Эдуард Веркин - ЧЯП
– Хотел, – согласился Грошев-старший. – Да, лодка – это хорошо…
– Посмотри лодку, – сказал Грошев. – В сентябре на озера можно будет съездить за щукой. Палатку можно еще посмотреть.
– Съездим, – кивнул отец и, ссутулившись, направился в сторону вокзала.
Грошев не спешил, дождался, пока отец уйдет.
– Нам в два места, – сказал он, когда отец скрылся в вокзале. – Сначала на рынок – там, кстати, медтехника недалеко. Затем к одному челу еще. Двигаем.
Рынок от вокзала оказался недалеко, пять троллейбусных остановок, и медтехника тоже рядом. Купили бабушке ингалятор, затем срезали дворами, мимо монастыря синего цвета.
Рынок обрушился на Синцова и показался ему карнавалом. Здесь продавали все. Старые гири, кур, пустые бутылки, лыжи, лодки, веревки, ножи, книги, телефоны, цепи, комбикорм, удочки, лебедки, моторы, коляски и еще миллион новых и подержанных вещей. Пахло шашлыком, попкорном, вениками и еще чем-то, все ругались и галдели, и перемещались по бессмысленным траекториям, шевелились и копошились, протягивали руки и смеялись над ухом.
Синцов потерялся. У него закружилась голова, его немного затошнило, Грошев сказал, что лучше ему держать карманы под контролем, не отвлекаться и держаться за ним, не отставая. Сам Грошев по сторонам не отвлекался, уверенно шагал к дальним воротам, разрезая толпу.
Павильон «Хобби» размещался на отшибе, рядом с ним стоял медведь. Живой, в наморднике, с вожатым. Синцов так и не понял – продается ли медведь, или он здесь просто так, для антуражу, подумал было, что это человек в костюме, но поймал печальный медвежий взгляд и убедился – настоящий.
В «Хобби» пахло по-другому. Жирными чебуреками, горелыми беляшами, кислым дыханием, металлом, дымом, потом, продавались же здесь рыбки, канарейки и соловьи в клетках.
Монеты, марки, открытки, книги, часы, ножи, самовары и еще много-много всего, трубки, опасные бритвы, фарфоровые статуэтки.
Грошев остановился на пороге, вдохнул, поморщившись.
– Запомни, Костян, – сказал он неожиданно громко и с пафосом, – запомни эту мерзкую вонь! Так пахнет нумизматика! Так пахнут неудачники! Это обитель неудачников! Вот, посмотри!
Грошев ткнул пальцем в мужика, который у входа торговал скульптурами кошек, вырезанными из капа.
Продавец скульптур поглядел на них с неодобрением.
Грошев уверенно направился к монетам.
Их было много. И в альбомах, и в специальных коробочках, и россыпью, и вообще кучами, Синцов не успевал их разглядывать, поскольку Грошев уверенно шагал мимо, не удостаивая монетное изобилие хоть каким-то вниманием.
Синцов смотрел. Не на товары, на продавцов. Они были… одинаковые, что ли. Мужики за сорок лет, усатые, пузатые, довольные, Синцов подумал, что по поводу неудачников Грошев преувеличил, дядьки выглядели вполне счастливо и упитанно.
Грошев остановился в самом конце, возле лысого деда, торговавшего мелкими серебряными монетками и значками. Значков было много, они размещались на вымпелах, блестели и выглядели дешево.
Грошев остановился возле деда, тот кивнул, достал из сумки сверток из плотной мебельной бумаги. Грошев взял сверток, взвесил на ладони, кивнул, вручил деду деньги, развернулся и двинулся прочь, и все.
На воздухе Грошев убрал сверток в рюкзак, подмигнул и сказал, что теперь осталось заскочить еще в одно место, там недолго, потом можно на пиццу, он знает один славный погребок, пицца там из настоящих итальянских печей, построенных из пепла Везувия.
– Почему неудачников? – спросил Синцов. – Ты сказал неудачников.
– Ну да, само собой. Они могут сколько угодно надувать щеки и расчесывать усы, но они все неудачники. Сам посуди – разве состоявшийся человек будет в пятьдесят лет торчать на базаре и торговать столетними гвоздями и двухсотлетней ходячкой? Нет, конечно. Неудачники. Многие это понимают, поэтому бухают. Бухают, как кони в джунглях. Ладно, поехали.
Медведя у входа уже не было, Синцов подумал, что он отправился играть на балалайке и петь песни кабацкого содержания, балалайка, во всяком случае, слышалась.
В этот раз на троллейбусе пришлось ехать гораздо дальше. Троллейбус постепенно пустел, когда маршрут выбрался на окраину, в машине вообще никого не осталось. Кондукторша заварила лапшу и теперь ела с удовольствием, Синцов позавидовал, а Грошев сказал, что это не проблема. После чего достал из рюкзака термос и две банки лапши.
– Флешмоб, – предложил он.
И направился к кондукторше. Синцов за ним. Они устроились напротив кондукторши, Грошев с серьезным видом заварил лапшу, вручил банку Синцову. Синцов стал есть. Грошев тоже. В трамвае запахло глютаматом.
Кондукторша поглядела на пассажиров без впечатления и продолжила обед. Синцов подумал, что таким жалким флешмобом женщину не пробить. На конечной остановке женщина-кондуктор вздохнула, покачала головой и угостила Грошева и Синцова шоколадными конфетами. Грошев шепнул, что отказываться неудобно. Конфета оказалась вкусной. Троллейбус Синцов покинул в смешанных чувствах.
Пункт назначения находился в квартале от конечной, на берегу реки, на пригорке. Трехэтажный дом, выцветший, а когда-то желтый, послевоенной архитектуры, как отметил Синцов, в их городе тоже стояли такие. С верандами, с колоннами, слуховые оконца тевтонской овальной формы.
– Нам туда, – Грошев указал на второй подъезд. – Будем надеяться, луна не в полной фазе.
– Звучит, как песня, – сказал Синцов.
– У всех свои палки в голове, – не успокоил Грошев.
– В каком смысле? Луна, потом палки в голове…
– Только ты особо не дергайся, этот тип… – Грошев помялся, – довольно экстравагантный.
– Псих? – спросил Синцов.
– Умеренно, может, чуть больше. Профдеформации. У него есть кое-что… То есть было, сейчас перегорел, продает коллекцию, грех не взять.
– Перегорел?
– Ага. Спекся, такое сплошь и рядом. Один из самых крупных коллекционеров был по жетонам, почти все собрал, кроме одного…
– А у тебя он есть? – спросил Синцов. – Этот жетон?
– Откуда? Нет, конечно. Я к двадцатке спецов по жетонам подбираюсь, а он в тройку входил. Книгу даже писать начинал, не закончил, конечно.
– И что за жетон? На внеочередное посещение крематория?
– Не, на крематорий у него есть, – отмахнулся Грошев. – У меня, кстати, тоже…
Грошев достал телефон, стал искать в книжке номер.
– Его Лавром зовут. Или Чучелом. Чучелом на форумах, конечно, не в жизни.
– Чучелом?
– Ага. Увидишь… Только внимания особо не обращай на него, а то ему начинает казаться, что ты над ним смеешься. Он в последнее время очень мнительный…
– Постараюсь, – пообещал Синцов. – А на чем он погорел?
– Перегорел, – уточнил Грошев. – Это случается с коллекционерами, очень часто, кстати. Но обычно после того, как коллекция собрана, идти дальше некуда вроде. Некоторые начинают собирать вторую, потом третью, а некоторые остывают к собирательству. Это нормально. Но есть ситуации хуже…
– То есть?
– Теряют смысл не только к коллекционированию, но и к жизни. В этом опасность – коллекционирование не должно перекрывать все остальное, иначе полное разочарование. В этом деле главное – вовремя одуматься, – улыбнулся Грошев. – Чучел одумался, конечно… но уже немного поздно. Увидишь.
Грошев набрал номер.
– Да, мы здесь. Заходим.
В подъезде было темно, день, а темно, Грошев включил фонарик на брелоке. Поднялись на второй этаж, квартира направо, дверь открыта, и снова направо.
Комната напоминала комнату Грошева, только…
В комнате Грошева царил упорядоченный бардак, в этом помещении царило безумие. Настоящее, с таким Синцов не сталкивался настолько близко. Да, тут тоже присутствовали предметы, во множестве, гораздо больше, чем у Грошева. Правда, разнообразием эти предметы не отличались. Стена напротив большого окна была заполнена телефонами-автоматами, от пола и почти до потолка, в несколько рядов, за исключением просвета для сейфа. Сам сейф, тяжелый, совсем как из кино. Вдоль двух других стен располагались стеллажи, заполненные приборами, назначения которых Синцов не знал. Устройства с шестеренками, штангами, проводами и моторчиками. Механические компьютеры, так почему-то подумал Синцов. Или детали боеголовок баллистических ракет. Или запчасти от киборгов, самонадеянные киборги явились из будущего с конспирологическими целями, но сгинули. От отсутствия технического обслуживания, от скверной гидравлики и недостачи масла тонкой очистки их сдали в лом, разобрали на узлы и теперь продают любителям кастомайзинга.
А еще вперемежку с механическими устройствами контрастом на полках стояли чучела.
– Он инженер, – шепнул Грошев. – Во всяком случае, был когда-то. Сначала связью занимался, потом измерительными приборами. Может, и сейчас занимается, не знаю, от него подальше все стараются держаться.
Неудивительно.
