Дэн Смит - Тайна брата
Все, на что я способен, — стоять и разевать рот, как рыба. Ведь она права.
Я предал Стефана. Собственного брата. Он провел неделю в исправительном лагере и вернулся оттуда бритым наголо, потому что я донес на него.
Я.
— Зачем ты так поступил? Карл, о чем ты думал?
Опускаюсь на стул. Гнев потух. Меня одолевают сложные чувства, стыд и вина густо замешаны на горьком сожалении, на страхе, что моя тайна раскрыта, на понимании, почему никто мне не верил, и на облегчении, что больше не надо прятаться.
— Стефан знал, что это ты, — смотрит на меня бабушка. — Следователи сказали ему, когда измывались над ним. Они смеялись, что его выдал собственный брат.
Сам он считал, что ты не виноват. Он простил тебя. Он понимал, что нацисты задурили тебе голову.
— Это в прошлом. — Прячу лицо в ладонях и кусаю губу, лишь бы удержать слезы. — В прошлом. Больше я бы так не поступил.
— Ты ничего не говорил Вольфу?
— Нет, клянусь. — У меня в глазах вскипают слезы. — Я стал другим. Все стало другим. Вообще все.
— Правда?
— Да, — всхлипываю. — Я бы ни за что не навредил Стефану. Ни за что. Честное слово.
— Я верю тебе, — говорит Ба, подходя и обнимая меня. — Честное слово.
Моя тайна раскрыта. Как с этим жить? Все знают, что я натворил. Что Стефан попал в беду из-за меня. Мне страшно, вдруг я ненароком выдал что-то и в этот раз, вдруг это из-за меня у Вольфа появился повод заявиться к нам домой. А ведь листовку принес домой я. Выброси я ее, и Стефан был бы сейчас дома.
Спустя некоторое время в замке щелкает ключ, и входная дверь распахивается, впуская домой поток холодного воздуха.
Мы с бабушкой выбегаем в коридор. Там стоит мама. Не в силах удержаться, бросаюсь к ней и обнимаю.
Кожа у нее бледная, на голове намотана целая простыня бинтов. Мама похожа на раненого солдата. С лица кровь отмыли, но на руках остались ржавые пятна. Ночнушка спереди — одна большая черная корка. Едва ли удастся ее отстирать.
Мама тоже обнимает меня. Так и стоим.
— Отпусти маму, пока она снова не упала, — просит Ба.
Усадив маму, дед рассказывает, как по дороге из больницы они заехали в штаб гестапо. Он хотел сперва завести маму домой, но та настаивала.
— Естественно, я настаивала. Мне надо знать, где мой сын. Заодно пусть все видят, как обошелся со мной этот человек.
— Он там, в штабе? — спрашиваю, отгоняя прочь мысли о герре Финкеле и папе Лизы. Вспоминаю здание штаба, и мне делается дурно. Я боюсь за брата.
— Там, — говорит дед.
— Точно?
— Куда уж точнее. Правда, увидеть его нам не дали. Говорить с нами никто не стал, но при нас туда приволокли еще двоих, мальчика и девочку.
— Знаешь их? — спрашиваю у деда, переживая, что сцапали Яну.
— Да я их толком не разглядел, — отвечает он.
— Откуда они узнали? — гитлерюгендовцы точно не могли опознать нас. Было слишком темно. — Как они вышли на Стефана? Кто им сказал?
Дед подозрительно смотрит на меня. Он молчит, но я знаю, о чем он думает.
— Нет, — говорит ему Ба. — У нас был серьезный разговор. Это не Карл.
— Хорошо, — выдохнув, кивает дед. — Отлично. Скорее всего, Стефана будут запугивать, а потом отпустят домой. Утром он будет здесь.
— Ты правда так думаешь? — спрашиваю.
— Конечно, — отвечает дед, только, судя по голосу, сам он в это не верит.
Беспомощные
Из-за тревог и страха никто не может уснуть. Ближе к утру заползаю к маме в кровать. Она гладит меня по волосам, мы молча лежим, погрузившись в печальные мысли. У меня из головы не идет штаб гестапо — серое здание на берегу реки. Перед глазами стоит ухмылка Вольфа и брат, которого затаскивают туда, швыряют в сырой темный подвал, и с лязгом захлопывается дверь.
Поутру первым делом дед с мамой едут выяснять, что со Стефаном. После всего, что я успел навоображать, до самого их возвращения бегаю из угла в угол. Наконец дед влетает в кухню, на ходу срывая с рубашки значок НСДАП.
— Варвары! — ругается он, швыряя значок на стол.
— Что случилось? — спрашивает Ба.
— Ничего нам не сказали. Будто мы говорим на разных языках.
— Вообще ничего? — переспрашивает бабушка.
— Вообще ничего. — Мама садится на стул и берет значок деда. — Надень обратно. Я устала терять членов семьи.
Взрослые обсуждают ситуацию по кругу, пока им не надоедает повторять одно и то же. Тогда все идут заниматься повседневными делами, но в доме стоит жуткое напряжение. Будто мы сидим на бомбе, и она может в любую минуту рвануть. Нам хочется знать, как дела у Стефана, но в то же время мы боимся правды.
Поднимаюсь к себе в спальню. Фюрер строго смотрит на меня с обложки «Майн кампф», лежащей на комоде.
— Это все ты виноват, — говорю.
Фюрер молчит. Его взгляд пронзает меня, будто Гитлер собственной персоной явился в комнате.
— Ненавижу тебя. — Переворачиваю книгу фюрером вниз. — Ненавижу тебя.
Снизу доносится бормотание голосов, шум домашних дел, мои готовят обед, но тут хлопает входная дверь. Выглядываю в окошко. Дед идет по улице. Наверное, снова отправился в штаб, вдруг на этот раз получится что-то выяснить.
Смотрю на дом Лизы. Хорошо бы она пришла ко мне. Я помахал ей, когда она шла в школу, а теперь придется мучительно ждать, пока она будет возвращаться. Я бы вышел на улицу, но не готов бродить в одиночестве. Мне надо рассказать ей обо всем, что случилось. Мы познакомились совсем недавно, но кажется, что Лиза — единственный человек, с кем можно поделиться.
После школы Лиза идет прямиком ко мне. Я весь день просидел дома, думая обо всем, что стряслось с мамой и Стефаном, и о вчерашнем разговоре с бабушкой, так что идея прокатиться на велике за город приводит меня в восторг.
— В школе ходят всякие слухи, — говорит Лиза, накручивая педали. — Говорят, вчера кого-то забрали в гестапо. За что именно, неизвестно. Вроде их поймали на помощи беглому узнику, а Илсе говорит, они…
— Забрали Стефана, — взрываюсь словами я. — Стефана и Яну. Они с другими ребятами раскладывали листовки по почтовым ящикам. Те самые листовки, сброшенные самолетами.
— Так они «Пираты эдельвейса»?
— Да. Я пошел за ними, нас заметили гитлерюгендовцы, я не смог предупредить вовремя и…
— Погоди, погоди. Его поймали при тебе?
— Да. Точнее, нет. Ну… это я во всем виноват.
Мы едем вперед, и я рассказываю Лизе все подробности вчерашней ночи: как крался в кромешной темноте, как брат раскладывал что-то по ящикам, как нас гнали и как мы прятались, как домой заявился Вольф, а Стефан успел вернуться, но Вольф нашел листовку у меня в книге.
Лиза молча выслушивает всю историю.
Вскоре дома кончаются. У нас в Кельне ехать пришлось бы гораздо дальше. Там улицы тянутся бесконечно, а по пути нам бы встретились зенитки, баррикады из мешков с песком, нацистские флаги на стенах. А здесь будто сохранилась нормальная жизнь.
Словно нет никакой войны.
Мы выруливаем на кладбище, заезжаем в прохладную тень церкви, и я показываю Лизе, где мы с Яной прятались вчера ночью. Кажется, что это было давным-давно.
Потом мы катим по берегу реки и останавливаемся напротив серого здания. С тех пор как Вольф забрал Стефана, я постоянно вижу его в кошмарах.
Штаб гестапо.
На первом этаже — тяжелая дверь, утопленная в стену, по бокам — сводчатые окна. На втором этаже — пять окон, закрытых ставнями. Слева от здания раскинулся газон, огороженный кустами и деревьями. Ворота в колючей изгороди распахнуты, рядом с дорожкой, ведущей к зданию, вялым платочком обвис нацистский флаг.
От этого зрелища у меня мурашки идут по коже и волосы становятся дыбом. Гоню из головы образ брата, скорчившегося на полу где-то в недрах этой мрачной постройки.
— Думаешь, Стефан там? — не удержавшись, шепчу я.
— Вот бы узнать.
— Может, подойти и спросить? — Отчаянно хочется выяснить, что с братом все в порядке, но едва ли мне хватит смелости постучать в дверь.
— Не стоит, только хуже сделаешь, — советует Лиза. — Пусть этим занимается твой дед.
Запрыгиваем на велики. Накручиваю педали, чтобы побыстрее убраться отсюда. Мало ли, вдруг инспектор уголовного розыска Вольф следит за нами из окна.
Едем вдоль железной дороги, мимо станции, потом ныряем в тоннель и выскакиваем за город. Через пару километров сворачиваем на проселок, ведущий к фруктовому саду.
Куда хватает взгляда, стоят ряды деревьев. Прислонив велики к ближайшему стволу, плюхаемся в высокую траву и разуваемся.
Солнце ласково греет, небо ясное, воздух чист и свеж. Кажется, что мы попали в другой мир.
— Надо было меня позвать, я бы пошла с тобой, — говорит Лиза.
— Да я не знал, что он собирается… Как думаешь, где он? Почему нам ничего не говорят?
