Станислав Никоненко - Догоняйте, догоняйте!..
— Онищенко, — не дал договорить ему Жора.
— Отлично. Тогда еще один: советская наездница, чемпион мира.
— Петушкова.
— Сейчас проверю, — Абрам Семенович полез в карман пиджака под халат, извлек газету. — По числу букв подходит. А вот вторая буква другая — «о».
— А откуда «о»?
— Дождь. Атмосферное явление.
— А вы напишите «Ветер».
— Превосходно. Как вас?.. Угу, Георгий Николаевич. У вас голова не только держится, но еще и работает. Неплохое качество. У других, знаете, держится-то неплохо, а вот насчет работы — туговато. Так что — поздравляю.
И Абрам Семенович встал, похлопав Жору по колену.
— Доктор, а когда же я выйду?
— Вас это волнует? Не успели попасть — и уже на волю? Странное желание. Другие, — Абрам Семенович покосился на Жориного соседа, — стараются подольше у нас пожить. Чисто, кормят прилично — диета. Работать не надо. По больничному платят. А вы — когда выйду. Полежите немного, потом поглядим.
Ответ Жору не удовлетворил, но он решил не форсировать событий. «Подожду денек, — решил он, — а там поставлю вопрос ребром. Пусть под расписку выпускает. А пока отосплюсь».
* * *Всю ночь беспрерывно за окнами шумел дождь. Выглянув во двор, Тигран Саркисович увидел, что на дорожках лагеря образовались лужи. По ним плыли пузыри.
— Да, Тигран Саркисович, это на весь день, — положил ему руку на плечо Борька Мамалыкин. — Не погреться нам на солнышке. Зато в кружок «Умелые руки» сегодня не пробьешься. После завтрака надо очередь занять.
— Отстань! — стряхнув руку Мамалыкина, резко обернулся Тигран Саркисович.
Борька отшатнулся и непонимающе смотрел на рассердившегося вдруг Тиграна Саркисовича.
— Что с тобой? Плохо спал? Температура у мальчика? — Борька хотел приложить ладонь к его лбу, но Тигран Саркисович, грозно шевельнув своими сросшимися бровями, отбросил ее.
— Какой же ты…
— Ну какой? — спросил Мамалыкин.
— Бесчувственный, вот какой, — хмуро произнес Тигран Саркисович.
Теперь рассердился уже Борька.
— Знаешь, кончай это. Ты что — репетируешь роль в драмкружке? Репетируй, только не на мне. «Бесчувственный…», «Какой же ты…».
— Ребята, не пылите, — раздался голос Ветки. Он тоже проснулся, приподнялся и, увидев мокрые от дождя окна, плюхнулся обратно. — Подняли базар. Зарядка сегодня отменяется, можно отоспаться. Усекли? Ну давайте баиньки, — Ветка забрался под одеяло.
— И этот — тоже.
— Ну в чем дело, Тигран Саркисович? — насторожился Борька.
— В чем, в чем… Вы все забыли, а Георгий Николаевич…
— Никто ничего не забыл, а что сделаешь? Несчастный случай. Может, он еще выйдет из больницы до праздника.
— Выйдет — не выйдет… Мы не должны его оставлять одного.
— Нас же всех не пустят.
— Ну и ладно. Зато можем написать ему письмо. Понял?
— Письмо… Слушай, Тиграша! У тебя не голова — академия. Здорово! Долго думал?
— Ольга Георгиевна мне книжку про Репина подсунула — она меня все в художники производит…
— Не знаю, какая связь между Репиным и Георгием Николаевичем? Не тяни, Тигран Саркисович. Не тяни…
— Тупой ты, Борька. Сообразить не можешь?
— Нет. Хотя, кто из нас тупей, неизвестно. Например, по носам определять, так он у тебя гораздо тупей. Поэтому ты меня и не можешь догнать в воде…
— В общем, проснулся я сегодня. Раскрыл книжку, а там картинка. Угадай, какая?
— Чего там гадать, «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Я эту картину в Третьяковке видел. Только какая связь? Султан — враг запорожцев, а Георгий Николаевич — наш друг.
— Ничего ты не понимаешь. Это называется — ассоциация. Ньютону яблоко упало на голову, он и открыл всемирное тяготение. Слышал?
— Хочешь сказать, что ты, как Ньютон? Тигран Саркисович Ньютон. Открыл картину Репина…
— Мамалыкин, не нарывайся! — снова шевельнул бровями Тигран Саркисович.
— Что за шум, а драки нет? — подал голос со своей кровати Теоретик. Нахмурившись, стал разглядывать Тиграна и Мамалыкина. Но у тех задор прошел, они посмотрели друг на друга и расхохотались.
— Иди сюда, Теоретик, — позвал Борька. — Есть одна идея, месье, которая должна вас заинтересовать.
— Что за идея? У кого еще, кроме меня, тут появились идеи?
Андрюшка быстро соскочил с кровати и подбежал на цыпочках к ребятам, на ходу поворачиваясь в разные стороны и подпрыгивая, как балерина.
— Слушай, Теоретик, это все Тигран Саркисович придумал. Не зазнавайся. Если ты Теоретик, то он поважнее. Он — «Мыслитель», — Боря Мамалыкин схватился за лоб и присел на корточки, изображая скульптуру Родена.
— Что же ты надумал, Тигран Саркисович?
— Ничего особенного. Просто я сказал, что нам нужно написать письмо Копытину.
— Как запорожцы, — вставил Мамалыкин.
— Да заткнись ты, — огрызнулся уже всерьез Тигран Саркисович.
Теоретик протянул ему руку:
— Поздравляю с прекрасной мыслью. Прямо сейчас начнем писать. У кого есть ручка?
— По-моему, у Булочки осталась, — сказал Мамалыкин. — Он карточки все надписывал.
Теоретик сбегал к Костиной тумбочке и извлек оттуда шариковую ручку, а заодно прихватил по дороге чью-то тетрадь в клеточку.
— Кто будет писать? — спросил он. — Я для этого не гожусь, у меня почерк плохой.
— Я тоже, — сказал Тигран Саркисович. — У меня по русскому тройка.
— Ладно, — проговорил Борька, — у меня четверка и почерк лучше, чем у Теоретика. Писать буду я. Но все равно потом попросим девчонок переписать. Чучкина знаете как пишет! Заглядишься.
Тигран Саркисович подозрительно посмотрел на Мамалыкина.
— Значит, к Чучкиной пойдешь. А больше ты ни на что не заглядывался?
Борька покраснел и еще ниже склонился над тетрадкой:
— Ручка что-то не пишет.
— А ты потри, потри шарик, ее расписать надо. Но ты не ответил на мой вопрос. Больше ты ни на что не заглядывался?
— Ребя, давайте отложим личные дела на потом, — примиряюще сказал Андрюша. — Сначала займемся общественными. Итак, начнем, пожалуй: «Уважаемый Георгий Николаевич! Мы выражаем Вам…»
— Не то, Теоретик, не так надо начинать, — сказал Мамалыкин.
— А как же?
— Не так. «Уважаемый» — этого мало. Мы, конечно, его уважаем. Но так говорят и постороннему. Я сам слышал: «Послушайте, э-э-э, уважаемый, как вас там…» Что он, его уважает? Даже не знает, как зовут.
— Точно, — сказал Тигран. — Как же начать?
«Дорогой». А, ребя? Правда, «дорогой» тоже иногда без всякого смысла говорят.
— Вас понял, — сказал Теоретик. — Давайте без эпитетов. Просто: «Здравствуйте, Георгий Николаевич! Поправляйтесь, пожалуйста, быстрей. Возвращайтесь к нам. Мы Вас очень часто вспоминаем. В лагере сейчас стало скучно и пустынно. Вы сделали нас спортсменами. И главное — мы все дружим…»
— Вот чешет Теоретик, как по писаному.
— Не перебивай. «Может, мы не все станем чемпионами, но хотим Вас поблагодарить за заботу и за внимание».
— Теоретик, произвожу тебя в поэты! — воскликнул Мамалыкин.
— Ты что-то сегодня раскомандовался, — заметил Тигран Саркисович. — Стал болтлив, как Булочка.
— А жаль, что Булочки нет, — сказал Теоретик. — Как он играть научился!
— Зато я остался, — рявкнул Ветка, и все, кто еще дремал, зашевелились в своих кроватях. — Сыграем и без него.
— Их высочество проснулись, — проговорил Борька Мамалыкин, — а зря. Спали бы лучше, набирали бы сил.
— Верно, — поддержал его Тигран Саркисович. — Спи, а то совсем похудеешь, тоже родители заберут. Тогда хоть всю команду распускай.
— Да нет, Тигран Саркисович, тут уж никакой сон не поможет. Их высочество по другой причине худеют. Сохнут прямо на глазах.
Ветка широким шагом протопал к окну, оглядел собравшихся.
— Это что, заговор?
— Какой там заговор… Письмо сочиняем Копытину, — ответил за всех Теоретик.
— Письмо? А меня почему не разбудили? Единоличники.
— А мы, ваше высочество, вам заготовочку делаем. Вы уж нас простите великодушно, — Мамалыкин привстал и поклонился в пояс.
— Артист! — улыбнулся Ветка, однако, решив подыграть приятелю, сделал тут же серьезное лицо. — Прощу, если заготовочка сгодится. Но, — Ветка поднял над головой кулак, — не пожалую, если муть подсунете.
— Как можно-с, как можно-с, — залепетал Мамалыкин. — Теоретик сами-с изволили диктовать-с. А мы уж только запись производили-с.
— А ну, Тигран Саркисович, зачитай с выражением и с этим, как ее?
— С дикцией-с, — услужливо подсказал Мамалыкин.
— Во-во, с ею, — милостиво согласился Ветка. — За что я тебя люблю, Мамалыкин, — находчивый ты парень. Сохну я, говоришь, а если по шее?
— Эх, Ветка, Ветка. Шуток не понимаешь. К тебе по-хорошему, а ты все одно: по шее да по шее, — Мамалыкин посерьезнел и отошел от окна, сел на свою тумбочку верхом. — Читай, Тигран Саркисович, или нет, не читай, пусть это высочество само читать учится.
