам: неужели этот мальчик сумеет сделать дело? Но Сема так рассудительно и спокойно рассказывал о беседе с Фрайманом, что Лурия уже видел своего сына Биню навеки освобожденным от военной службы. Один лишь Биня, молчаливый и малоподвижный, недоверчиво смотрел на Сему, уверенный, что мальчик хочет поживиться возле чужого горя. Говорил он медленно, растягивая слова, припевая, и Семо казалось, что он спит стоя.
— Папа, — спрашивал он, — так вы хотите, чтоб я ехал ним?
— Попробуй, — отвечал отец.
— А в чьем кармане будут деньги? — тревожился Биня, сердито глядя на Сему.
— В твоем, в твоем! — успокаивал его отец.
Но Биня опять недоверчиво качал головой и щупал Сему испуганными глазами. Он был уверен, что Сема — жулик и обязательно обманет его… Сема вздохнул и обиженно отошел в сторону: он и раньше слышал, что у Бини нет лишнего ума. Но сегодня Сема убедился, что у него и на самого себя ума не хватает.
Оставалось еще получить разрешение «мамаши» на поездку в город. Приняв кроткий, смиренный вид, Сема вошел в контору. «Мамаша» стояла у окна и, подняв на свет кредитку, рассматривала водяные знаки.
— Что еще? — строго спросила она, увидев Сему.
— Еще, — пустился на хитрость Сема, — я хотел попросить два рубля взаймы.
«Мамаша» испытующе взглянула на Сему и, молча подойдя к столу, протянула дне бумажки:
— Отдашь и среду с полтинником.
«Она с ума сошла, — подумал Сема, глядя на худой клюв „мамаши“. — Целый полтинник! Где это виданы такие сумасшедшие проценты?» Но спорить нельзя было — покорно поклонившись, он пошел к дверям. У самого порога он остановился и вновь повернул к старухе.
— Что еще? — повторила она удивленно. — Ты хочешь сказать спасибо? А разве я не понимаю? Я тоже была молодая…
«Ну, положим, — улыбнулся Сема, — это было очень давно».
— А молодости, — продолжала «мамаша», — всегда нужны деньги.
— Я имею к вам еще одну просьбу, — покраснев, торопливо заговорил Сема, — отпустите меня на два дня в город. Там моего дедушки сестры дочери сын… — Он остановился, подыскивая нужные слова и не зная, что же все-таки сказать о сыне дочери дедушкиной сестры.
— Хорошо, — неожиданно согласилась «мамаша», — я тебе дам пакет, и ты его занесешь. И, если тебя спросят, как мое здоровье, скажешь, что я еле дышу.
— Черта с два, — прошептал про себя Сема, забирая у «мамаши» письмо, — такие тощие сто лет живут…
Он вежливо поклонился и вышел из комнаты. Два рубля Сема завязал в платок и спрятал — тратить он их не собирался и занял только для того, чтоб умилостивить «мамашу». Но… Но, коли в какой-нибудь городской лавке продается черный шарф, он не пожалеет денег и купит бабушке подарок. Черный кружевной шарф — какая это красота! Семе казалось, что во всем смете нет вещи более нарядной и более дорогой. Но бабушка, о которой только что он так тепло думал, встретила его сурово:
— Что это еще за поездка в город? Ты посмотри на меня, я когда-нибудь уезжала из дому? А тебя несет!
— Я еду с сыном Лурии, — оправдывался Сема.
— Даже с самим Лурией, — не сдавалась бабушка, — даже с его дедом и его прапрадедом… Нет, вы подумайте, — обратилась она неизвестно к кому, — пускать мальчика одного в город! Чтобы, не дай бог, попал под конку, или отравился, или упал в воду!
— А мост? — искал спасения Сема. — А колокольчик на конке?
Но бабушка не слушала его, и Сема с обидой думал: «Кричишь на меня, а я еще собирался тебе шарф купить!» Собственное великодушие казалось Семе таким огромным, а бабушкина строгость такой невыносимой, что он чуть не заплакал. Но бабушка не могла долго сердиться. Через полчаса, видимо решив что-то, она подошла к Семе:
— Хорошо. Если ты поедешь, что ты возьмешь с собой?
Услышав это «если», Сема мгновенно ожил, он готов был согласиться на суп, и на кашу, и на пышки, и на что угодно.
— Эх, — вздохнула бабушка, — если б ты мне сказал о поездке раньше на день! Я поджарила бы котлетки, испекла пирожки с капустой… Только ты, — неожиданно загорелась бабушка, — только ты не прыгай, пока лошади не остановятся! Понял? Еще не хватает мне внука под колесами!
* * *И вот они едут. Трясется телега по пыльной дороге, скрипят колеса, лениво бегут непослушные кони.
— Вье! — кричит возница, размахивая кнутом. — Куда вы едете, проклятые!
А «проклятые» сворачивают то влево, то вправо, и телега трясется еще больше.
— Вье! — кричит возмущенный возница. — Чего вам не хватает, проклятые, — боли в животе?
Кони молчат, и возница опять спрашивает их о чем-то.
На сене сидят пассажиры. Сена мало, то и дело кто-то вскакивает — это неожиданно обнаружился гвоздь в телеге или крючок.
— Что вы лошадей пугаете? — обрушивается на пассажира хозяин. — Подумаешь, какой-то там гвоздик! Вам надо ехать на дутых шинах!
Все умолкают потому, что возница опасен в своем гневе. Он ругается с ошеломляющей быстротой, проклятия его страшны и неожиданны: «Чтоб у вас под ногами трава не росла! Чтоб вы забыли вкус чистой воды! Чтоб ветер разнес тепло вашего крова!..»
К тому же все знают, что он может остановить телегу на полпути и уже тихо, спокойно сказать:
— Вам не нравится мой экипаж? Ищите другого, если вы такой крупный барон.
Рядом с Семой сидит Биня. У него испуганные глаза, как будто он видит, что с неба спускается черт. Напротив, между двумя толстыми еврейками с кошелками и живой птицей, замер Пейся в тоскливом недоумении. Повернуться он не может, еврейки сдавили его с обеих сторон, а курицы почему-то решили, что для них самое лучшее место — колени Пейси. Несколько раз он с мольбой смотрел на своих соседок, но они словно не замечали его грустного взгляда и, обращаясь к курицам, спрашивали:
