Станислав Никоненко - Догоняйте, догоняйте!..
Обзор книги Станислав Никоненко - Догоняйте, догоняйте!..
Глава первая ПАЛ ПАЛЫЧ, ИЛИ НОЧЬ НАКАНУНЕ БОЛЬШИХ ПЕРЕМЕН
В пионерском лагере «Ромашка» Пал Палыч работал инструктором по физкультуре.
Он был долговяз, с узким вытянутым лицом, с носом, несколько превышавшим общепринятые размеры. А еще помимо этих приметных черт была свойственна ему легкая меланхолия, которая не покидала его при любых обстоятельствах.
Вид у него был слегка обиженного человека. Если Пал Палыча ругали, то со стороны всегда можно было подумать, что он здесь ни при чем, что в данном случае он жертва какого-то недоразумения. А если хвалили, то казалось, мало его хвалят, заслуживает он гораздо большего, но, что поделаешь, не хочет Пал Палыч памятника при жизни, и цветов к ногам тоже бросать не нужно, потому как скромен он, ой как скромен.
Врожденная скромность Пал Палыча сказывалась во многом. Комнату начальника он всегда обходил стороной. Когда же в лагере проводилось собрание, физрук садился поближе к двери или забивался в угол и сидел там тихо, понурив голову, как игрок, удаленный с поля.
Все реже и реже выходил Пал Палыч на футбольное поле, не раздавался его судейский свисток и на волейбольной площадке. Соревнования, турниры и всякие там спартакиады — на кой черт все это, если дети сами по себе и бегают и прыгают. Нет, чтобы посидели спокойно, поиграли в тихие игры. А то суетятся, мельтешат перед глазами. Знай лишь спортинвентарь изводят. Он-то небось денег стоит…
Когда Пал Палыч начинал думать о деньгах, лицо его еще больше грустнело. Он вспоминал, что до получки еще нескоро. Взаймы попросить, так кто же даст? «Хватит вам, Пал Палыч. Успокоились бы, — скажут. — На что они вам, эти марки? Все равно все не купите». Но Пал Палычу и не нужны были все. Он был страстный филателист и собирал только редкие марки. А на это требовались деньги. Эх, да что там говорить с непосвященными. Поздно стал Пал Палыч коллекционером, но страсть к собирательству разгоралась в нем с сумасшедшей силой. Он мог не есть, не пить — лишь бы перелистывать альбом с крошечными разноцветными квадратиками — с гашеными, негашеными, с зубцами и беззубцовками. В такие часы блаженного состояния он и видеть ничего не хотел кроме марок.
И вот теперь жил Пал Палыч в пионерском лагере, где даже на продукты не нужно тратиться, но денег на марки все равно не хватало.
Крепко задумавшись, Пал Палыч нашел выход. Он привез в лагерь фотоаппарат и стал делать ребятам фотокарточки. Плата была умеренной — двугривенный за штуку, по карману любому пионеру. Одно лишь было плохо: Пал Палыч теперь допоздна засиживался в лаборатории, к себе возвращался лишь в середине ночи, а горнист, как и раньше, трубил каждое утро в 7.30. На зарядку физрук уже не выходил, но все равно проклятая труба ломала утро. Пал Палыч поворачивался на другой бок, накрывал голову подушкой — сон не шел.
* * *Этой ночью Пал Палыч просыпался несколько раз.
Снились одни неприятности.
И самое страшное — он увидел во сне Костю Булочкина. Вообще-то в Булочкине не было ничего страшного. Тихий, застенчивый мальчик из четвертого отряда. Веснушек, правда, многовато. И все такие крупные. Но не веснушки беспокоили Пал Палыча. Был у Кости очень серьезный недостаток — любил Костя фотографироваться.
Уже четыре раза щелкал Пал Палыч Булочкина, но тому все было мало. Свои фотокарточки Костя разослал маме и папе, бабушке и дедушке. «Это я, Костя. Ваш сын и внук», — подписывал он каждый снимок.
После этого на несколько дней Булочкин успокоился. Но в приливе тоски по дому захотел он послать маме еще одну фотокарточку.
В делах у Пал Палыча к тому времени произошли некоторые перемены. Во-первых, в фотокружке ему перестали давать пленку и бумагу. Во-вторых, старший вожатый Вадим, прознав от пионеров о коммерческом предприятии Пал Палыча, пришел в ярость и предупредил инструктора по физической культуре, что не потерпит такого безобразия в своем лагере.
Поэтому Пал Палыч, хоть и взял у Булочкина последний двугривенный, но вынужден был щелкнуть своего постоянного клиента аппаратом, в котором не было пленки.
Булочкин, конечно, и не подозревал о затруднениях Пал Палыча. В самом лучшем расположении духа он пришел к фотографу за карточкой.
Основательно порывшись среди бракованных снимков, Пал Палыч наконец протянул Булочкину бледный листок.
— Это не я, — прошептал Костя после продолжительного разглядывания.
— Ты, — убежденно произнес Пал Палыч. — Что же ты, братец, себя узнавать перестал?
— Ага, — кивнул Булочкин.
— Да ты посмотри лучше.
— Я смотрю.
— И что?
— Не я.
— Ну как же не ты? — начал сердиться Пал Палыч. — Руки, ноги, голова — все на месте. Что тебе еще надо?
— Майка не моя.
— Как не твоя? Чья же это, моя, что ли?
— Не знаю. Моя с дыркой была.
— Почему это с дыркой?
— На дерево лазил, — грустно признался Булочкин. — Порвал.
— А кто велел по деревьям лазить? — перешел в наступление Пал Палыч.
Булочкин молчал, опустив голову.
Пал Палыч стал развивать наступление по всему фронту.
— Все, понимаешь, спортом занимаются, в футбол — волейбол играют, а ты по деревьям лазаешь, майки рвешь. Почему я тебя на поле не видел?
— На каком поле?
— На футбольном.
— Меня не принимают.
— Почему?
— Левша я.
— Ну и что?
— Неправильно бью, говорят.
— Пустяки, — сказал Пал Палыч. — Вот, помню, левой бил этот… сам знаешь… В общем, как ни стукнет, — гол. Ну, ладно, мальчик, иди играй.
— Кто бил? — вместо того, чтобы уйти, поинтересовался Булочкин.
— Ну этот… еще фамилия у него такая… — Пал Палыч сделал рукой неопределенное движение. — А то играй вратарем. Прыгать умеешь?
— Умею.
— Становись в ворота, — убежденно сказал Пал Палыч. — Одни не понравятся, переходи в другие.
— Там всего-то одни.
— Как одни?
— Возле вторых грядки. Там не играют.
— Какие грядки? — изумился Пал Палыч.
— Опытные. С огурцами. Там ребята из юннатского кружка занимаются. И с ними еще тетя Феня — повариха. Она говорит, что у нее в огороде огурцы в прошлом году не…
Но Пал Палыч перебил:
— Все ясно. Сегодня же грядок не будет. Кто позволил?
И тогда Булочкин рассказал, что позволил это сделать начальник лагеря Петр Никифорович, потому что поле все равно пустовало. А за полем делать грядки неудобно: поливать их шланга не хватает.
— Значит, в одни ворота играете, — подытожил Пал Палыч.
— В одни.
— Да, братец, шланг, хоть и резиновый, но не растягивается, — сострил Пал Палыч. Шутка показалась ему удачной, и, повеселев, он слегка подтолкнул Костю к двери: — Ну, иди, мальчик, иди.
— А карточка? — вспомнил некстати Костя.
— Карточка? — Пал Палыч помрачнел и снова принялся рыться в ящике. — И это не ты? — на всякий случай спросил он, протягивая на этот раз черный листок.
— Не я, — покачал головой Булочкин.
Пал Палыч задвинул ящик.
— Приходи завтра, — недовольно сказал он.
И Булочкин стал ходить к Пал Палычу каждый день. Напрасно думал физрук, что Косте надоест вскоре одно и то же «завтра» да «завтра». На беду Пал Палыча, Булочкин оказался слишком доверчивым мальчиком. Посмотрев очередную порцию брака и услышав «приходи завтра», Булочкин кротко кивал головой и действительно вновь возникал на следующий день перед глазами Пал Палыча.
— Ну, братец, ты обнаглел, — не выдержал как-то несчастный фотограф.
— Вы же сами сказали.
— Что сказал?
— Сказали: «Завтра».
— Вот и приходи завтра.
Но и у Булочкина тоже, видно, начинало лопаться терпение.
— Вы это вчера сказали, — заметил он.
— Что тебе от меня нужно? — рассердился Пал Палыч.
— Карточку.
— Да забирай хоть весь ящик.
— Мне моя нужна.
— Отстанешь ты от меня или нет?
Булочкин робко пожал плечами:
— Я вам деньги платил.
— Забирай свои деньги, — вскипел Пал Палыч и хотел было вышвырнуть надоевшего клиента вон, но двугривенного в кармане не оказалось. Пал Палыч сглотнул слюну, сел на табуретку и устало произнес:
— Приходи завтра.
И Булочкин приходил. Но мало того, что он беспокоил Пал Палыча днем, теперь вот он приснился.
Во сне Булочкин был более дерзким.
«Где моя карточка?» — кричал он.
Пал Палыч ему что-то протягивал.
«Это не я! Не я! — кричал Булочкин. — Вы меня потеряли. Какое имеете право терять? Я вот скажу начальнику».
«Приходи завтра», — умолял его Пал Палыч.
Проснулся он в холодном поту. Одеяло сбилось в ком. Подушка валялась на полу.
Пал Палыч поправил одеяло, поднял подушку.
— Надо же, — проговорил он вслух, — какая чушь снится. «Скажу начальнику». Иди, иди, братец, скажи.
