Эдуард Веркин - ЧЯП
Грошев еще раз нажал на нос рыжей кошке, но теперь она промолчала, видимо, заряд истощился.
– Откуда ты это все знаешь? – поинтересовался Синцов. – Ну, эту байку?
Грошев поморщился, вроде как припоминая.
– Да такие байки знают все, – сказал он. – Городские легенды. Но эту мне, кажется, Лоб рассказал. Или тетка его, не помню уже, у Лобанова дома двадцать теток пасется, и они все время сплетничают. Ну, я и запомнил. Потом на форуме собирательском еще читал, кто-то выкладывал в разделе «Байки из склепа».
– Ясно. И что же произошло дальше?
Где-то в квартире грохнуло, точно упал привешенный к стене таз или жестяная ванна. Громко.
Дверь скрипнула и приоткрылась, но Чучел не появился.
– Мимо как раз проходил архангел Михаил с сияющим мечом…
Спокойным, серьезным, обычным грошевским голосом произнес Грошев.
Архангел Михаил.
– Что? – осторожно переспросил Синцов.
Архангел Михаил. Лайтсайбер в деснице, в шуйце ковчежец предпоследнего завета, в сверкающих адамантиевых наплечниках, в сияющей мифриловой броне, верный скорчер за спиной. Лузгая тыквенные семечки, проходил на счастье мимо. Многие видели, многие верят.
– Архангел Михаил, – так же спокойно повторил Грошев. – Тогда вроде как щедрый год был, красноголовики уродились, а они смешные грибы, хрустящие, все их собирали… Короче, Михаил увидел человека, лесника этого, и его поразило отчаяние, которое кричало в человеческом сердце. Он подошел к леснику, взял его ладонь, и улыбнулся, и что-то вложил в руку. Человек был настолько раздавлен горем, что даже не увидел сияния, исходившего от Михаила, и не увидел, как сплавлялся в хрусталь песок под его ногами. Он даже не почувствовал, как сгорели кожа и мясо на его руке, а когда разжал кулак, увидел в ней жетон. То есть жетоны, их было три штуки.
Неприятно стало. Синцов почувствовал, что окружающие чучела смотрят на него. Нет, они, конечно, были мертвы, в них не было ни костей, ни мяса, но Синцову вдруг показалось, что они смотрят на него своими пластиковыми глазами. Что там, за выщипанной шкурой, за фальшскелетом из позеленевшей медной проволоки, за пахнущим нафталином синтепоном, что-то все-таки есть. Немного жизни на остывших костях. Манера говорить, понял Синцов. Грошев говорил всегда одинаково, не повышая голоса, точно непрерывно изыскивая силы для каждого следующего слова, точно выдирая его из болота за потрепанные виски.
Это пугало.
– Жетоны Гривской ГТС, самые обычные, они остывали на глазах, шипели в крови на ладони у лесника. Тот не мог ничего понять, Михаил уходил по лесной тропе и насвистывал что-то веселенькое, а лесник вдруг понял. Понял, чего уж там было непонятного? Лесник поднялся на ноги и подошел к телефону с оборванными проводами. Он опустил жетон в жетоноприемник, и тут же в трубке послышались гудки.
– И дальше что?
– Через полчаса приехала «Скорая», – Грошев давил на кошкин нос. – И жена лесника осталась жива, ее спасли хирурги. Потом, через несколько дней, телефон на том кордоне украли и сдали в металлолом вместе с жетонами. По некоторой информации, тот жетон всплывал еще один раз в Ярославле, но при каких обстоятельствах, доподлинно неизвестно.
– А остальные?
– Не знаю. Остальные тоже исчезли.
– И что, в эту историю верят? – поинтересовался Синцов.
– Умные люди, конечно, не верят. Лавр вот тоже не верил… Но зачем-то повесил на стену двадцать телефонов-автоматов и сделал чучело из любимой шиншиллы.
Синцов не очень хорошо понял, но выяснять не стал, поскольку показался Чучел. В одной руке у него была алюминиевая солдатская фляжка, в другой кувалда. Самая настоящая. Синцов напрягся и насторожился, хотя Чучел не отличался мускулатурой, но рука его выглядела чрезвычайно жилисто и крепко, и кувалда смотрелась в ней привычно, сейчас возьмет и кинет. И одной кувалдой перешибет двух недорослей, а во фляжке у него какой-нибудь кальвадос – перешибет и отметит это решительное событие добрым глотком.
Синцов взглянул на Грошева и увидел, что тот тоже несколько озадачен. Но Чучел не стал метать кувалду, а с безнадежностью уронил ее на пол, так что все чучела на полках подпрыгнули и издали деревянные звуки.
– Вот так оно как-то, – сказал Чучел и встряхнул фляжкой.
Во фляге звякнуло, точно она была наполнена копейками или железными шариками.
– Что там? – осторожно спросил Грошев.
Чучел перехватил фляжку, навалился на горлышко и свернул его с сахарным скрипом, так что Грошев понял, что фляжка не открывалась очень давно.
– Милый мальчик, ты так весел… – каким-то дурацким голосом произнес Чучел.
– Знаю-знаю, – нетерпеливо перебил Грошев. – Знаю, волки бешеные злые станут лапами на грудь.
Синцов увидел, как он смотрит на флягу. Человек, пересекший Сахару, наевшийся сырого песка, наглотавшийся острой красной пыли, обрывающей горло и выедающей глаза. Так смотрит на воду.
– Угадал, – Чучел еще раз взболтнул фляжку.
Холод, Синцову показалось, что внутри перекатываются ледяные стеклянные шарики, замороженная до космического звона брусника.
Чучел подошел к Грошеву и вручил ему фляжку, вложил в руки.
– Это они?
– Да, – ответил Чучел.
И Синцов снова увидел, как у Чучела дрогнули губы, а в глазах жалость, а за ней сразу ненависть, а за ненавистью отчаяние, за слоями сетчатки, как папье-маше, кевлар души.
– Это в качестве бонуса, – сказал Чучел нарочито уверенным голосом.
– Они тоже немало стоят, – напомнил Грошев.
– Не, – помотал головой Чучел. – Ну его, забирай даром. Я же знаю, ты тоже…
– Спасибо, – перебил Грошев. – Спасибо, Лавр. Мы, пожалуй, пойдем, у нас скоро поезд.
– Идите. Идите, ребята, идите…
Грошев начал пятиться к выходу, подхватив заодно за рукав Синцова. А Синцов смотрел за кувалдой, боялся, что Чучел не удержится и все-таки ее схватит. Маньяки любят чучела, вдруг вспомнил Синцов, где-то он читал, что настоящие маньяки весьма прилежны к этому виду творчества и при первой же возможности переделывают всех, до кого могут дотянуться, а руки к тяжелому инструменту у Лавра видно, что привыкли.
Вышли в коридор, Грошев облегченно выдохнул, Синцов тоже.
– Чяп! – позвал Лавр из чучельно-телефонной комнаты. – Чяп, бросай это дело! Послушай моего совета, парень, не лезь в эту тему!
Грошев повертел пальцем у виска, убрал фляжку в рюкзак, и они дружно направились к выходу, стараясь поспешать, Синцов немного зацепился за вешалку и был обсыпан порошком, кажется, от моли.
Выскочили из квартиры на лестницу.
Грошев улыбнулся. Довольно улыбнулся, но не жадно, явно не жадно. Хотя сам Синцов ощущал некоторый коммерческий зуд.
– Сколько подняли? – спросил Синцов.
– Хорошо подняли. Потом посчитаем…
За дверью послышался грохот, стекла на лестничной клетке дрогнули, Синцов догадался, откуда этот грохот. Чучел Лавр кувалдой громил телефонные аппараты.
– Уходим.
Грошев включил фонарик, и они стали спускаться по лестнице.
На улице оказалось светло и чисто, Синцов почувствовал, как он устал от квартиры Лавра, от тяжести, которая там задержалась.
– Эй, подожди!
Из подъезда выскочил Чучел, без кувалды, но с царапиной на лице, длинной, тонкой и кровоточащей. Чучел подбежал, схватил Грошева за плечо.
Кувалды у него не было, но глаза как-то горели.
– Я тебе все-таки расскажу! – с воодушевлением произнес Чучел. – Я тебе расскажу, и ты поймешь!
– Нам на поезд, – холодно произнес Грошев. – Опаздываем уже.
– Слушай, я скажу! Ты еще молодой, до тебя дойдет…
Чучел подтянул Грошева к себе, Синцов напрягся.
– Это все так и задумано, я понял! – зашептал Чучел. – Я только недавно осознал, зачем это все придумано…
Синцов хотел спросить, что придумано, но Грошев едва заметно пошевелил головой, давая понять, что ничего делать не надо.
– Правильно говорили, это ослепляет. Я собрал тысячу двадцать семь серебряных ложек! Тысячу двадцать семь! Зачем я это сделал?
Это Чучел спросил почему-то у Синцова.
– Не знаю, – честно ответил Синцов.
– Вот и я тоже! – радостно ответил Чучел. – Не знаю!
– Нам уже пора, Лавр, – спокойно произнес Грошев.
Но Чучел не услышал.
– Я хотел… – Чучел несколько отстранился от Грошева. – Я хотел кем-то быть, я уже забыл, кем… Но вместо этого я собирал имперские чайные ложки! И подстаканники! И монеты! И еще чего-то, я уже не помню… Только я думал начать жить, что-то сделать, как-то пошевелиться, как мне попадались чудесные восьмигранные подстаканники, пять штук сразу, почти даром у одной старушки. Мне их точно подсовывали!
– Мы опаздываем, – Грошев был терпелив.
– Ты слышишь меня! – почти крикнул Чучел. – Меня всю жизнь отвлекали от… чего-то… Они меня отвлекали! Ты же знаешь, как это бывает, как эта ерунда… А какие я чудесные находил чернильницы!
Чучел закрыл глаза, точно провалился на мгновение в то чудесное, заполненное серебряными подстаканниками и хрустальными чернильницами время.
