Эдуард Веркин - ЧЯП
– Когда его настоящая мать умерла, его в больницу забрали, – сообщила бабушка полушепотом и, выдержав паузу, совсем уже шепотом добавила: – По головному делу.
Бабушка приложила для наглядности ладонь ко лбу.
– Полгода там пролежал, думали, и не выйдет уже.
– Псих, что ли? – усмехнулся Синцов и подумал, что везет ему с психами, как с кем ни познакомится, так снова псих.
– Не псих, а полубелый, – объяснила бабушка. – Он потом как из больницы вышел, еще долго немтырил, ему здравствуйте, а он мычит да в сторону смотрит. И бегом везде бегал, как собачонок, ходить совсем не мог, все только бегом и бегом.
Бабушка улыбнулась. Синцов подумал, что бабушка, может, путает. Вчера она помнила мало, а теперь вдруг воспоминания посыпались, и в этих воспоминаниях Грошев был совсем не такой, каким его успел узнать Синцов.
– Помню, ухо у меня заболело, так я к ним за синей лампой ходила, у них осталась еще. Захожу, а в ограде как раз Петька сидел, играл во что-то. Я захожу, а он как меня увидел, так и кинулся. Испугался, побежал, да об скамейку стукнулся, все лицо себе подбил, кровь течет, а он от меня под крыльцо зарылся. Людей тогда сильно боялся.
Синцов съел предпоследний сырник с тараканами и подумал, что скоро он не будет влезать в штаны. Гривск его тоже изменит, немного передует, немного выплюнет.
– Сейчас-то Петр, конечно, уже нарочный стал, – заключила бабушка. – В магазине всегда пропустит, на мотоцикле подвезет. Но все равно… Кто его там знает, в психическое-то просто так тоже не забирают. Новая мать у него хорошая, учительница, они дружно живут… Но ты с ним не вяжись.
– Ты же говорила, он нам родня, – напомнил Синцов.
– Да тут у нас полгорода родни, девать некуда, хоть соли. Еще будешь сырников?
– Нет. На ночь не хочу.
– Тогда чай пей. Сам уж нальешь.
Бабушка налила себе чаю, размешала ложку меда, ушла в комнату. Синцову чаю не хотелось, он налил себе кипятка, раньше никогда кипяток не пил, а вот вдруг захотелось.
Кипяток понравился. Оказалось, что в нем есть свой строгий вкус, пьешь себе и думаешь, пьешь и думаешь.
Показалась бабушка.
– А может, и не так, – сказала бабушка.
Она села к печке, открыла дверцу, рвала на кусочки упаковку от лекарства, забрасывала клочки в топку.
– Может, я и зря это про Петьку. Мало ли что бывает? Вон твой отец до пятнадцати лет суп не мог есть, а ничего, человеком вроде стал.
– Мы завтра в область думаем съездить, – сказал Синцов. – Погулять там, то, се.
– Ну и съездите. Чего дома-то сидеть? Все развлечение. Мне купишь кое-что, мне уже давно надо…
Синцов поначалу особого желания ехать в область в себе не находил, но потом подумал, что это идея неплохая, правильно ведь, лучше попутешествовать, чем сидеть дома или болтаться по городу и читать на заборах творимое Царяпкиной безумие. А потом, Синцову было приятно отправиться в путешествие на деньги, которые некоторым образом заработал он сам. К тому же Грошев говорил, что ему вполне может понадобиться помощь Синцова, который, разумеется, в случае успешного разрешения возникших вопросов получит свою долю от реализации удачи. Синцов уточнил, какая именно помощь может понадобиться, Грошев надеялся, что сугубо ментальная. Но мало ли что? Нет, он, конечно, может взять Лобанова, но это только на крайний случай, лучше контрагента не пугать Лобановым, испуганный, он может продать вещи другому. А вещи хорошие, таких на рынке может быть всего несколько, и продать их потом получится неплохо, он знает даже, кому, за реальные деньги.
Ну вот, деньги. Кажется, Царяпкина была права насчет Грошева. Насчет того, что он притягивает деньги. Вот Синцов и думал, что будет делать с деньгами, если они случатся? Не с мелочью, а с настоящими. Ну, если вдруг. Вот появятся – и что?
Довольно быстро перебрав скучные варианты вроде покупки смартфонов, айфонов и миелофонов, Синцов пришел к выводу: как потратить деньги интересно, он не знает. Удивлять и то некого. Разве что копить. Синцов решил, что он будет копить, а потом…
Потом не знал. Копить, и все.
Надо спросить, зачем деньги Грошеву, он, наверное, должен знать, специалист как-никак.
Поезд убывал в два ночи, в час зашел Грошев. До вокзала добирались на ощупь, в городе сберегали свет к осени. Опоздали, на перрон взбежали, когда поезд уже стоял, а отец Грошева нервно ходил вдоль вагона.
Загрузились в вагон, тронулись, Гривск мелькнул за окном, поезд ушел за мост, и стало темно.
Всю ночь отец Грошева молчал и разгадывал кроссворды. Делал он это очень быстро, так что Синцов не мог понять – зачем он их вообще разгадывает, это ведь даже не разгадка, а просто заполнение, механический процесс. Но отец упрямо вгонял в клетки ровные печатные буквы, диагонали-вертикали-диагонали.
Сам Синцов лежал на верхней полке и не мог уснуть. Он не ездил на поезде уже давно и никак не мог отвлечься от покачиваний, скрипов и железных звуков, раздававшихся со всех сторон и, кажется, даже с крыши вагона, казалось, что сейчас от поезда что-то отвалится, и все.
Грошев спал на соседней полке, закрывшись подушкой и держась левой рукой за полку для перчаток, уснул он сразу, едва они расположились в купе. А Грошев-старший пил чай, по стакану между кроссвордами, постель расправлять не стал, так и сидел под ночником.
Ехать было почти шесть часов, Синцов закрывал глаза и считал овец, баранов, хомячков, крокодилов, другую скотину, но не помогало. Пробовал по примеру Грошева закладывать голову подушкой, но от этого делалось хуже, перья только усиливали звук, он доставлялся сразу в мозг, колеса стучали в голове. Намучившись и насмотревшись в потолок, Синцов решил, что зря он тоже не запасся кроссвордами, слез с верхней полки и отправился в коридор смотреть в окно.
За окном катила тьма. Только тьма, без огней и проблесков, точно поезд летел через дальний космос. Хотя нет, в космосе звезды, а здесь их не было, их растворила в себе облачность с севера. От скуки Синцов снова начал считать, загадав, что если свет возникнет до тысячи, то поездка получится удачной. На семисот тридцатом его задела заспанная и злая проводница, на восемьсот девяносто третьем из мрака вынырнул разъезд. Он походил на палехскую миниатюру, где в окружении черной лаковой пустоты вдруг распускаются цветы, едет тройка, и счастливый гармонист шагает ей навстречу среди золотых полей.
Несколько секунд, но в свете синих железнодорожных фонарей Синцов успел разглядеть. Водонапорную башню, старый деревянный вокзал, поленницы, длинный желтый дом вдоль железной дороги, скамейку и на ней силуэт худого человека. Дракула присел подышать воздухом перед предстоящей ночной работой.
На девяносто седьмом разъезд уже исчез, и Синцов не успел заметить его название, он подумал, что здесь ночь гораздо настоящее, чем рядом с большими городами, где слишком много электричества. Синцов остановил счет и дальше считать не стал, просто приложился лбом к холодному стеклу и стукался на каждом полустыке.
Наверное, это помогло. Во всяком случае, Синцову спать захотелось, ото лба медленными шагами стала расходиться усталость, когда она добралась до затылка, Синцов перестал с ней бороться, вернулся в купе, уснул и видел сны про медицинскую технику. Бабушка нагрузила Синцова попутной оказией – купить прибор для ингаляции, у ее соседки через дорогу есть, и зимой она горя не знает, ни насморка, ни гриппа, большое благо. Синцов согласился, и бабушка весь вечер описывала достоинства и технические характеристики аппарата, так что Синцов увидел его и во сне, ингалятор походил на роботического лицехвата из японской анимации, он присасывался, вытягивал из жертв мозг и превращал его в лучистую энергию колоссальной мощности. Разбудил Синцова Грошев.
– Вставай, а то в Абакан укатишь.
В Абакан Синцову не хотелось, он проснулся. Вагон стоял напротив вокзала, пассажиры торопились, отца Грошева видно уже не было, на столике лежали четыре журнала с насквозь разгаданными кроссвордами.
Синцов натянул кроссовки, и они с Грошевым вышли на перрон. Здесь было утро, все спешили в город, отец Грошева стоял у фонаря и курил. Синцов и Грошев приблизились, а он их не заметил, точно до сих пор разгадывал кроссворды. Синцов подумал, что так, скорее всего, оно и есть, в памяти отца Грошева хранятся сотни и тысячи кроссвордов, они генерируются у него в голове и по свистку сами собираются в новые разновидности или, напротив, в гиперкроссворд, и Грошев-старший тут же начинает их автоматически разгадывать. А что происходит вокруг, замечает плохо.
– Пап! – позвал Грошев.
Грошев-старший не ответил, стоял, погрузившись в себя.
– Пап! – Грошев подергал отца за рукав.
– Да…
– Пап, мы пойдем.
– Идите, – отец Грошева поморщился, с трудом пытаясь вернуться на землю. – Да, конечно. Может, мне с вами сходить?
– Не, не надо. Ты в рыболовный магазин лучше съезди, лодку посмотри, ты ж давно хотел.
