Галина Черноголовина - Хрустальный лес
Выплыла на небо полная луна, видимо, она очень торопилась: боялась, что людям темно будет работать. А тут увидела столько огней и растерялась, замерла на месте, будто даже побледнела сначала, а потом стала подниматься выше и вновь зазолотилась, как свежая лепёшка.
Запылённый «газик» мчался домой, и степные совы-полуночницы взлетали из-под колёс. Пшеничный сноп лежал рядом с Илюшкой на сиденье, тёплые колосья, вздрагивая, касались его руки, словно живые. Да ведь они и в самом деле были живые: в каждом зерне дремал до поры до времени будущий зелёный росток…
Первая борозда
Даже часы «Софронычи» отставали, по мнению Илюшки. Когда они пробили восемь, ему показалось, что уже девять и он безнадёжно опоздал в школу. Илюшка выскочил на улицу — никого из ребят ещё не было видно. В доме все были заняты своими утренними делами, а Илюшке так и хотелось завопить на всю улицу: «Пошли? Все пошли в школу! А наши…»
Он так и убежал вперёд, не дождавшись, пока соберутся мама и Тоня. Его догнал Болат на велосипеде.
— Садись, подвезу! — сказал он.
Во дворе школы было уже много ребят. Болат спешился, помог Илюшке слезть и прислонил велосипед к забору.
— Болат, что у тебя за верёвка из сумки торчит? — спросила одна девочка.
— Это не верёвка, это аркан!
— Ой, покажи!
— Крепкий, — похвалился Болат, — любого верблюда выдержит! Это мне Ескиндер-ага подарил, я к нему на следующее лето поеду тайлаков укрощать.
И Болат стал рассказывать, как укрощают верблюдов-тайлаков.
— Как два года ему исполнится, его начинают приучать к верховой езде. Сначала ловят и продевают в нос жузген мурындык. Это такая деревяшка с кожаной петлей, — пояснил Болат и показал, как продевают её в нос верблюду.
— Ой, ему же больно! — ахнули девочки.
— Ничего, заживёт. Он гуляет, пока не заживёт, потом его опять ловят.
— А как ловят?
— Арканом. Вот таким, как у меня.
Он отвёл велосипед от забора:
— Илюшка, подержи!
Болат отбежал на несколько метров, поколдовал над арканом, и… свистящая петля аркана легла на руль велосипеда и затянулась прочным узлом.
— Вот мы его и поймали! — Болат подтянулся к велосипеду, ни на секунду не выпуская аркан из рук, будто перед ним и в самом деле был верблюд, который мог вырваться и убежать. — Сейчас нужен кескек, палка такая длинная. Привязываем палку к жузген мурындык, ну, к той петле, что у него в носу…
Болату подали длинный прут, и он стал показывать, как всадник управляет непокорным животным. И так сосредоточенно и напряжённо было у Болата лицо, так точны и выразительны все его движения, что и в самом деле казалось, будто велосипед уже не велосипед и Болат — не тот Болат, мальчишка, которого знали ребята, а лихой джигит, отважный степной наездник. Велосипед-верблюд носился по школьному двору, крутился на одном месте, вставал на дыбы, встряхивался, стараясь сбросить наездника, но Болат твёрдо держал кескек.
«Верблюд» становился тише, тише, вот он совсем успокоился и ровно побежал, подчинившись воле Человека.
И тут школьное радио объявило, что пора строиться на линейку.
Первоклассников поставили на самом видном месте. Все глядели на них: они были такие серьёзные, испуганные, так потешно держали свои букеты!
К пятиклассникам подошла их новая классная руководительница — учительница биологии, и ребята стали дарить ей букеты. У Болата букета не оказалось.
— Он ещё весной постарался, — смеялась Айгуль. — Помните, как он Софье Васильевне гадюку преподнёс? Она ей больше, чем цветам, радовалась.
Когда прозвенел первый звонок, директор школы сказал:
— Как всегда, первый урок нового учебного года у нас в каждом классе начинают знатные люди нашего совхоза.
Ребята аплодировали, а знатные люди — механизаторы, строители, доярки — смущённо улыбались, и на их парадных костюмах, специально надетых для такого дня, поблёскивали ордена и медали.
Рядом с Илюшкой посадили курносую девчурку. Косички у неё были тёмные, а волосы на макушке совсем светлые — выгорели от солнца. Лицо круглое, щёки пухлые, и улыбается. Илюшка ничего не имел против такой соседки.
Поздравить Илюшку и его товарищей-первоклассников пришёл сам Иван Терентьевич Рыбчик. Илюшка так обрадовался, так звонко крикнул «Здравствуйте!», что Иван Терентьевич заметил его и подмигнул ему: мол, я тоже рад, но, понимаешь, сегодня у меня особые обязанности.
— Поздравляю вас, ребята, — сказал Иван Терентьевич. — Вот и вам целину поднимать время пришло — целину знаний. Дел у вас край непочатый, и сегодня вы начинаете, так сказать, свою первую борозду. Пусть она у вас не петляет, пусть прямо идёт. Желаю вам хорошо учиться и ещё желаю крепкого здоровья.
— Что надо сказать Ивану Терентьевичу? — спросила учительница.
— Спа-си-бо! — нестройно ответили первоклассники.
— А теперь, ребята, может быть, вы хотите что-нибудь спросить у Ивана Терентьевича?
Иван Терентьевич сел, положил на стол руки, скрестив пальцы, и стал ждать вопросов.
— Дядя! — обратился к нему мальчик, сидевший за первой партой.
— Не дядя, — поправила учительница, — а Иван Терентьевич. И когда хочешь что-нибудь спросить, поднимай руку.
— Иван Тер-р-рентьевич! — Мальчик с удовольствием раскатисто выговаривал «р». — А сколько у вас на комбайне звёздочек?
— Девять, — ответил Иван Терентьевич.
— И у нашего папы девять! — обрадовался мальчуган. — А когда будет десять, нам флаг над домом повесят.
— Надо мне в поле торопиться, а то твой папа перегонит меня, — пошутил Иван Терентьевич. — Есть ещё вопросы, ребята? Спрашивайте, да я пойду.
Вопросов как будто не было. Иван Терентьевич уже встал и хотел сказать «до свидания», но тут подняла руку курносая Илюшкина соседка.
— Что ты хочешь спросить, девочка? — подошёл к ней Иван Терентьевич.
— Я не спросить, я сказать… Ваш Мишка дерётся. Меня вчера кулаком…
Иван Терентьевич побагровел. Учительница тоже растерялась: такой оборот никак не входил в план урока.
— Ладно. — Иван Терентьевич неловко погладил девочку. — Больше он тебя не обидит, я уж с ним поговорю.
На перемене Илюшка увидел во дворе Мишку. Он гонял с братьями Лоховыми железную банку из-под персикового компота.
— Мишка! — закричал Илюшка, подбегая. — Что я тебе скажу! Тебя, наверно, отец опять ремнём будет бить.
— За что ещё?
Илюшка рассказал, как было…
— И он сказал: «Я уж с ним поговорю…»
— Так и сказал? — насупился Мишка.
— Ага.
Братья Лоховы стояли рядом.
— И ты ей спустил? — спросил старший.
— Кому? — не понял Илюшка.
— Ну этой… ябеде.
— А что? Я… Я…
— Эх ты, масёня!
А Лохов-младший добавил:
— Беззубый талала.
В тот же день Илюшка дал девчонке первую в своей жизни подножку.
Приятные хлопоты
«Жнём — молотим, жнём — молотим», — торопились часы «Софронычи», отсчитывая быстрые осенние секунды, а по дорогам всё шли и шли машины с чистым тяжёлым зерном.
Студенты-строители уехали, в новых домах осталось побелить стены, потолки и покрасить полы, двери, окна. Но маляров пока не было — все ещё убирали хлеб, и Раиса Фёдоровна решила взяться сама. Директор совхоза не возражал, Виктору Михеевичу вручили ключи.
«Чимпа-пимпа», — вспомнился Тоне весёлый студент, когда она впервые вошла с мамой в сени и по ошибке открыла дверь, ведущую в погреб. Оттуда пахнуло на неё сырым холодом — цементированные ступени уводили вглубь, в темноту. Мама открыла другую дверь, и Тоня зажмурилась от яркого света — солнце било в прихожую через стеклянную дверь из гостиной. Вверх, на второй этаж, круто поднималась из прихожей деревянная лестница, и там было ещё три комнаты.
— Вот здесь, на перилах, горшочки с цветами надо повесить, — сказала Тоня.
— А что, хорошо, — согласилась Раиса Фёдоровна. — Я где-то в кино видела такую квартиру. Чудо-чудо, я даже и мечтать о таком не могла.
Тоня зашла на кухню, покрутила кран над раковиной, хотя знала, что воды пока не будет. Воду обещали пустить только весной, когда закончится строительство водопровода.
— Ничего, — не огорчилась Раиса Фёдоровна. — Поставим бочку у крыльца, воду будут возить.
Они ходили по гулким, пустым комнатам и обсуждали, как обставят столовую, детскую, комнату бабушки Ксени.
— Обязательно стеллажи для книг надо, — говорила вечером мужу Раиса Фёдоровна. — Это практичней, чем шкафы. Да, Витя, ты, как в город поедешь, посмотри в магазине керамические горшочки для цветов.
— Ладно, — улыбался Виктор Михеевич.
— Ну что ты смеёшься? — обижалась Раиса Фёдоровна. Ей казалось, что муж несерьёзно относится к переезду. А она теперь только этим и жила. — Всё сделаю по своему вкусу, — говорила она, и глаза её блестели. — Здесь, в совхозе, в жизни такого не видели.
