Евгений Рудашевский - Куда уходит кумуткан
Максим долгое время удивлял воспитателей в детском саду тем, что рисовал плывущую по бурным рекам нерпу с вошью и глистом на спине. В каждой руке у них было по большому чемодану, а на голове — широкополые панамы. Настоящие путешественники Максиму представлялись именно такими.
Сказка быстро утомила маму однообразием и Максим стал самостоятельно выдумывать препятствия, с которыми довелось столкнуться речным странникам: как их обстреливали из луков китайские аборигены, как на них охотились сибирские тигры. Глист отчего-то казался им особенно лакомой добычей.
Когда Максим впервые пересказал эту сказку Саше, тот сразу вспомнил свой любимый анекдот:
— Две блохи вышли из ресторана. Одна спрашивает у другой: «Ну что, домой — пешком или собаку поймаем»?
Максим не понял, что в этом смешного, только пожал плечами. Потом добавил, что у дедушкиных артистов, к сожалению, ни вшей, ни глистов нет:
— И зря. Шоу дрессированных глистов собирало бы не меньше зрителей.
Представления в нерпинарии были короткими. Тито и Несси крутились в воде, словно затянутые водоворотом. Это называлось вальсом. Фыркали через зажатые носопырки. Это называлось песней. Дети, услышав её, спрашивали родителей, почему нерпы пукают носом. Зажав в зубах кисточку, артисты водили ею по мольберту и, по словам тренера, создавали шедевры, «ничуть не хуже Кандинского». Кроме того, нерпы бросали мордочкой мячи, дули в дудки, из пучин бассейна спасали тонущих кукол, а под конец выпрыгивали из воды высокой дугой — этот номер нравился зрителям больше всего, до того неожиданным было увидеть, с какой скоростью несётся, казалось бы, толстое и неуклюжее животное, с какой мощью оно вырывается из воды и с каким шумом шлёпается обратно. Правда, дети ещё больше радовались, когда артист отказывался выполнять номера, уходил на дно к разделительному сачку, и там под звуки вальса тихонько какал, а потом несколько минут гонял по дну свою какашку, не обращая внимания на призывы тренера.
Максим повидал достаточно представлений и теперь ходил в нерпинарий в выходные дни, когда нерп поднимали из бассейна и отпускали ползать по полу. Можно было гладить их и кормить кусочками омуля — всех, кроме Тито. Дедушка запрещал к нему приближаться. Тито повзрослел, стал настоящим самцом. На его мордочке появились грубые складки, которые к тому же пахли чем-то горьким. По словам дедушки, так Тито завлекал Несси. Должно быть, ей в самом деле нравились такие духи, ведь у неё от Тито родился Лаки.
— Может, и мне после физкультуры не мыться? — спросил Максим.
— Хочешь привлечь самку? — рассмеялась Аюна.
— Почему бы и нет.
— Ну если такую же толстую и усатую…
— Да хоть бы и такую!
— Ну-ну, посмотрим на тебя.
— Точнее понюхаем.
— Э, нет. Нюхать себя сам будешь. Вместе со своей толстушкой.
Максим и Аюна, смеясь и обсуждая Тито, шли в нерпинарий смотреть на Лаки. Его поселили в отдельный бассейн — туда, где раньше жили Лило и Стич. Это был фотосалон, где разрешалось фотографироваться с нерпятами. Теперь там из пенопласта построили копию снежного логовища — как у Максима, только в несколько раз больше. В нём ютился Лаки. Туда хотели переселить Несси, но она не признала сына. Отказался его кормить и едва не покусала. Пришлось выкармливать Лаки из шприца и держать подальше от матери.
Максим и раньше приводил друзей в нерпинарий — всех, кроме Саши. Сашина мама не разрешала ему ходить на представления. Говорила, что Виктор Степанович мучает животных.
— Нет ничего хуже, чем родиться в просторном Байкале, а потом очутиться в мелкой лужице и баландаться там всю жизнь на потеху людям, — говорила она Максиму. — Уж твоя-то мама должна это понимать. Она же буддистка, так? А буддисты молятся за каждую букашку. Как же она терпит, что тут не букашку, а целую нерпу мучают?
Когда Надежда Геннадиевна расходилась, спорить с ней было сложно, да Максим и не знал, как ей ответить. Кивая, он боком протискивался к двери, подталкивал Сашу, призывая его скорее выйти из квартиры.
Позже Максим спросил у дедушки, правда ли то, что он мучает нерп. Виктор Степанович молчал особенно долго. Хмурил нос, поправлял очки. Максим терпеливо ждал. Наконец дедушка промолвил:
— Нет.
Максим надеялся услышать более подробный ответ, поэтому тут же выпалил:
— А Надежда Геннадьевна говорит, что мучаешь.
Подумав, дедушка спросил:
— Это мама Саши Людвига?
— Да! — Максим терял терпение. — Почему она так говорит?
Дедушка снял очки, подышал на линзы. Стал протирать их и при этом говорил:
— Смотри. У нас каждую нерпу осматривает ветеринар. Берёт анализы, делает УЗИ, лечит любую царапину. Мы их кормим витаминами и омулем — дорогой, вкусной рыбой. Так?
Максим неуверенно кивнул.
— Всего этого в Байкале у них нет. Там их мучают паразиты, болезни. Они часто голодают и должны сражаться за свою жизнь. На воле нерпа едва доживает до восьми лет. А могла бы — до шестидесяти. Не я их мучаю. Их мучает природа. Ты можешь возразить. Сказать, что в нерпинарии им приходится отрабатывать корм, выступать перед зрителями.
Максим пожал плечами. Он не собирался возражать.
— Поверь, в Байкале они работают куда больше. Кататься по столику проще, чем гоняться за рыбой. К тому же мы не наказываем артистов. Это в Китае дельфинов бьют током или подсаживают на наркотики.
Ты можешь опять возразить. Сказать, что нерпам тесно в бассейне, что они живут в нём как в тюрьме.
Максим вновь пожал плечами. Он и в этот раз не собирался возражать.
— Тут ты был бы прав, но лишь отчасти. Не забывай, что их поймали совсем маленькими. Они не успели узнать, что такое воля. Нашим нерпам не тесно в бассейне, потому что им не с чем сравнивать. Вот ты, мечтал бы о пломбире с вареньем из черноплодки, если б никогда его не пробовал?
— Не знаю. — Максим в третий раз пожал плечами. — Я его пробовал.
— А ты представь, что не пробовал, и подумай.
Максим помолчал несколько секунд, понимая, что такая пауза будет приятна дедушке, и ответил:
— Наверное, нет.
— Что нет?
— Не мечтал бы.
— Правильно. Так и нерпы. Не знают, что такое свобода и не скучают по ней. Кроме того, — дедушка надел очки, указательным пальцем прижал их к переносице, — мы сами в своих городах, как в большом аквариуме, за толстыми прозрачными стенами. Издали наблюдаем за природой. Несвободны, зато сыты и ухожены. Так что, нет, нерп я не мучаю.
— Значит, они счастливы?
Дедушка вздохнул. Долго молчал, прежде чем спросить:
— Что такое «счастье»?
— Разве ты не знаешь? — удивился Максим.
— Не знаю, каким ты его представляешь.
Максим не смог ответить. Он никогда об этом не думал. Эти разговоры запутали его.
Вечером он спросил у мамы, что такое счастье. Ирина Викторовна растерялась. Помедлив, сказала, что счастье — это гармония души с окружающим миром.
— Это как? — нахмурился Максим.
— Это значит, что счастье… — задумавшись, мама вытянула губы, приподняла брови. — Ну, ты счастлив, когда доволен тем, что получаешь. В то же время — не боишься это потерять. Знаешь, что в любом случае у тебя останется главное — ты сам. А всё остальное, даже самое приятное, тебе дано во временное пользование. В этой мысли, конечно, — какое-то одиночество, но настоящее счастье всегда одиноко.
— Не понимаю, — Максим нахмурился ещё сильнее.
Он настойчиво щипал полы футболки. Из груди поднималось раздражение. Хотелось кричать и топать. Будто он пытался умять что-то большое в маленькую коробку, и у него ничего не получалось.
— А такая гармония может быть в тюрьме? Ну, если тебя хорошо кормят?
— Не знаю, — рассмеялась мама. — Ты что, голодный?
— Лучше быть сытым в тюрьме или голодным на свободе? — не отставал Максим.
— Да не знаю я, что за вопросы странные?
— Ну ты бы что выбрала?
— Свободу.
— Ну вот, — Максим качнул головой. — Я, наверное, как эти нерпы, даже не понимаю, о какой свободе идёт речь. Поэтому выбрал бы поесть…
— Сейчас сварю макароны, — рассмеялась мама.
Максим пересказывал эти разговоры, пока они с Аюной шли от вокзала к нерпинарию. Потом говорили о Саше. Аюна сказала, что он глупо поступил, мог бы пойти с ними и ни о чём не говорить маме.
— Какой он? — Аюна вдруг залепетала и стала на ходу подпрыгивать. — И вправду беленький?
— Беленький, беленький, — усмехнулся Максим.
— Как игрушка?
— Да чего спрашивать? Сейчас сама увидишь.
— Как игрушка? — настойчиво повторила Аюна.
— Да, да, как игрушка, — сдался Максим.
После рождения Лаки в нерпинарий зачастили журналисты. О нём написали все местные газеты, рассказали по телевизору в новостях. Дедушка даже получил поздравительную открытку от Лимнологического института.
