Оскар Хавкин - Всегда вместе
Ребята во все глаза смотрели на своего «Зыряна», будто никогда не видели его жестких волос и выпяченной нижней губы. А Борис и не думал скрывать гордого торжества, он ухмылялся и даже прищелкивал пальцами.
— Отныне, — торжественно произнес Тиня Ойкин, — нашей пещере присваивается название Ртутной.
Внезапно Кузьма Савельевич выступил вперед и, потрясая киноварным «бутербродом», с чувством продекламировал:
Профессор,
Снимите очки-велосипед!
Это он заканчивал «дискуссию» с иркутским начальством.
Ребята ответили дружным «ура». Оно еще не успело смолкнуть, как раздался сильный грохот, стены пещеры словно покачнулись, и ребятам показалось, что на их головы обрушились каменные своды. Сквозь расщелину донеслось громкое испуганное ржанье Волчка.
Гул, гром, еще два толчка послабее, и затем сразу как обрубили — тишина.
Первым очнулся геолог:
— Вход!
В несколько прыжков, не выпуская из рук минерала, он достиг расщелины. Вход был свободен. Все так же шумел ливень, но к этому примешивались еще какие-то звуки: будто кто-то очень большой полоскал водой горло.
Брынов, крикнув: «Подождите меня!», исчез в расщелине, за ним — Сервис.
Борис хотел было тоже выскочить, но Тиня удержал его за руку и серьезно сказал:
— Приказ командира: ждать!
— Эх, — с досадой сказала Поля, — хотела я сказать, еще когда воду принесла!
— Что хотела сказать? — Борис не спускал глаз с расщелины.
— Когда я выходила — видела, как на палатку с козырька намни падали… большие…
— Козырек-то, видимо, и подмыло, и он обрушился, — сказал Борис, высовывая голову из расщелины.
— Ну вот, — огорчился хозяйственный Антон, — теперь от нашей палатки, наверное, одни лоскутья остались.
— Вот это Антон! Он о палатке беспокоится! — возмутилась Поля. — Тут о себе надо подумать…
— Заплакала, уже заплакала! — Антон не скрывал насмешки. — А я думал — ты храбрая!
— Ребята, а Волчок, что с Волчком? — с беспокойством спросил Тиня Ойкин.
Отфыркиваясь, влетел в пещеру Сервис и сейчас же стал отряхиваться, разбрызгивая во все стороны воду и грязь.
Через минуту зашелестели ветви раздвигаемого кустарника, и ребята увидели озабоченное лицо геолога.
Он сбросил плащ, достал носовой платок и принялся вытирать им лицо, шею, волосы.
— Погодите, дайте отдышаться!
Вытащил портсигар, постучал папиросой о крышку и только после двух затяжек заговорил:
— Дело, ребята, серьезное. Завалило речку ниже пещеры. Нас может затопить. А главное — кругом вода, не выберешься теперь… Волчок сорвался с привязи и убежал…
Брынов внимательно вгляделся в лица окружавших его ребят. Страха он не заметил. На лицах было написано беспокойство. Он подошел к костру и сел возле на камень. Ребята разместились вокруг Брынова.
— Обсудим спокойно положение. В пещеру может хлынуть вода — раз, с продуктами плохо — два. Значит, надо покидать пещеру… Сеня болен — раз, через речку не перебраться — два! Значит, надо оставаться в пещере… А? Вот это положение!
Брынов, протянув руки над костром, пошевеливал пальцами. Он посматривал на ребят: то налево — на Полю и Тиню, то направо — на Бориса и Митю.
— Сейчас же уходить! — сказала Поля.
— Оставаться! — предложил Борис.
— А по-моему, ни то, ни другое, — спокойно сказал геолог, не меняя лозы.
И вдруг, вскочив на ноги, сказал по-военному:
— Слушай команду! Собрать и упаковать все вещи. Приготовиться на случай срочной эвакуации из пещеры. Назначаю Зырянова, Владимирского, Бурдинского дежурными на ночь. Обязанность дежурных — следить за подъемом воды. Исполняйте… Борис, ты куда полетел? Я скажу, когда дежурить.
Закипела работа.
Антон с помощью Сережи упаковывал продовольствие.
Борис и Митя взялись за коллекции. Тиня и Поля приводили в порядок дневники.
Сон как рукой сняло. За полчаса закончили все сборы и снова расселись у костра.
— Вот тебе и Голубая падь! — вздохнул Сережа Бурдинский.
Тиня Ойкин взглянул на товарища и перевел свои умные глаза на начальника экспедиции.
— А почему, Кузьма Савельевич, она называется Голубой? — полюбопытствовал Малыш.
Геолог понял юношу: надо было отвлечь ребят от грустных мыслей.
— Охотники рассказывают, что в мае южный склон долины становится сплошь голубым. Это потому, что зацветает ургуй — забайкальский подснежник. Только местами в голубой ковер вплетаются белые цветы кашки. В это время сюда, в падь, заходят изюбри, забредают козы, залетают полакомиться цветами и бутонами ургуя тетерева и куропатки… У охотников, между прочим, есть поверье, что если промыть ствол настоем ургуя, то ружье «не дает рону»: дробь обязательно попадет в птицу…
Брынов долго рассказывал, как охотники караулят «на ургуе» коз, потом стал объяснять, как из лепестков ургуя изготовляется лиловая краска. Незаметно он перешел к эпизодам из своей богатой событиями жизни геолога.
Особенно позабавила ребят история о том, как Кузьма Савельевич первый раз ездил на оленях.
— Это была поездка поневоле. Захворал я. Ну и посадили меня верхом на оленя. А сидеть на нем надобно с высоко поднятыми коленями. Нелегкое это дело. Тогда я додумался: связал свои колени через седло полотенцем. А олень — возьми да и оступись. Я — в снег головой и повис на рогах у оленя. Тот мотает вниз и вверх головой, чтобы избавиться от меня, и окунает меня в снег, как хлеб в молоко, все глубже и глубже! Смеху было сколько! Только не мне, а моим спутникам… Вот так на забайкальском севере и получил я боевое крещение охотника за ископаемыми… Ну, а теперь — спать! — спохватился геолог. — Надо набраться сил.
Легли спать. У Сени начался сильный жар. Он метался, стонал, временами бредил, все время просил пить. Поля не отходила от больного; она легла, свернувшись калачиком, у его изголовья. «Спасибо Бурдинскому, что не забыл хину в аптечку положить, — с благодарностью думала девушка. — Все нужные лекарства есть».
Поля проследила, как Брынов и дежуривший первым Зырянов, накинув плащи, выбрались из пещеры. Впереди была ночь, полная неизвестности.
Вскоре Брынов вернулся. Он подошел к Сене, положил ему руку на лоб, прислушался к дыханию больного. Затем постелил себе возле костра, окинул взглядом спящих ребят, снял сапоги — и через минуту уже спал.
«Как это так может Кузьма Савельевич! — с невольной укоризной подумала Поля. — Такая опасность, а он спокойно спит…»
Она даже не поверила себе и тихонько, стараясь не шуметь, подошла к костру. Геолог крепко спал, положив руку под щеку, и лицо его не выражало ни волнения, ни тревоги.
Сережа Бурдинский спросонья что-то бессвязно лепетал о пещере, обвале, наводнении… Хромов и ребята ничего не могли понять до тех пор, пока из кустарника с радостным лаем не выскочил Сервис, а на пороге пещеры не показалась Поля.
— Андрей Аркадьевич! — радостно воскликнула она. — И Кеша… и Троша… и Ваня…
Члены «спасательной экспедиции» прошли вслед за Сережей и Полей в пещеру.
Добудиться геолога оказалось труднее, чем разбудить Сережу.
— Ну вот, этого я и боялся! — сказал Брынов, поздоровавшись с учителем и ребятами. — Не могли притти попозже.
— Сережа заснул на дежурстве. — Поля сердито посмотрела на Бурдинского.
— Затопило бы — тогда что? — возмутился Борис. — Эх ты, разиня!
— Чего боялись? Какие дежурства? Почему затопило бы? — недоумевал Хромов. — Что у вас, военная игра?
Брынов вместо ответа обратился к Антону:
— Ну-с, товарищ завхоз, где ваши припасы? Давайте готовить завтрак. Да повкусней!
Он покачал головой, обращаясь к Сереже:
— Не выдержал, значит? Заснул, бросил пост…
— Да я под самое утро, — оправдывался юноша. — Я, Кузьма Савельевич, пять раз мерил — вода не подымается.
— А если бы в самом деле завалило русло? — строго спрашивал Брынов. — А если бы в самом деле угрожало наводнение? Тогда что?
— Значит, не было никакой опасности? — спросил, улыбаясь, Малыш. — Вы нас испытывали, да?
— Теперь я все поняла, — прошептала Поля.
Борис Зырянов внезапно расхохотался и начал приплясывать, шлепая себя ладонями по плечам, коленям, бокам:
— Ай, Кузьма Савельевич, надули! Ой, надули! А Сережа пять раз мерил!
— Конечно, надул, — невозмутимо ответил геолог. — А ведь могло быть и хуже — могло быть и наводнение. Мы поступили, как следовало поступать при настоящей опасности, не считая, конечно, случая с Сережей… Понятно?
Теперь уже и Хромов, и Кеша, и Троша, и Ваня начали понимать, что произошло с «хозяевами» пещеры.
Тиня Ойкин вдруг подбежал к коллекциям:
— А киноварь! Про киноварь забыли!
