Пётр Заломов - Петька из вдовьего дома
Петька невольно сравнивал Введенского с учителем-родственником дядей Михаилом и находил между ними много общего. Правда, родственник был некрасив, а Иван Федорович со своей золотисто-белокурой бородкой и густыми вьющимися волосами был похож, по мнению мальчишки, на самого Зевса.
Учился Петька хорошо по всем предметам, кроме двух. Несмотря на желание, красиво писать и рисовать он так и не смог научиться и всегда имел по этим предметам твердую тройку.
Но больше всего мальчик любил арифметику и был в ней одним из первых. Впрочем, Петька этим не хвастался.
Втайне он завидовал многим из самых неспособных учеников с крепкими мускулами, широкой костью, высоким ростом.
Мальчик из вдовьего дома знал, что ему придется стать рабочим, и ненавидел свою тщедушную фигуру. Он мечтал стать сильным.
С географией у Петьки, как и у всего класса, дело с самого начала не пошло. Со второго же урока ребята взбунтовались против учителя географии Виктора Петровича.
Это был рыжеватый человечек, больной туберкулезом, совершенно не умеющий владеть собой. В первый день он объяснил, что такое география, и задал урок. На второй урок учитель явился в класс с картой полушарий, повесил ее на доску и потребовал, чтобы ученики показывали по карте. Но так как Виктор Петрович не предупредил, что будет спрашивать по карте, то никто, кроме второгодников, ничего на карте, конечно же, показать не смог. В журнал и в дневники посыпались единицы. Напрасно ребята пытались объяснить, что они никогда раньше не видели карты и не знают, что это такое, учитель упрямо не хотел ничего слушать.
Класс возроптал, дружно зазвенели воткнутые в парты перья. Рассвирепевший учитель метался по классу в поисках зачинщиков. К треньканью перьев присоединился еще и невообразимый гул. Учитель хватался за голову, ругался, но кончилось тем, что убежал из класса.
Пришел Иван Федорович и распек класс за дурное поведение, но даже это, против обыкновения, не произвело впечатления.
Учитель географии, который стоял рядом с Иваном Федоровичем, казался Петьке еще более жалким и несчастным. Хотя Петька и не принимал участия в обструкции, но был всецело на стороне класса. Поступок Виктора Петровича казался ему верхом несправедливости.
«Сам кругом виноват да еще ябедничает!» — возмущенно думал он.
Без всякого сговора класс с тех пор не стал учить уроков Виктора Петровича. Он негодовал, бранился, угрожал, но ребята в ответ лишь хихикали. На один из уроков великовозрастный ученик принес губную гармонику и начал наигрывать на ней какую-то разухабистую песенку.
С учителем сделалась истерика: он бегал, кричал, а ученики громко хохотали. Дело кончилось тем, что географ, схватив журнал, вынужден был опять сбежать с урока.
И вновь гремел голос возмущенного Ивана Федоровича, но класс виновника не выдал. Единственным виновником всего ребята считали учителя. Отношения с ним непоправимо обострялись.
Виктору Петровичу наливали на стул чернил, и он, ничего не замечая, садился прямо на лужицу. Почувствовав мокрое, с ужасом вскакивал под всеобщий смех и убегал жаловаться.
На одном из уроков двое учеников на передней парте занялись болтовней. Виктор Петрович потребовал, чтобы один из них вышел из класса. Но ученик не подчинился, нагло рассмеялся в ответ. Потеряв самообладание, Виктор Петрович бросился на него с кулаками. Размахнувшись что есть силы, он хотел ударить мальчишку, но тот ловко уклонился, и кулак с грохотом обрушился на парту. Учитель ахнул, сморщился от боли, а класс застонал от смеха. Учитель в слепой ярости снова замахнулся, но озорник был настороже, и удар опять пришелся по парте. Виктор Петрович еще несколько раз пытался ударить наглеца, но только сильнее разбивал руку о парту, к невообразимому восторгу всего класса. Тогда учитель вцепился в мальчишку, попытался было вытащить его из-за парты. Но тот так крепко ухватился за нее, что это удалось не без трудностей.
Мальчишка был маленький, но крепенький и упирался как мог. Когда же Виктор Петрович сумел все-таки вытолкнуть его за дверь, в классе царил такой беспорядок, ребята так оглушительно хохотали, что продолжать урок было невозможно, и учителю опять ничего не оставалось делать, как только спасаться бегством.
Выгнанный же ученик моментально занял свое место, и, когда вошел Иван Федорович, все было в порядке.
История кончилась полным поражением учителя географии. Он поменялся уроками с Иваном Федоровичем. Но в другом классе его ждал окончательный провал. На одном из уроков учитель попытался выгнать из класса великовозрастного третьегодника. Тот позволил себя вытолкать почти без сопротивления, но, когда остался за дверью наедине с учителем, избил его, после чего Виктор Петрович заболел и больше в училище не появлялся. Географию стал преподавать Иван Федорович Введенский.
Виктор же Петрович вскоре поступил в женскую гимназию, где ученицы отзывались о нем, как об одном из лучших учителей.
Священник из церкви Варвары Великомученицы преподавал Ветхий завет[84]. Это был добродушный и умный человек с огромным красным носом. Но дисциплина на его уроках была образцовая. Серые глаза навыкате были близоруки, но в очках он видел прекрасно, ни одно движение ученика от него не ускользало. Все попытки отвечать по книжке не давали результата, — священник сейчас же замечал это и, добродушно улыбаясь, спрашивал:
— Что, брат? Удишь?..
Петька с увлечением читал историю Ветхого завета, но, хорошо зная географию, все чаще приходил к выводу, что это не более как сказка, в которой все выдумано.
Из уроков Ивана Федоровича Петька уже знал и о солнечной системе, и о земной коре, и о возникновении миров. Особенно его поражало несоответствие дат божественного сотворения мира[85] и образования земного шара.
Потому относиться серьезно к священной истории Петька уже не мог, однако отказаться от бога тоже не решался.
Ведь вместе с ним должна была рухнуть и вера в бессмертие души, чем мальчик очень дорожил. Мысль исчезнуть бесследно казалась Петьке особенно нетерпимой, он хотел жить вечно.
Откровенно говоря, Петька предпочел бы бессмертие без бога, из-за которого у него с некоторых пор стало много неприятностей. Так, он было перестал ходить в церковь, но Анна Кирилловна повела с ним упорную борьбу.
— Зачем ты посылаешь меня в церковь? — возмущался Петька.
— Я перед богом отвечаю за твою душу.
— Я сам за себя отвечу!
— Ты еще не взрослый, за тебя с меня потребуют ответа.
— Да ведь через силу-то ходить в церковь грех!
— А зачем ты ходишь через силу?
— Так если мне там скучно!..
Такие разговоры происходили теперь каждый праздник.
Петька подчинялся, кипя злобой, шел в церковь. На мать он не сердился. Мысль о вечных муках грешников приводила ее в ужас. Небытия она не боялась, ее пугало только загробное бытие, страшил ад.
Ни с кем, кроме матери, Петька не делился своими мыслями о боге. Он знал, что за такие кощунственные слова педагогический совет немедленно выкинул бы его из училища. Часто, очень часто испытывал Петька страх от своей собственной дерзости, но думать иначе уже не мог, как не мог просить старого бога о прощении.
ГЛАВА ХХIII
На воскресной обедне Петька оказался рядом с высокой и необычайно толстой женщиной. Раскрыв от удивления рот, он не спускал глаз со своей соседки. Женщина заметила это и ткнула своим пухлым, мягким, как подушка, кулаком Петьку в бок:
— Чего глаза вылупил?
Петька хотя и отошел, но рассматривать толстуху не перестал; она беспокойно оглядывалась, чувствовалось по всему, что злилась, суетливо клала поклоны.
На другой день, идя в училище, Петька увидел ее на крылечке лавочника Павлина. Она кормила ребенка. Обнаженная грудь ее была так велика, что головка ребенка рядом с ней казалась крохотной. Около женщины сидел ее супруг. Несмотря на широкую кость, он от такого соседства казался еще более худым и незаметным.
Выдающимся у него был лишь тонкий длинный нос с мясистым рдеющим концом, при взгляде на который сразу и не разберешь: натуральный нос или святочный, наклеенный. И лицо у Павлина тоже было красновато-синего оттенка. Глаза же маленькие, белесоватые, беспокойно бегающие, глубоко спрятавшиеся подо лбом. Волосы на голове были редкие, тоже белесоватые.
Словом, весь облик Павлина был бесцветный, тусклый. Но запомнился он Петьке почему-то на всю жизнь. Слишком много крайностей сошлось в его облике и в его судьбе.
