Евгений Рудашевский - Куда уходит кумуткан
Дедушка придвинул к себе перечницу:
— Это будет «во-вторых».
Он боялся, что директор музея навредит его кумутканам — нарочно повредит одному из них ласт или накормит какой-нибудь отравой. Причина сформулирована, но неоднозначна. Едва ли Женя на такое решится. Вздохнув, дедушка отодвинул и перечницу, и солонку. Он и без них понимал, что главная причина в другом.
Они с Евгением Константиновичем вместе работали в Лимнологическом институте и всегда недолюбливали друг друга. Когда Виктор Степанович открыл нерпинарий, Женя писал жалобы в администрацию Иркутска, хотел, чтобы дрессированных животных отпустили на волю. Завидовал, конечно. С тех пор прошло много лет. Всё это время байкальских нерп можно было увидеть только в бассейнах нерпинария, а теперь в Байкальском музее появились свои аквариумы. Вот, что так беспокоило дедушку. Конкуренция. Изменить этого он не мог, но участвовать в отборе кумутканов должен был.
— Я еду с вами, — не здороваясь, сказал он дяде Коле.
— Разумеется, — усмехнулся нерповщик.
На следующий день пришлось вновь позвонить ему, предупредить, что на отлов кумутканов поедут трое детей. Дядя Коля удивился, но спорить не стал.
— Хозяин — барин, — только и ответил он.
Когда их охотничья экспедиция выехала на лёд, дедушка продолжал хмуро выставлять перед собой солонки и перечницы. У Максима, Аюны и Саши настроение было совсем другим. Они радостно выглядывали из машины, признавались друг другу, что никогда ещё не участвовали в столь интересной поездке.
В хорошую погоду Байкал просматривался до противоположного берега, но сейчас всё было покрыто дымкой. Обернувшись, ребята не смогли разглядеть даже ближнего берега. Горизонт всюду ширился серой стеной, поднимался ввысь и нависал над головой белоснежным куполом.
Торной дороги не было, только гладкий, вылизанный позёмками наст. Иногда его пересекали грубые шрамы торосов[34] — витиеватые гряды из обломков льда. Здесь словно промчался Шаи-Хулуд, гигантский червь с планеты Арракис, — каменным хребтом вспорол поверхность и занырнул в озёрную глубь. Такие места приходилось объезжать.
В зелёном уазике ехал Евгений Константинович. Директор музея понравился ребятам улыбкой, задорными морщинами у глаз. Ещё больше им понравился След — лайка дядя Коли. Сам Николай Николаевич ехал на открытом квадроцикле и взять к себе собаку не мог. Её посадил к себе дядя Женя. Кроме того, он забрал всё снаряжение нерповщика. Максим жалел, что вынужден ехать в одной машине с молчаливым дедушкой. Виктор Степанович взял в путь старенький пикап с кабиной на четыре места и небольшим кузовом. Ехали друг за другом, вереницей.
Путь преградили завалы льда. Они высились двухметровой стеной, а за ними плескалось голубое озерцо. Дедушка, перекрикивая шум мотора и ломающегося под колёсами наста, объяснил, что эта стена называется нажимом. В последние дни было тепло, лёд расширился, и озёрные щели сомкнулись — вздыбили обломки острых клыков и зачерпнули наружу немного байкальской воды. Такое озерцо было мелким и безопасным, по нему мог бы проехать даже обычный мотоцикл.
Подумав, дедушка добавил:
— Когда похолодает, трещины опять разойдутся.
Встречались и отдельные глыбы — будто наконечники могучих стрел, пущенных в Байкал богами-тэнгэринами с высоты облачных замков. Когда-то здесь тоже стояли нажимы, но ветра давно выскребли, повалили их стены, остались только эти непреклонные и потому одинокие стражи. Чаще всего глыбы были мутными, но попадались и прозрачные, вылитые из чистейшего льда. Они чем-то напоминали ледяные скульптуры, что ставят в сквере Кирова в канун Нового года, только были массивнее, тяжелее.
Дядя Коля петлял, выбирая самый гладкий и надёжный путь, но порой машину начинало трясти мелкой дрожью. Это означало, что под колёсами пошёл ребровик — покров из прижатых друг к другу и стоящих ребром льдинок, словно карточки в библиотечной картотеке. Саша не успевал схватиться за сидение и каждый раз, подскочив, бился головой о крышу. Максим и Аюна посмеивались над ним до тех пор, пока сами не треснулись макушками. Все трое ехали сзади, на двух сиденьях. Сесть вперёд, к Виктору Степановичу, никто не решался. Он и не настаивал.
Машина остановилась.
— Приехали? — обрадовался Максим.
Дедушка не ответил. Вышел из пикапа и заторопился к стоящему впереди квадроциклу. Ребята нахлобучили шапки и, смеясь, начали толкаться — каждый хотел первым дотянуться до рычага переднего сидения. Дотянувшись, наклонили его спинку и, всё так же толкаясь, полезли к двери — их в машине было только две, спереди.
Выскочив на снег, Максим замер. Почувствовал себя маленьким и ненастоящим, запертым в новогодний шар со снежинками. Этот шар кто-то хорошенько встряхнул, и всё занялось ватным туманом. Сейчас не верилось в существование других пейзажей — летних или весенних. Максиму казалось, что он блуждает в этой холодной пустыне в поисках своего ледникового купола. Он здесь потерялся навсегда. Если долго ехать вперёд, не заметишь, как наст озера сменится настом горизонта, а потом — настом облаков. Вечный круг одиноких странствий. Как колесо сансары[35], о котором рассказывала мама.
— Лови!
Снежок угодил Максиму в шею. Аюна и Саша, посмеиваясь, уже готовили новые. Максим показал им кулак, наскоро отряхнулся, забежал за машину. Спрятался там и хотел отстреливаться, но увидел, как под ногами струится позёмка, и замер. Зачарованность не отпускала его. Он и сам растворялся. Рассыпа́лся тысячью мелких снежинок и ускользал быстрым ветром — прочь от всего, что знал. Никогда прежде Максим не чувствовал ничего подобного. Наваждение сошло лишь после того, как в него угодили ещё два снежка. Оживившись, он улыбнулся, стал отстреливаться.
Гнался за Аюной и Сашей, бросал в них наскоро слепленными и разваливающимися на лету снежками. Вздрогнул от испуга, когда в ногах проскользнуло что-то большое и белое, но тут же понял, что это — След, лайка дядя Жени. Ребята и не заметили, как она присоединилась к игре. Молчаливо перебегала от Саши к Аюне, от Аюны к Максиму. Беззвучно разбрасывала лапами снег, виляла хвостом. Вчетвером играть было ещё веселее.
Позвал дядя Коля. Нужно было возвращаться в пикап. Выяснилось, что путь был ещё далёк от завершения. Остановились, потому что его перерезала трещина. Шириной она была чуть больше полуметра, но колёса машин могли провалиться в неё. Пришлось делать настил из досок. Искать обход было бессмысленно, потому что такие щели расползаются на сотни метров и встречаются с другими щелями.
Перепрыгнув через трещину, Максим увидел чёрную глубь Байкала, понял, что всё это время они ехали по тоненькой корочке, покрывавшей тело водного гиганта — уснувшего на зиму и готового пробудиться через несколько недель. От этой мысли стало не по себе.
Когда ребята, шелестя куртками, забрались на заднее сидение, Максим чуть навалился на Аюну и быстро шепнул ей:
— Ты почувствовала?
— Да, — Аюна улыбнулась.
Максим удивлённо посмотрел на неё, но больше не сказал ни слова.
Путь продолжился. Охотничья экспедиция съехала с шумного наста и оказалась на гладком льду. Ребята прильнули к окнам, старались разглядеть переплетение чёрных прожилок на голубом поле. Они ехали по ладони морозного великана, пересекали сотни линий его жизни и смерти.
Затем вновь была мятая, местами разигленная[36] поверхность наста, новые торосы и нажимы. Теперь чаще попадались заструги — снежные ковры, наметённые к отдельно стоящим глыбам.
Вчера ехали весь день. На ночь останавливались в прибрежном посёлке, у друзей дяди Коли. Приехали поздно, а встали рано. Ребята не привыкли к такому режиму.
И теперь Аюна, устав от долгой дороги, задремала, положила голову на плечо Максиму, потом вовсе опустилась к нему на колени. Чувствовала, как брат гладит её волосы, всё глубже опускалась в дремучий мрак Байкала. Плыла, рассекала его воды, кружилась, бросалась вперёд к плывущим поблизости рыбам.
Поднялась к сводчатой крыше льда. Заметила, как с другой стороны по нему скользят тени и устремилась им вслед. Поняла, что их отбрасывают едущие на поверхности машины. Приблизилась ко второй тени. Знала, что это — пикап Виктора Степановича, что она, Аюна, сейчас спит в нём. Прислушалась к глухому шелесту шин. «Я нерпа. Зачем же я привязалась к себе-человеку?» — подумав так, Аюна отпустила себя спящую и поплыла вглубь, в толщу густых кобальтовых вод.
Машину затрясло. Сонные ребята повалились друг на друга. Посмеиваясь сквозь зевоту, схватились за спинки и ручки.
— Что это? — дрожащим от тряски голосом спросил Максим.
— Колобовник, — отрывисто крикнул ему дедушка.
Выглянув в окно, Максим увидел, что они едут по полю из ледяных булыжников, словно по смёрзшимся гроздьям гигантского винограда. Так не трясло даже прошлым летом, когда дедушка повёз их собирать облепиху и вёл машину по таёжному бездорожью.
