Галина Черноголовина - Хрустальный лес
Дядя Нурлан случайно заглянул в новый дом и очень удивился: к только что побелённому потолку Раиса Фёдоровна подвешивала люстру, а Илюшка с Тоней ей помогали.
— Меня бы позвали, — сказал он. — Вы же не сумеете как надо.
— Я не сумею? — засмеялась Раиса Фёдоровна. — Я ведь электрик. Специальное училище кончала. Зря, конечно, не женская это специальность.
— Жаль, что вы так считаете, — возразил дядя Нурлан. — Нам электрики позарез нужны. Может, надумаете? Не обязательно по столбам лазить, на ферме будете работать.
— Вряд ли, — сказала Раиса Фёдоровна, любуясь подвешенной люстрой. — Семья у меня, квартира вон какая, везде глаз да руки нужны.
Краска, которую Раисе Фёдоровне предложили на складе, ей не понравилась. Она съездила в областной центр и накупила всяких, больших и малых, банок, на которых были изображены полосатые зебры, чёрные кошки с круто выгнутыми спинами. Уже судя по таким нарядным этикеткам, краска в этих банках должна быть отличной.
Теперь прихожая в их новой квартире походила на солидный склад: на полу грудой лежали рулоны обоев, красовались банки с зебрами, в ведёрке с керосином отмачивались малярные кисти.
Раиса Фёдоровна в комбинезоне, забрызганном известью и краской, колдовала на верхнем этаже, как заправский маляр. Илюшке и Тоне тоже очень хотелось что-нибудь покрасить, но кисти мама никому не доверяла.
— Испортите мне всё, — говорила она. — Делать нечего — вон обрезайте кромки у обоев.
Кромки были длинные, как серпантин. Илюшка скатывал их, а потом, выходя на улицу, раздавал ребятишкам, и они запускали их по ветру, как змеев. Бумажные ленты опутывали деревья, повисали на проводах, и уже всё село знало, что жена ветеринара оклеивает обоями новую квартиру.
Воробьиный шашлык
Воскресенье выдалось сухое и тёплое. На огородах за селом люди копали картошку, и у дороги, словно толстые суслики, стояли наполненные под завязку мешки. Подходили машины и забирали их. Близился вечер.
Братья Лоховы, Мишка Рыбчик и Илюшка брели огородами вдоль села, обивая палками ломкие, рассыпающиеся в труху листья обезглавленных подсолнухов, поддавая ногами зелёные, оставленные дозревать тыквы.
Огороды кончались. Дальше начинался бывший пустырь, на котором теперь выстроилась улица новых двухэтажных коттеджей. Низкое солнце поблёскивало в стёклах, золотило свежее дерево.
— Мы здесь будем жить, — похвастался Илюшка.
— Ну и заткнись! — обрезал старший Лохов.
Всё ещё носило следы недавней стройки. В сухой, порыжевшей траве запуталась щепа и стружка, то и дело попадались кучи глины, песку. Свежий западный ветер ворошил камыш, который остался после утепления каркасных стен. И тут же в траве стрекотали кузнечики, снова ожившие после первых заморозков, доцветали поздние одуванчики.
Молодой воробей прыгал, выискивая что-то в траве, и весело косил на ребят глазом-бусинкой.
— Сейчас мы тебя… — Лохов-старший встал поудобней, чтоб заходящее солнце не било в глаза, и прицелился из рогатки.
Тельце воробья было мягкое, пушистое, тёплое. Лохов торжествующе держал его на ладони. Илюшка боязливо провёл по перьям пальцем. Ему было жаль воробья, но он боялся в этом признаться: сразу прогонят, а без Мишки он жить не мог.
— Метко? — похвалился Лохов.
— Метко. А за что ты его убил?
Лохов не удостоил его ответом.
— «За что, за что»… — пробурчал Мишка. — Убил, и всё тут.
— Пошли шашлык жарить! — распорядился Лохов-старший.
— Шашлык? — Тут даже Мишка удивился. — Из воробья?
— А ты думал! Законный шашлычок будет!
Он хлопнул по карману, затарахтели спички. Мальчишки побежали за ним, Илюшка тоже побежал, держась поближе к Мишке.
— Вот сюда, за ветер.
Они пристроились на крыльце одного из домов.
— Рыба, подай мне вон ту щепку, — приказал Рыбчику Лохов-старший. — Нет, вон ту, она острее. Это будет вертело, понятно? Теперь пучок камыша.
Спички гасли — ветер доставал и сюда.
— А, чтоб тебя! — Лохов-старший с досадой лягнул запертую дверь. — В дом бы зайти…
— А я знаю, где у нас ключ лежит, — сказал Илюшка — ему всё-таки хотелось похвастаться перед Мишкой новой квартирой.
— Да ну? — обрадовался Лохов. — Что же ты раньше не сказал, масёня?
— Беззубый талала… — добавил младший.
Но старший цыкнул:
— Замолчи!
Теперь Илюшка бежал впереди, а мальчишки за ним. Раиса Фёдоровна ещё в пятницу опять зачем-то уехала в город, а в понедельник утром должен был прийти слесарь, и ключ для него оставили под крыльцом.
— Вот! — поднял его Илюшка.
— Законно! — обрадовался Лохов, и все четверо ввалились в квартиру.
В прихожей стоял густой запах свежей краски, шпаклёвки, клейстера, валялись на полу обрезки обоев, лежал на табуретке комбинезон Раисы Фёдоровны. Лохов-старший сбросил его на пол и сел на табуретку. Илюшка поднялся на несколько ступенек по лестнице и стал наблюдать, что будет дальше.
Лохов велел брату держать «вертело» с воробьём, а Рыбчику — пучок камыша и чиркнул спичкой.
Потом всё было как в кошмарном сне. Сухой камыш полыхнул порохом, Рыбчик обжёгся и невольно разжал пальцы. Горящие камышинки разлетелись по полу.
— Гаси! — закричал Лохов.
Ребята стали топтать камыш, и кто-то задел ведёрко с керосином.
Пламя фукнуло к потолку. Перепуганный Илюшка взлетел на второй этаж, остальные выскочили на улицу.
— Пожар! — кричал Мишка Рыбчик.
— Не кричи, попадёт! Бежим, будто нас здесь не было.
Братья Лоховы, пригнувшись, как перед экраном в кино, побежали в степь. Ошалевший Мишка метнулся было за ними, но оглянулся — бежит ли Илюшка. Илюшки не было. Мишка снова сунулся в дом и тут же выскочил.
В прихожей ураганом бушевал огонь. Он пожирал сухие половицы, дверные косяки, лестницу. Пылали остатки обоев, рвались, как бомбы, банки с полосатыми зебрами.
— Илюшка! — в отчаянии закричал Рыбчик. — Илюшка! Илюшка!
— А-а-а! — донеслось с другой стороны дома.
Рыбчик побежал туда.
Илюшка метался у окна, но распахнуть его не мог: была вставлена зимняя рама, а в ней открывалась лишь маленькая форточка.
Дым уже вползал в щель под дверью. Илюшка влез на подоконник, открыл форточку. Внизу прыгал Рыбчик.
— Илюшка! Бей окно! — кричал он.
Но Илюшка почему-то не решался стукнуть по стеклу. Он стоял, высунув голову, смотрел вниз, на цементированную площадку, и ревел.
— Я сейчас, Илюш! — крикнул Рыбчик и помчался через пустырь, громко крича: — Пожар! Пожар!
Первыми услышали крик мальчишки на стадионе.
— Где пожар? — тормошил Болат очумевшего Мишку.
— Там… В новом доме… Илюшка на втором этаже…
— Кадыр, езжай к набату! — распоряжался Болат уже в седле велосипеда. — Бей громче! Мишка, садись впереди меня! Показывай дом!
Горело уже в столовой, и красные отблески заката в окнах смешивались с языками настоящего пламени.
Вверху всё так же торчала из форточки голова Илюшки. Он уже не ревел, а скулил тоненько, жалобно.
— Держись, Илюшка! — крикнул Болат, достал из сумки аркан и стал искать глазами, на что бы накинуть петлю.
— Там, на той стороне, труба от кухни… — пролепетал Рыбчик.
Ребята побежали вокруг дома. Аркан, немного не долетев до трубы, вернулся на землю. Не хватало длины.
— Ремни! Снимайте ремни! — приказал Болат Рыбчику и двум подоспевшим мальчишкам.
Удлинённый ремнями аркан удалось закинуть только с третьего раза: ветер, утихший было на закате, снова налетел порывом.
По ремням взбираться было не так уж трудно, а вот когда пошёл скользкий аркан…
«Хоть бы труба не рухнула…» Наконец Болат ухватился одной рукой за железный карниз и заглянул в окно комнаты, расположенной над кухней. Там было сумрачно, только щель под дверью светилась. Раздумывать было некогда. Болат приловчился и, крепко держась за аркан, ударил ногой по стеклу. Не обращая внимания на острые осколки, он скользнул в комнату и тут же увидел язычок пламени, просунувшийся под дверь. Значит, загорелись половицы на площадке, и с Илюшкой обратно в эту комнату вряд ли удастся пройти. Стараясь достать как можно выше, Болат с трудом перепилил ножом аркан и втащил его вместе с ремнями. Теперь надо было попасть к Илюшке.
— Фонарь под глазом, фонарь над глазом! — пригрозил Болат неизвестно кому и, отбиваясь ремнями от пламени, которое хватало за штаны, как собака, перебежал в комнату напротив.
С того момента, когда Болат и Мишка примчались к дому, до того, как перепуганный Илюшка, подхваченный под мышки ремнём, опустился на руки Рыбчику, а следом, скользя окровавленными руками по аркану, рухнул Болат, прошло около пятнадцати минут, а ребятам показалось — вечность.
