Дэн Смит - Тайна брата
— Когда в прошлом году забрали папу, нам тоже ничего не говорили. Самое поганое, когда не знаешь, где он и что с ним. И ничего не можешь сделать.
— Знакомое чувство. Знаешь, меня одолевает… — Подбираю нужное слово. — Злость, вот. Я просто готов взорваться. Не знаю, где Стефан, а если бы и знал, ничем не могу ему помочь. Может, и есть какие-то хитрые ходы, но я — простой мальчишка, а они — гестапо, СС, армия. Они творят что хотят, а мы должны терпеть. Это нечестно.
Лиза слушает, кивая. Ее взгляд следит за лужайкой по ту сторону дороги.
— Нечестно, — повторяю. — Я думал, все будет хорошо, а получилось так паршиво, и я во всем виноват.
Кручу в руках пучок травы. Пальцы измазаны соком.
— Когда забрали папу, я тоже думала, что виновата, — говорит Лиза. — Ведь я не нашла способа ему помочь. Но моей вины здесь нет. И твоей тоже — это я про Стефана.
— Почему Вольф решил прийти к нам домой? Откуда он узнал, что Стефан — один из «Пиратов эдельвейса»? Он упоминал свидетеля… Вдруг я случайно проговорился, например, когда он выводил нас с парада?
— Ты ничего лишнего не сказал. Я знаю, я же была с тобой.
— Так откуда он узнал?
— Кто-то другой выдал «Пиратов».
— Например?
— Откуда мне знать? Может, Вольф вообще наврал, и никто ему ничего не говорил. Может, он хотел, чтобы вы думали, будто Стефана кто-то сдал. Но твоей вины здесь точно нет, просто не может быть, — стоит на своем Лиза.
— Как сказать… Если бы я не сунул листовку в книгу, Вольф бы не нашел ее и не забрал бы Стефана.
— Тогда можно считать, что это моя вина, — протестует Лиза. — Ведь листовку дала тебе я.
— Да, но…
— Карл Фридман, ты ни в чем не виноват. Если бы не было Вольфа, гитлерюгенда и сволочного Гитлера, вообще все были бы целы.
Выдираю очередной пук травы, прямо вместе с землей. Сухая почва осыпается с корней мне на ногу. Трудно это сказать, трудно подобрать слова. Они застревают в глотке, мне паршиво, но, собрав в кулак всю решительность, выдавливаю их наружу. Я должен признаться. Пусть Лиза знает о том поступке.
— Я однажды донес на него, — шепчу я, уставившись на серую грязь на моей бледной коже.
— Что? Повтори, что ты сказал?
— Однажды я донес на Стефана…
— На собственного брата? — В голосе Лизы звенит потрясение. — Зачем?
Кручу в руках траву и вспоминаю, как все было. Рассказываю Лизе со смесью облегчения и стыда.
Мы возвращались с занятий в «Дойчес юнгфольк». Нас везли в грузовике с открытым кузовом. В тот день победа досталась соперникам, так что мы держались за отбитые места и гундели, что враг жульничал.
На въезде в город мы тормознули на перекрестке. Грузовик с победителями встал прямо за нами. Наш юнгбаннфюрер, Аксель Юнг, ехал в кабине нашего грузовика. Он начал орать в окошко. Нам сзади тоже стало интересно, пара человек приподнялась, чтобы лучше видеть. Вскоре наши ребята тоже разразились глумливыми воплями.
Хоть у меня болели ноги, я кое-как встал и увидел троих длинноволосых парней у входа в кафе. К моему позору, среди них оказался мой брат, Стефан.
Он мирно стоял, спокойно улыбаясь, и смотрел на грузовик. Должно быть, он думал, что мы скоро уедем прочь. Но один из его друзей не отличался таким терпением. Он шагнул вперед и крикнул: «Тупые нацисты!»
Ребята в кузове загомонили громче, предлагая им постричься и обзывая еврейскими прихвостнями. Сквозь крики я услышал стук дверцы. Аксель Юнг выскочил из кабины и стремительно бросился к кафе. Он хотел было врезать одному из друзей Стефана, но мощный удар отправил его на землю.
Мы в кузове мигом замолкли. Мы представить не могли, что Акселя Юнга вообще можно сбить с ног, не говоря уже о том, что это сделает трусливый волосатик. Пока мы тупо смотрели на это зрелище, другие ребята из гитлерюгенда посыпались из кабин, так что против Стефана с друзьями оказалось шестеро парней в коричневых рубашках.
Сперва они ругались друг на друга, швырялись оскорблениями, потом один подскочил к брату, хватая того за ворот. Другой рукой он хотел было ударить брата, но промазал, и Стефан пробил ему прямой в нос.
Парень из гитлерюгенда отлетел, заливая кровью рубашку, и на улице завертелось месиво. Парни из «Дойчес юнгфольк» решили поддержать своих командиров. Друзья Стефана изначально понимали, что им не победить, так что при первой возможности рванули прочь. Аксель Юнг с парой товарищей бросился за ними, но быстро вернулся.
Когда все расселись по местам, Аксель забрался на задний бампер и спросил, кто знает этих ребят. Ральф и Мартин смотрели на меня и ждали, что я признаюсь, но я просто не мог. Не потому что хотел защитить брата, нет: мне было стыдно, что это мой родич. Я тогда мечтал, чтобы моим братом был не какой-то там Стефан Фридман, а самый что ни на есть Аксель Юнг.
Всю дорогу друзья уламывали меня, чтобы я выдал брата. Говорили, мол, я просто обязан все рассказать Акселю.
Так я и поступил.
Когда мы приехали в штаб гитлерюгенда, Ральф с Мартином пошли со мной к юнгбаннфюреру и стояли рядом, пока я признавался тому, что в драке участвовал мой брат, Стефан.
Лиза молча слушает мой рассказ. Судя по выражению лица, ей меня жаль.
— Ненавижу себя за тот поступок, — говорю. — Когда его отправили в лагерь, мне было жуть как стыдно. Дома я не признался, что донес на брата. У меня и мысли не было, что с ним так поступят. Молчал как рыба, но, оказывается, все знают…
— Ты не виноват. Тебе просто задурили голову в «Дойчес юнгфольк». Мой папа говорил, это как яд.
— Мне казалось, я поступаю правильно… но в то же время я понимал, что поступаю плохо. Я совсем растерялся.
— Зато теперь нашелся, — говорит Лиза. — Вот что важно. Ты стал другим.
— Не могу поверить, что считал Стефана плохим немцем. Таких смелых людей, как брат, еще поискать. Неудивительно, что во мне сомневаются.
— Я в тебе не сомневаюсь.
— Правда? — смотрю на Лизу.
Та с улыбкой пожимает плечами:
— Правда. Мы же с тобой друзья, Карл Фридман?
— Конечно, друзья.
Мне отрадно знать, что Лиза не сомневается во мне. Буря в груди утихает, на смену приходит облегчение. Как ночью, после рассказа бабушки, что семья в курсе моего предательства. Тогда тяжкий камень страшной тайны упал у меня с души. Набраться смелости и признаться Лизе было непросто. Я боялся, что она возненавидит меня. А она в меня верит. Она права, когда говорит, что я стал другим. Да, я изменился.
Девочка лежит в траве, и я падаю рядом. Солнце ласкает наши лица. Глаза закрыты. Тень от листьев пляшет на веках. Ветерок играется макушками деревьев. Поют птицы. Над полем витает ощущение мира и покоя. Меня приводит в восторг это светлая легкость на сердце и ощущение, что рядом друг. Не собрат по оружию, не товарищ, а просто друг.
— Давай назовемся «Команчи», — предлагает Лиза. — Если мы хотим стать ячейкой «Пиратов эдельвейса», нам нужно название. В Кельне действуют «Навахо», у нас «Апачи», а мы будем «Команчи». Это тоже индейское племя.
Она садится и находит в траве маргаритку. Ногтями отщипывает стебель, наклоняется ко мне и сует цветок в петлицу. Вторая маргаритка находит себе место на рубашке Лизы.
— Не эдельвейс, но пойдет, — говорит подруга. — Я тут подумала, может, не такие уж мы и беспомощные.
— В смысле?
— Знаешь, есть способ отплатить Вольфу. Надо заняться, раз уж мы стали «Пиратами эдельвейса».
— Например?
— Ай, — пожимает плечами Лиза. — Есть кое-какие мыслишки.
Предатель
Лиза предлагает на обратном пути навестить фрау Шмидт.
— Она поможет нам выяснить, что с твоим братом.
— Откуда ей знать? — Мой голос отражается эхом от темных сводов железнодорожного тоннеля.
— Она готова была рассказать нам про «Пиратов эдельвейса». Раз она знает про них, вполне возможно… — Щебенка насыпи громко хрустит под колесами: Лиза вдруг решила затормозить. Она указывает на стену тоннеля, на кирпичи, почерневшие от сажи и обросшие мхом. — Смотри! Видишь?
Под слоем грязи проступают белые слова.
Вид цветка наполняет душу гордостью. Это знак моего брата, самого смелого человека из всех, кого я знаю.
Он защищал меня. Даже когда я был мерзким поганцем, он оставался мне другом. Он простил мое предательство и ни словом не упрекнул меня.
Цветок мы разглядываем долго.
— Ты видел на фотографии, что ее сын носил значок, — говорит наконец Лиза. — Фрау Шмидт знает про «Пиратов эдельвейса». Может, сама состоит в отряде. Может, она знает кого-то, кто в курсе положения Стефана.
Вернувшись в город, мы едем прямиком к дому фрау Шмидт. Однако дверь нам открывает другой человек. Яна.
Придерживая дверь, она в замешательстве смотрит на нас.
