Борис Раевский - ПОЕДИНОК С САМИМ СОБОЙ
— Да, брат, такие вот цветочки-ягодки… — сказал он.
Молча походил по кабинету.
— Ты, Юлий, скажи прямо: может, чем-нибудь довел ее? Натворил что? Признавайся.
— Да что вы, Игнат Васильевич?! — вскочил Юла. — Ну чес-слово!.. Ни в чем я не виноват.
Тренер опять поглядел на него спокойно и хмуро.
— Да… — Игнат Васильевич переложил какие-то бумажки на столе. Потом снова медленно переложил их в другой угол. — А чего это она так? Как вихрь степной… Как пожар… Как тайфун девятибалльный.
Юла пожал плечами.
— Характер такой, — опустив глаза, тихо сказал он. — Вспыльчивая очень… Вы уж простите, Игнат Васильевич…
Так неловко было Юле. Прямо хоть сгорай от стыда.
— Не хочу, чтобы моему сыну ребра ломали, — видимо цитируя слова матери, негромко произнес тренер. — Не хочу, чтобы ему глаза тут повыкололи! Только через мой труп! Да… И все на Дмитрия Прокофьевича ссылалась. Мол, он тоже так считает. Это кто — отец?
Юла вспыхнул.
— Мой отец погиб, — резко сказал он и воткнул гневный взгляд прямо в глаза тренера. — Погиб в сражении под Курском. Понятно?
Игнат Васильевич удивился этой внезапной резкости. Но спокойно кивнул:
— Понятно.
Они помолчали.
— Очень мне обидно расставаться с тобой, Юлий, — негромко сказал тренер. — Чего уж лукавить? Нравишься ты мне. Да и борец из тебя, чувствую, вышел бы неплохой. Но… — Он развел руками. — Сам понимаешь… Без согласия родителей… — Он снова развел руками.
— Да, — сказал Юла. — Понимаю.
Тренер ушел в зал. А Юла постоял в коридоре, послушал, как разом дружно затопали ноги в зале — пробежка, тренер всегда начинал занятие с короткой пробежки, — и побрел в раздевалку.
Юла медленно снял трико, по привычке полез под душ, потом вдруг мелькнуло, что сегодня он не тренировался и нечего зря казенную воду тратить… Сердито выскочил из- под душа, закрутил кран, оделся.
«Вот и все… Вот так… И конец… — думал он, шагая домой. — Занимался, занимался и все зря…».
Глава X. КОГДА ВРЕМЕНИ — ВАГОН
рошло недели две.
Юла бродил сам не свой. Оказалось, без тренировок день сказочно велик. И пуст. Да, огромен и пуст.
Юла уж по-всякому загружал его, а день все равно был огромен, как космос, и пуст, тоже как космос.
Прочитал Юла подряд несколько книг, и вовсе не из Венькиного списка. Раз уж все пошло кувырком — можно и список порушить. Все это были фантастические повести. В классе мальчишки очень увлекались фантастикой. Но то ли слишком скверно было на душе у Юлы, то ли книги попались неудачные — прочел он их без интереса.
Побывал Юла и в кино. Четыре раза. Фильмы были вроде бы ничего, и пока Юла сидел в темном зале — все было неплохо. Но кончился фильм, Юла выходил вместе с потоком людей на улицу, и снова сразу же возвращались прежние тяжкие мысли.
Каждый вечер заводил Юла разговор с матерью. И все эти разговоры были почти одинаковыми.
Юла жалобно говорил:
— Мам! Ну, чего ты? Ну, пусти меня? Разреши?
— Нет, — спокойно отвечала мать.
Но выдержки у нее хватало ненадолго. Уже через минуту она кричала:
— Только через мой труп!
А еще через несколько минут начинала плакать. Вот это было самое страшное. Из-за этого Юла не мог ни разу толком побеседовать с ней. Едва у матери появлялись слезы, Юла чувствовал, как в голове у него что-то рвется, лопается, трещит.
Он хватал пальто и стремглав выскакивал из комнаты.
— Дмитрий Прокофьевич прав! — неслось ему вслед. — Ремнем тебя надо! Да, ремнем!
«Пусть только попробует! — в ярости думал Юла, размашисто шагая по улице. — Я ему продемонстрирую приемы самбо!».
Да, вся беда была в этом Дмитрии Прокофьевиче. Ведь уже три года Юла занимался в спортшколе. Мать хоть и не в восторге была, но терпела. А тут вдруг — взорвалась. Почему? Конечно, этот «пьющий-непьющий» науськал.
Много раз тянуло Юлу посоветоваться обо всем с Григорием Денисовичем. Но всякий раз Юла решал: нет. Стыдно. Это вроде бы он будет жаловаться на мать? Нет. Хоть и неправа она, но все-таки мать… Родная мать. Жаловаться на нее? Рассказывать, какой скандал учинила она в школе? Позор!
Но посоветоваться с кем-то хотелось нестерпимо. И Юла заговорил о своем горе с Женей. Знал, что не одобряет она «все эти суплесы, нельсоны», но все же…
Юла начал разговор с опаской и заранее решил: «Если только Женя усмехнется, пошутит — сразу прекращу».
Но Женя слушала внимательно. И лицо ее в тусклом свете уличных фонарей было строгим и сосредоточенным. Видимо, понимала Женя, что для Юлы это беда. Настоящая беда.
Они медленно брели по аллее. Одинаково подстриженные деревья стояли молчаливые и строгие, как часовые. Хмурые, они словно прислушивались к беседе. Под ногами ребят тихо похрустывал гравий.
— Раньше я все печалился: не хватает времени, — сказал Юла. — Даже завидовал другим ребятам. А теперь вот времени вагон. Ну же! Радуйся! Так нет… — Он покачал головой.
— Да, — кивнула Женя. — Так устроен человек.
Они замолчали. Неторопливо шагали рядом по тихой вечерней улице.
— А ты попробуй, — сказала Женя. — Живи, как все. Уроки, книги, друзья…
— Пробовал, — махнул рукой Юла. — Но все равно: чего- то не хватает. Будто потерял что-то. Очень важное. Очень нужное…
— Может, привыкнешь? — осторожно предположила Женя.
— Нет, — твердо сказал Юла. — Я чувствую: хоть месяц пройдет, хоть три — все буду скучать по ковру. Нет, ты не смейся, — торопливо сказал он, хотя Женя вовсе не смеялась. — Ты не знаешь, что такое борьба. И как она тянет к себе…
Так, в бестолковых колебаниях, прошло еще несколько дней, и Юла не выдержал: все рассказал Григорию Денисовичу. Тот слушал молча, только скобка у него на щеке изредка вздрагивала.
— Прелестно, — хмуро сказал Григорий Денисович, когда Юла умолк.
Григорий Денисович встал и, не говоря ни слова, стал расхаживать по комнате. К окну — обратно к двери, к окну — к двери.
Юла тоже молчал.
— Ну, вот что, — сказал Григорий Денисович. — Мать дома?
Юла кивнул.
— Так. Ты шагай с Квантом гулять. А я пойду потолкую с ней.
Юла опять кивнул. Взял Кванта и ушел.
Он бродил с Квантом по улицам, а сам видел… Вот Григорий Денисович вошел к ним, вот поздоровался с матерью, заговорил… А мать — сразу в крик:
— Только через мой труп!
Юла вздрагивает. Ох, как знаком ему этот ужасный крик!
Впрочем… На Григория Денисовича мать, пожалуй, не станет орать. Хотя… Мать, когда на нее «находит», ничем не удержишь. Уж Юла-то знает!
Целых полчаса бродил Юла с Квантом. А так хочется побыстрее закончить прогулку и узнать у Григория Денисовича: «Ну, как? Договорились?».
Юла заставляет себя уйти подальше от дома. Еще дальше. Он сворачивает за угол. Вот здесь долго, гораздо дольше других, торчали остатки разбомбленного дома. Пустая кирпичная коробка несколько лет скалилась черными провалами окон. Наверно, никак не могли решить, ремонтировать дом или не стоит? Наконец его снесли, и теперь на том месте — молоденький сквер. Тоненькие нежные деревца. Не ленинградцу никогда и в голову не придет, что здесь стояло здание и его насквозь прошила бомба.
Юла пересекает сквер. Дальше. Еще дальше. Он идет мимо газетного щита, на котором он обычно читает «Советский спорт», мимо пивного ларька, где всегда толпятся мужчины, мимо Жениной школы. Вот так. «Теперь хочешь — не хочешь, а полчаса отгуляю. Не выдам своего нетерпения. Выдержка — главное достоинство борца. Ну, можно и обратно. Нет, не к себе — в квартиру напротив».
— А Григорий Денисович? — растерянно спрашивает он у Марии Степановны, хотя отлично видит, что Григория Денисовича нет. И спрашивать, значит, нечего.
— Не вернулся еще, — говорит Мария Степановна.
Голос у нее спокойный. А чего волноваться?
«Так, — думает Юла. — Конечно. Просто задержался».
Но сердце стучит часто и гулко.
— Я пойду, — говорит он. — Еще погуляю… Потом зайду…
Мария Степановна кивает.
И вот Юла с Квантом опять на улице. Опять бредут знакомой дорогой к Неве.
«Почему он так долго? — тревожится Юла. — Неужели?… Мать уперлась — и все?».
Уже минут через пять его тянет вернуться. Григорий Денисович, наверно, уже пришел.
Но Юла заставляет себя идти дальше, не к дому, а в противоположную сторону. А если Григория Денисовича еще нет? Неловко же перед Марией Степановной. Туда — обратно, туда — обратно. «Нет, нужна выдержка. Дойдем до Невы — и лишь тогда повернем».
И опять он идет по хрустящим дорожкам сквера, мимо газетного щита, мимо пивного ларька, мимо Жениной школы.
Вот и Нева. На обратном пути Юла, сам того не замечая, все ускоряет и ускоряет шаги. Бегом по лестнице…
