Жигмонд Мориц - Будь честным всегда
Во время занятий с Шаникой в среду, Миши вдруг поднялся из-за стола.
— Решайте этот пример, как мы его начали, — сказал он и вышел.
В соседней комнате сидела больная мать Дороги. Миши молча прошел мимо нее и вошел в кухню. Там никого не было, а справа, из кладовой, доносилось пение Беллы, и он быстро туда направился.
Белла взглянула на него с удивлением и засмеялась. Как она была прекрасна! Рукава платья были высоко закатаны, и обнаженные, белые как снег руки, казалось, сияли в полумраке кладовой. Она набирала муку в большую жестяную миску. Из-под платка, завязанного сзади узлом, выбилось несколько прядок темных волос, и она смеялась, сверкая своими белыми зубами, и вопросительно смотрела на него.
Запинаясь от смущения, Миши проговорил:
— Извините… Господин Янош Терек посылает Белле Дороги вот это письмо.
Удивленно приподняв брови и не переставая смеяться, Белла спросила:
— Янош Терек?.. Это еще кто?
Немного помедлив, она взяла письмо.
— Сын моих прошлогодних хозяев, — сказал Миши в ужасном смущении.
Красавица вскрыла письмо и в нерешительности остановилась: читать или нет?
Но, заглянув в него и прочитав первую строчку, громко расхохоталась.
Ей трудно было читать в темной кладовой, она отошла к двери, где было немного светлее, а маленькому Миши пришлось потесниться.
Он видел, что в письме всего пять-шесть строк, и все-таки девушка читала его так долго, словно написана была целая страница. И чем дольше она читала, тем веселее ей становилось. Но потом, сдерживая смех, стала покусывать губы. Как она была прекрасна! Округлая белая шея, рот и подбородок — словно у музейной статуэтки из слоновой кости, а как идет ей этот платок, как блестят ее черные глаза, точно искрами сыплют, белоснежные руки — таких мальчик еще никогда не видел и не знал, что такие бывают… Когда она наклонялась, видно было обтянутую платьем стройную фигуру, скрытую длинным фартуком из грубого полотна. Словом, все это было так необычно, что мальчик не понимал, как возможно на свете такое чудо и почему девушки совсем не такие, как мальчики. И он, переполненный каким-то теплым чувством, тоже начал смеяться, все казалось ему чудесным, точно в сказке, он забыл и латынь, и мальчиков, и занятия, и хождение за водой, и холод — все на свете, словно все это нужно было только для того, чтобы здесь, в этой темной кладовой, он стоял и смотрел, как снова и снова перечитывает письмо эта красивая, сказочная фея…
— Да кто же он такой, этот Янош Терек? — сдерживая смех, спросила девушка, взглянув на Миши блестящими глазами.
— Да один большой кутила, — не раздумывая ни секунды, выпалил Миши: он не мог забыть старую обиду.
Девушка удивленно посмотрела на Миши и широко улыбнулась, затем прислонилась к двери и засмеялась, но уже не как обычно, громко и открыто, а тихо, почти беззвучно.
— Хорошенькое вы ему дали имя! — воскликнула она, с большой нежностью глядя на худенького, похожего на мышонка мальчика.
— Янош Эделени Терек, — с насмешкой произнесла она, разглядывая письмо. — Хороша, должно быть, птица!
— Он просил, чтобы вы ему ответили: «с удовольствием» или «ни за что», — сказал мальчик.
Девушка нахмурилась и изучающе посмотрела на Миши. Мальчик почувствовал, что она хочет понять, не прочитал ли он письма, и принялся торопливо объяснять:
— В понедельник утром на улице меня случайно встретил господин Янош… — Миши тут же вспомнил, что случилось все это, когда он стоял под окном преподавателя Дереша, и у него перехватило дыхание. — И тогда он попросил, чтобы вы только передали для него — «с удовольствием» или «ни за что».
— Ну и бестия, должно быть, этот господин Янош Эделени Терек!.. — Девушка закинула голову и снова беззвучно засмеялась, ее белая шея так и светилась в полутьме. — Скажите же ему, — начала она, в такт своим словам забавно водя пальцем по воздуху, — скажите ему, да не забудьте, Миши… так ведь — Миши? Или Мишика? Так?.. Скажите ему: «С удовольствием — ни за что!..» Понимаете?.. Или «Ни за что — с удовольствием!..» Как понравится — «Ни за что — с удовольствием» или «С удовольствием — ни за что». Понимаете?..
Получилось это так смешно, что мальчик тут же развеселился, он сразу все понял и засмеялся так же беззвучно, как и она. Он был счастлив: ну и посмеются же они над Яношем!.. Пожалеет он еще об этом письме! И они переглянулись, словно озорные дети, которые тайком замышляют какую-то шалость и прекрасно понимают друг друга. Миши никогда еще так не веселился.
Вдруг кто-то вошел в кухню; девушка, быстро спрятав письмо у себя на груди, сделала ему знак, чтобы он сидел тихо, и вышла.
Через мгновение мальчик с ужасом понял, что пришла старшая сестра — гроза всей семьи.
Красавица Белла была так смущена и напугана, что он даже не посмел за ней выйти: сам не зная почему, он боялся выдать свое присутствие.
— А посуда все еще не вымыта! — воскликнула старая дева. — Просто безобразие!
— Это почему же безобразие? — резко спросила Белла.
— Безобразие! — повторила Виола еще более резко. — Потому безобразие, что ты ничего не хочешь делать.
— Я ходила в кладовую за мукой.
— Это, конечно, важнее всего — муку принести; тесто ставить вечером, а мука тебе сейчас понадобилась!.. Ну и логика!.. А грязная посуда весь день простояла, вода остынет, нельзя будет мыть, а ты развлекаешься тем, что насыпаешь муку из мешка… Легко набрать, если она есть…
— Но ведь и это нужно делать.
— Да только не сейчас, а когда время придет…
Через минуту она снова взорвалась:
— Я просто не понимаю… Здесь все дурачатся, играют в свое удовольствие, а серьезной работой никто заниматься не хочет… Не знаю, что здесь будет, когда я арендую землю. Разве я это для себя делаю?.. Здесь никто не хочет работать!..
— Я свои руки не собираюсь… — начала Белла раздраженно.
— Твои руки!.. — ужаснулась Виола. — А на что они годятся, твои руки?.. Не собираешься?!. Ты свои руки, значит, портить не хочешь! Да?.. Еще как испортишь!.. Я свои испортила — и тебе придется! Барышня боится замарать свои белые ручки!.. Нечего будет жалеть, когда они станут черными и грубыми, как мои… Я заявляю, что голодать больше не намерена ни за что на свете и на зиму больше не останусь без поросенка, чего бы это ни стоило. Я арендую землю — и точка! Я так решила, а если я что решу, так оно и будет. Никто не станет теперь тратить по семьдесят крейцеров на японские веера, бросать деньги на ветер!.. Из-за этого на две недели опоздали с арендой… Если б не ваша светлость, я б уже и тогда выплатила десять форинтов. Но стоит только разменять десятку, и она моментально тает. Так вот я этого больше не допущу! Наконец у меня снова есть десять монет, и я сей же час отнесу их хозяину и немедленно заплачу за аренду. А весной буду копать землю, посадим овощи, и все лето я буду там работать, а барышня здесь будет мыть посуду, да, и варить обед, да, и покупать продукты, будешь, будешь! Будешь ходить на рынок, это уж точно! Я ходила, и ты походишь… Кому легче, тот пусть и ходит, да! Не разорваться же мне, нельзя одной рукой землю копать, другой — тащить корзину с рынка, третьей — жарить, а четвертой штопать чулки для вас, барышня… Ну нет! Каждый будет заниматься своим делом, это уж точно. Хоть земля треснет! Вот так, дорогая барышня!
Миши переминался с ноги на ногу. Он хотел выбраться из кладовой, но чем больше выжидал, тем мучительнее ему представлялось его положение; он не знал, чем это кончится. А если сюда вздумает войти старая дева, тогда хоть сквозь землю провались. Наконец он решился и вышел на кухню.
Виола остолбенела и уставилась на него, а Белла смеясь воскликнула:
— Господи Иисусе, я о вас и забыла! — И она повернулась к сестре: — Он как раз пришел попросить теплой воды, чтобы развести гуммиарабик, а я забыла, что он ждет в кладовой… — Подмигнув Миши, она громко рассмеялась.
Мальчик тут же оправился от прежнего смущения и всем сердцем был благодарен Белле за ее ложь: он почувствовал себя ее верным союзником.
Старая дева подозрительно посмотрела на Миши, хотела спросить: «Почему же в кладовой?», но заговорила о другом:
— Раз уж он все слышал, пусть рассудит. Скажите, дорогой Нилаш, разве я не права?
И начала многословно объяснять свои планы на будущий год, как она собирается растить кукурузу, капусту, кольраби, морковь и все, что нужно для кухни, но тогда сестрам придется взять на себя домашнее хозяйство.
— Ну что, разве я делаю неправильно? Разве не жертвую собой? Сейчас и за петрушкой бежишь на рынок и тратишь деньги, а тогда морковь будет прямо мешками, не так ли?
— Да, так, — сказал Нилаш. — Вот только морковь не сажайте, пожалуйста, целыми мешками, — это ужасная еда. У Тёрёков каждую осень покупали по два-три мешка, а я так ее не люблю, что у меня просто мурашки по спине бегают, сырую еще могу съесть, а вот тушеную… просто ужас!
