Канни Мёллер - Я - Янис
Двери часовни открылись. На белом лице Альфреда чернели глаза.
Он шел по проходу в костюме клоуна, ботинки разевали пасть при каждом шаге. Альфред остановился у гроба Глории. И все это время играл на трубе так, что казалось, купол вот-вот раскроется и впустит небо.
Лишь когда Альфред доиграл и опустил трубу, я снова смогла дышать.
Когда священник попрощался с Глорией и каждый из нас обошел гроб, Линусу удалось запустить стереосистему. А когда гроб опустился под пол, послышался топот диких лошадей в степи.
Женщина в черном костюме распахнула двери, ведущие в сад, на луга. Наверное, чтобы лошади вырвались на свободу, а не метались, перепуганные, в часовне.
Мы все стояли на гравиевой площадке перед часовней. Пели птицы. Пока мы были внутри, закончился дождь, и на деревьях засверкала листва.
— Смотри, — сказала мама.
Над кладбищем, лесом и домами — а может быть, надо всем миром — светилась огромная радуга.
Мы пожали друг другу руки, и Альфред стал собираться, чтобы успеть к вечернему представлению. Но сначала он подвез нас всех домой. Мы теснились на сиденье.
— А ваши дочери не будут возражать, что Янис поселится в их вагончике? — спросила мама.
Он засмеялся.
— Они ждут этого! Они всегда хотели младшую сестренку.
Мама улыбнулась. Я видела, что она доверяет Альфреду.
Когда все вылезли из машины, я ненадолго задержалась в кабине грузовика.
До этого я не плакала ни о Глории, ни о Заке, ни о себе самой. Но вот нахлынуло. Все вместе.
— Почему Глория умерла? — всхлипывала я.
— Потому что все люди умирают.
— Но почему именно сейчас?
— Не знаю, может ли какой-то момент быть более подходящим для смерти, чем другие, — сказал Альфред и включил радио, игравшее спокойную музыку.
— Зачем нужны такие, как Адидас? — продолжала я, как будто Альфред мог ответить на все вопросы.
Он осторожно погладил меня по щеке.
— Такие, как Адидас, не всегда были такими.
Я немного подумала и, наконец, примерно поняла, что он имеет в виду.
На Альфреде была коричневая куртка — и хорошо, потому что кожаные куртки хорошо переносят влагу.
— Мой папа как будто и не папа мне теперь, — хныкала я, уткнувшись в потертую кожу.
Альфред ничего не сказал. Только погладил меня по щеке.
Может быть, он смутился и поэтому завел мотор. Тот взвыл, и я поняла, что пора вылезать из кабины, иначе Альфред опоздает на представление.
— Под конец она стала странно себя вести, — сказала я.
— Глория?
— Как будто боялась, что я обманула ее… как будто я не та, за кого себя выдаю…
— Она просто человек, которого не раз предавали. Такие люди иногда странно себя ведут. До завтра, Янис! Мне пора!
Я выпрыгнула из кабины и посмотрела вслед грузовику. Перед тем как зайти в дом, я бросила взгляд на подъезд Глории. Потом подумала, что Линус живет в том же доме, и это была приятная мысль. Хотя теперь все будет совсем не так, как раньше, когда я приходила и звонила в дверь Глории.
Эпилог
Я смотрю на Зака. Его раскрытый чемодан лежит на кровати. Пока он положил туда только стопку трусов и несколько пар носков.
— Ты что, летом в одних трусах будешь ходить? — спрашиваю я.
— А ты? — он кивает на мою сумку, которая совсем еще пустая. — Ничего с собой не возьмешь?
И только тогда я понимаю: мы с Заком долго не увидимся. Несколько недель. А может, два месяца. Я никогда не расставалась с ним на такое долгое время.
— Но ты же приедешь потом к папе — в июле?
Он беспокойно смотрит на меня.
— Обещаешь, Янис? Что приедешь?
Я бросаюсь на шею брату.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — шепчу я. — Я буду по тебе так сильно скучать!
— Ерунда! — смеется он. — Что ты сочиняешь! — он толкает меня, и я шлепаюсь рядом с ним на кровать.
Мама входит со стопкой выглаженной одежды в руках и видит нас.
— Что же это такое! Давайте-ка собирайтесь скорее!
Она смотрит на нас, потом опускает стопку одежды на пол и садится на кровать рядом со мной и Заком. Господин Аль беззвучно прокрадывается в комнату. Он ложится прямо на выглаженную одежду и лижет лапы.
Я смотрю на маму, у нее немного усталый вид.
— Красивые были похороны, — говорит она.
Некоторое время мы сидим молча, мама гладит нас обоих по щекам. Это так торжественно, как прощание.
— А что с Никласом? — спрашиваю я.
— Каким Никласом? — спрашивает Зак.
— Мы приятно провели время, — отвечает мама. — Но дальше, наверное, будем видеться только в семь одиннадцать. Может быть, еще сходим в кино.
— Ладно, — говорю я. Кажется, примерно ясно.
Когда сумки, наконец, были собраны, и настала пора спать, я, конечно, не могла заснуть. И Зак тоже. Он ворочался и вертелся так, что кровать скрипела.
— Что с ним сделают? — прошептала я.
— С кем?
— С Адидасом.
— Наверное, отдадут в другую семью. Не знаю. Здесь точно не оставят. Спи!
— Ладно.
Но заснуть было не так-то просто. Сначала я думала об Адидасе. Сможет ли он измениться, если переедет в другое место. Я надеялась, что да. Потом я стала думать о Глории, а потом о господине Але. А вдруг мама не будет отпускать его на охоту за мышами? А вдруг он впадет в депрессию? Сначала не стало Глории, теперь еще и я исчезну.
Я встала и набрала номер мобильного, который оставил Альфред. Он сказал, что господина Аля можно взять с собой.
— Он может жить с тобой, со мной или с верблюдом, — зевнул Альфред. — Все образуется. А если у него есть талант, он сможет выступать с номером! Спокойной ночи!
Я отправилась на кухню и достала несколько банок кошачьих консервов. Мама сидела за столом. Перед ней стояла чашка и зажженная свеча. На стуле напротив с мрачным видом сидел господин Аль. Я рассказала ему о том, что его жизнь скоро переменится. Он зевнул.
Я забралась к маме на колени, как в детстве, и сделала глоток чая из ее чашки. Она подула на мои волосы, было приятно и щекотно. Совсем так, как в моих воспоминаниях.
— Хороший этот твой Альфред, — сказала мама. — Сегодня увидела его и поняла, что правильно делаю, отпуская тебя.
И тогда мне впервые за долгое время стало по-настоящему хорошо.
А господин Аль растянулся на столе и замурлыкал.
