Альваро Юнке - Мужчины двенадцати лет
Валентин снова остался один. Он отломил кусочек хлеба, впился зубами в котлету.
II
И снова часы поползли один за другим. Уже начало темнеть, когда вошел надзиратель и снова поставил перед ним кувшин с водой и положил кусок хлеба:
— Вот вам хлеб и вода. Через час я зайду за вами, чтобы отвести вас в спальню.
Валентин взял хлеб и бросил его через окно во двор. Надзиратель с минуту смотрел на него, потом вышел, улыбаясь. Тогда Валентин жадно выпил воду и швырнул кувшин за окно.
Надзиратель вскоре вернулся, но он был не один. Его сопровождали директор и учитель.
— Этот ученик ел, — сказал надзиратель, входя. — Посмотрите! — Он указал на косточку от отбивной котлеты. — А вон там корка от сыра и хлебные крошки. Хлеб, который я ему дал, он выбросил в окно. Я сам видел…
— Кто принес вам еду? — спросил директор.
Мальчик молчал. Он твердо решил не быть доносчиком.
— Вы не хотите говорить? Ну что ж, придется отвести его в подвал, — сказал директор надзирателю и при этом подмигнул, чего Валентин не заметил, так как стоял с опущенной головой.
— Ах, в подвал? — спросил надзиратель, взяв мальчика за плечо. — Прекрасно! Теперь-то он узнает почем фунт лиха. В подвал! — грозно заключил он.
Валентина вдруг охватил дикий, неодолимый страх. Как там, в подвале? Что сделают с ним эти люди, которые целый день держали его на хлебе и воде? А может быть, в подвале мыши? А вдруг там змеи?..
— Нет, нет, нет! — умоляюще всхлипнул он.
— Тогда скажите, кто принес вам еду.
Валентин молчал, собрав последние остатки решимости.
— Тогда в подвал, немедленно! — приказал учитель.
— Это Минго, Минго принес! — закричал Валентин и горько заплакал, подавленный стыдом и раскаянием.
— Приведите Минго! — приказал директор.
Надзиратель отправился за мальчиком. Валентин плакал, терзаясь от унижения, мучась тем, что эти противные, ненавистные люди видят его слезы, что они теперь считают его маленьким, плаксой…
Вошел надзиратель, таща за руку Минго.
— Это ты принес ему пищу?
— Нет, нет, нет, сеньор, нет!..
— Как же нет, если он говорит, что ты?.. Ведь он принес, правда?
Валентин кивнул головой, не смея взглянуть на перепуганного мальчонку.
— Вот видишь? Значит, ты?
Минго тоже заплакал.
— Так! — сказал директор. — В течение недели на переменах не выпускайте обоих из класса. А теперь отведите этого в спальню.
III
Раздался звонок. Дети поднялись с мест и стали выходить из класса.
— Кабрера и Минго остаются в классе: им целую неделю запрещено, выходить на переменах, — сказал учитель. — Построиться!
Валентин и Минго одиноко остались сидеть на одной парте.
За дверью гудел веселый ребячий улей. Со вчерашнего вечера Валентин и Минго не разговаривали. Весь первый урок они просидели рядом не шелохнувшись, не взглянув друг на друга, словно находились на разных концах классной комнаты. «Он, наверно, обиделся на меня», — думал Валентин. И сегодня ему становилось грустно от этой мысли. Но маленький негр совсем не обиделся. Глубоко в его простой, светлой и чистой душе созревала мысль, что этот красивый белокурый мальчик, к которому он с первого же момента почувствовал горячую симпатию, поступил с ним дурно. Почему он не хотел сесть с ним за одну парту? Почему не разговаривал с ним? Почему отказался взять книгу? Почему выдал его?.. Но нет, Минго не обиделся. Несмотря ни на что, он все еще чувствовал привязанность к этому высокому, крепкому мальчику, самому высокому в классе. Но теперь он боялся Валентина. Что-то мешало ему заговорить с ним так просто, как он это сделал вчера утром.
Прошло несколько минут. Минго рисовал на бумаге страшные рожи. Валентин думал.
Валентин думал. Бедный Минго, такой милый, такой забавный, ловкий, как маленькая обезьянка! Теперь он целую неделю не сможет выходить из класса на перемене. И за что? За то, что он принес еду ему, Валентину. Валентин ясно сознавал свою вину. Теперь, когда Минго тоже был наказан, всю его обиду и ненависть как рукой сняло. Бедный мальчик, наказан! Не имеет права выходить на переменке. Словно взяли маленького, веселого, ни в чем не повинного зверька и засадили в клетку. Валентин с удовольствием предложил бы ему свою дружбу, ведь он, Валентин, старше и сильнее Мин-го — он может защитить его, если кто-нибудь захочет его обидеть. Остатки тщеславия удерживали его, мешали дать волю своим чувствам, обнять своего друга, негритенка Минго, сына дворника-негра. Он молчал. Как унизиться до того, чтобы заговорить с Минго? Ведь тот даже не смотрит на него. Ну хоть бы разок взглянул! Но Минго продолжал рисовать рожи, словно рядом с ним никого не было. Валентин вспомнил, или, вернее, заставил себя вспомнить: ведь Минго видел его плачущим. Это воспоминание разом сбило с него всю спесь.
Он с минуту смотрел на маленького негра, потом сделал над собой усилие и заговорил:
— Сыграем в та-те-ти, хочешь?
— Ладно! — радостно согласился Минго.
И, взяв лист бумаги, принялся чертить на нем расходящиеся лучами линии для игры в та-те-ти.
Валентин почувствовал огромную радость. Его охватил такой восторг, словно тысячи светлых огоньков зажглись у него в душе. Он ведь боялся, что Минго откажется, боялся почувствовать себя униженным его отказом. Но Минго оказался таким добрым, таким незлопамятным, готовым забыть все на свете, для того чтобы сохранить друга… Валентину захотелось хоть чем-нибудь отплатить маленькому негру за этот благородный поступок.
— Я очень сильный! — сказал он. — Видишь? Дома, когда еще мама была жива, я учился гимнастике, ко мне специальный учитель ходил. Видишь? — Он ударил кулаком по крышке парты. — Если тебя кто-нибудь из мальчишек захочет поколотить… Видишь? Р-раз!.. Тебя собирается кто-нибудь бить?
— Нет!
— Хорошо. Но если кто-нибудь соберется, я тебя буду защищать. Я как ударю — кровь из носу! Видишь? Р-раз!..
Минго радостно смотрел на друга, и милое его личико освещалось сверкающей белозубой улыбкой, а большие, добрые глаза с ослепительными белками излучали ясный, ласковый свет.
Валентин оторвал обложку от своей тетради, вырвал из нее чистый листок и быстро нервными пальцами принялся скручивать шарики для игры в та-те-ти: три белых и три красных.
НИ КО И ЕГО ДЕДУШКА
Старый Гайтан вошел в каморку, подпрыгивая от радости. У стола, тесно прижавшись друг к другу, сидели за миской с макаронами его дочь и пятеро внучат. Он весело крикнул:
— Ура!
Четверо малышей подняли шум и возню. Они хором кричали:
— Иди к нам, дедушка, иди к нам!..
И, потеснившись, освободили для старика место за столом.
Присутствие дедушки, с его всегда улыбающимся лицом, полным веселых морщинок, с его живым, простодушным нравом, приводило внучат в восторженное настроение. Старик вытащил из кармана кулечек с конфетами:
— Сегодня я сяду рядом с Нико.
Николас, или попросту Нико, был старшим сыном в семье. Ему уже исполнилось тринадцать лет. Он был молчалив, даже немного мрачен — точь-в-точь, как его мать.
Дедушка сел рядом с Нико и обнял его:
— Знаешь, почему я сел рядом с тобой?.. Потому что у меня есть для тебя хорошая новость: я нашел тебе работу!
— О! — воскликнула мать, и ее увядшее лицо вспыхнуло, словно внезапная радость снова окрасила его ярким отблеском юности.
— Хорошо, — серьезно отозвался Нико. — А где?
— В том же доме, где служу я, у моего хозяина. Там ты будешь жить и получать двадцать песо в месяц. Да еще кормить тебя будут… Вот видишь! — обратился он к дочери. — Неплохо, а? Этого почти хватит, чтобы платить каждый месяц за комнату. К тому же его оденут в форму, и так он лучше свою одежду сбережет. А сеньор обязательно даст ему что-нибудь из своего старого платья. Он добрый. У него есть свои недостатки, но он не жадный, нельзя сказать…
Нико что-то пробурчал себе под нос. Никто не расслышал.
Но мать и дедушка разом запротестовали:
— Ты еще недоволен?
— Пусть уж лучше он ничего мне не дает!
— Тебе трудно угодить!
— Нет, он хочет, чтобы хозяин дарил ему вещи, ни разу не надеванные.
— Между прочим, вещи, которые он считает старыми и дарит слугам, на самом деле новехонькие. Помнишь, какое он мне в прошлом месяце пальто подарил?
— С иголочки. Мы его за двадцать песо продали. А чтоб старьевщик дал двадцать песо!..
— Хватит разговоров! — радостно воскликнул дедушка, наливая в стакан вина. — Выпьем за Нико — он у нас теперь работник! Да здравствует Нико! Ура!
— Ура! Ура! — нестройным хором подхватили четверо малышей, мигом заразившись буйной веселостью дедушки.
Нико улыбнулся. Мать поцеловала его в лоб и расплакалась.
