Константин Иосифов - Охотники за джихами
— Это туземцы южноафриканского племени массаси. И что они варят? А варят они то, что варили джихи в наших угловых сосудах.
— Человеческое мясо? — спросил Адгур и сделал страшные глаза.
Ребята засмеялись, а одна девочка на всякий случай взвизгнула так, что Архимед зашикал на неё и сердито поглядел на Адгура — только людей отрывает своими глупыми шутками.
— Они выпаривают соль из морской воды. То же самое делали джихи в наших угловых сосудах. В древние времена поваренная соль играла огромнейшую роль в жизни людей: ведь она была единственным сродством сохранять мясо, рыбу и другие продукты на длительное время. Нет соли — будет голодная зима. Огромные массы пародов приходили в движение из-за соли. В здешних мостах соль можно было добывать только из морской воды. И джихи придумали — они стали выпаривать соль. Во время штормов морская вода попадала в западины, которых так много на берегу. Под действием солнца — а климат тогда, не в пример теперешнему, был здесь резко континентальным, сухим и жарким — вода интенсивно испарялась. Полученный маточный раствор, или рапу, наливали в угловатый сосуд. Сосуд ставили ушками на глиняные рогульки. Под котлом разжигали костёр. Помните, мы находили растрескавшиеся голыши? Возможно, джихи бросали в котёл раскалённые камни, чтобы ускорить испарение. Вода испарялась, а поваренная соль оседала на дно. В морской воде есть не только поваренная соль, но и очень горькая магнезиальная соль. К счастью, она выпадает из раствора позднее поваренной. После того как выпадала поваренная соль, остаток раствора, содержащий магнезиальную соль, сливали через этот желобок, пока соль ещё не стала горькой. Теперь понятно, почему эти сосуды находятся на береговом валу?
— Понятно! — ответили ребята. — Чтобы за водой далеко не надо было бегать, да?
— Нам удалось найти и собрать три угловых сосуда. Кроме того, найдено много разрозненных осколков от таких же сосудов. О чём это свидетельствует?
— Джихи варили много соли?
— Во всяком случае, гораздо больше, чем было нужно для одной семьи. Здесь был целый солеваренный промысел. Думаю, соль была продуктом обмена.
— Это же мировое открытие! — воскликнул Миша. — Ах да мы!
— Рано ещё говорить «ай да мы», — сказал Пал Палыч. — Пока можно утверждать только одно — джихи знали солеварение. Вот если бы нам удалось выяснить значение слова «джих». В те времена племена чаще всего назывались по их ремеслу. Например, «иниохи» значило «перевозчики»…
— А джих? «Джих» значит «разбойник», да? — воскликнул Миша. — Посмотрите на Адгура Джикирбу, потомка джихов. Чем не разбойник?
Разбойничья кровь Адгура взыграла.
— Я разбойник? А ты… А ты… — И, не найдя подходящего слова, Адгур толкнул Мишу с табуретки.
Неизвестно, к какому ответному аргументу прибегнул бы Миша, но в этот момент раздался голос Леонида Петровича, и все замерли:
— Это так-то вы археологией занимаетесь? И ведь вы собирались позвать меня.
Все вскочили со своих мест. Леонид Петрович подошёл к столу. Вместе с ним была незнакомая девочка в какой-то накидке вроде милицейского плаща, только красного цвета и очень короткого. На голове у неё был зелёный берёт, из-под берета торчали тугие косички с ленточками в фиолетовую клетку. На ногах были невиданные чулки, тоже в клетку, на чулках, у самых колен, болтались кисточки. Случается, из Москвы или Ленинграда приезжают сюда такие попугайские чистюли. Но они ходят так только в день приезда, пока не побывают на море… Девочка была так ярко одета, что было трудно рассмотреть её лицо. Нужно думать, это была дочка Леонида Петровича, та самая дочка, что жила в Ленинграде у мамы. Заявилась наконец!
Леонид Петрович сменил сердитое выражение на любезное и, протянув Пал Палычу руку, сказал:
— Алеутский Леонид Петрович. Директор данной школы.
Пал Палыч пожал руку и ответил:
— Соколов.
Тогда вперёд выступила девочка. Она тоже протянула Пал Палычу руку и представилась совсем как взрослая:
— Нелли Алеутская. Ученица шестого класса.
Леонид Петрович плюхнулся на Мишино председательское место, а Мише сказал:
— Капелюшников! Принеси стул для Нелли!
Когда Миша принёс два стула — один для Нелли, а другой для себя, — он увидел, что перед Леонидом Петровичем лежит раскрытый блокнот и сам он что-то записывает в этот блокнот. Он молчал, молчали и все остальные. Наконец Леонид Петрович поднял глаза.
— Что же вы молчите? Расскажите о своей работе, — сказал Леонид Петрович, обводя присутствующих своими чудодейственными очками, и сейчас же по стене скользнули два солнечных зайчика и уселись на столе напротив Леонида Петровича.
Ребята молчали. Они подталкивали друг друга локтями, перемигивались, перешёптывались, но слова никто не брал. Если бы этот вопрос был задан, скажем, старым директором или же Верой Ивановной, то ребята нашли бы, что сказать, никто не промолчал бы. Но сейчас все сидели, словно набрав в рот воды, и это молчание, столь несвойственное членам археологического общества, пожалуй, следует приписать очкам Леонида Петровича, и ничему другому.
Да, конечно, в наш век, когда человек облетает без единой посадочки земной шар сколько угодно раз и атомные корабли режут лёд, как самолёт облака, просто чудес не бывает. Бывают чудеса науки и техники, бывают чудеса человеческого гения, очень часто мы сталкиваемся с чудесными изделиями рук человеческих, но вот просто чудес вы не увидите ни за какие деньги, как не встретите, скажем, ни фей, ни волшебников, ни колдунов. И нет на свете ничего такого, чего бы не объяснили учёные, если бы подумали как следует.
Всё это так, и споров тут быть не может… Но как это всё-таки так получается, что, стоит Леониду Петровичу установить свои огоньки на тебя, у тебя сразу же отнимается язык и появляется нестерпимое желание превратиться в букашку-таракашку и спрятаться в какую-нибудь щёлочку в парте?
И как Леонид Петрович умудряется узнавать, что происходит позади него? Даже когда он пишет на доске и стоит спиной к ребятам и вовсе не оборачивается, от него то и дело слышишь: «Капелюшников! Не шмыгай носом!» или: «Джикирба! Хватит тебе в пёрышки играть!»
Ясно, тут дело нечисто и без чудодейственных зеркальных очков не обходится, но объяснить это науке пока ещё не удалось. Правда, Алик-Архимед утверждает, что очки Леонида Петровича зеркальные с обеих сторон и поэтому-то он видит и то, что творится спереди, и то, что творится сзади. Но считать серьёзным это объяснение никак нельзя. Ведь каждому ясно: видеть то, что творится позади твоей собственном головы, нельзя хотя бы потому, что мешает твоя же собственная голова. Вот если бы люди научились делаться прозрачными, тогда другое дело. Но до этого наука пока ещё не дошла.
И ещё — все люди то одевают очки, то снимают их и очень любят крутить их в руках. Вера Ивановна, например, держит очки перед собой, когда ставит отметки. Зоя Николаевна вытаскивает очки из сумочки, лишь когда в кино потухнет свет и на экране появляется название картины. А вот Леонид Петрович никогда не снимает своих очков. Или, может, у него один глаз голубой, а другой жёлтый и он прячет их под непрозрачными стёклами?
— Так что же вы молчите? — спросил Леонид Петрович.
— Видите ли, — начал Пал Палыч, и голос его звучал безжизненно и тускло. — Нам удалось найти сосуды необычайной формы. Есть основания предполагать, что они применялись племенем джихов для выпаривания соли из морской воды. И это было более двух тысячелетий назад.
— Да… Это очень интересно, — сказал Леонид Петрович, и всем стало ясно, что ему вовсе не интересно.
— Наши раскопки позволяют предполагать, что техника ткачества у джихов стояла на сравнительно высокой ступени. Об этом говорят отпечатки ткани на сосудах джихов.
— Продолжайте, продолжайте. Я вас слушаю с большим вниманием. — Но Леонид Петрович не слушал, а рассматривал свой блокнот.
Пал Палыч потерял всякий интерес к рассказу. Сухим, неинтересным голосом, каким делают доклады взрослые на своих собраниях, он рассказал об остальных раскопках. Но как рассказал! Небось самому было скучно слушать себя.
И, как только Пал Палыч замолчал, заговорил Леонид Петрович, даже не попросив слова у председателя:
— А позволительно ли мне будет сказать несколько слов? Я выделил вам комнату для музея, и я бы хотел, чтобы ваша работа была на должной высоте. Я не ошибусь, если скажу, что ваши открытия в известной мере помогают изучению истории и географии и особенно того сравнительно узкого участка территории, который ограничен рамками здешних мост. Всё это расширяет кругозор учащегося, увеличивает умственный багаж и способствует повышению успеваемости по указанным предметам. Но позволительно ли мне спросить, уважаемый Павел Павлович, не приходило ли вам в голову, что этот ярко выраженный крен в археологию оставляет другие дисциплины без должного внимания учащихся?
