Софья Шиль - История Мурочки
Настала очередь идти Мурочке. Она вздрогнула и, спеша, отправилась за ширмы. Молодой священник узнал свою усердную ученицу и так трогательно увещевал ее. Мурочка едва сдерживалась, чтоб не расплакаться от полноты чувства, и вышла после исповеди радостная, точно омытая от всех своих дурных мыслей и слов, точно просветленная и безгрешная, как ангел.
Она встала в сторонке и горячо молилась, и в душе её было только одно тревожное чувство — как бы не согрешить до утра.
Весь следующий день прошел так же хорошо, как этот. После причастия все собрались в общежитии за ранним обедом, потом убрали со стола и принесли яиц и краски. Все принялись за крашенье яиц, в праздничном и миролюбивом настроении, и все хвалили труды друг у друга.
До самой Пасхи Мурочка хранила в себе это мирное и радостное расположение духа. По том заботы и мелочи житейские со всех сторон начали наступать на нее, и радость её поблекла, порывы угасли. Но в глубине души осталось чудное воспоминание о пережитом.
XI
Весенние заботы
В конце апреля Мурочка получила неприятное письмо от своих. Все её надежды на свидание с родными рушились!
Отец писал, что его переводят по службе в другой город, и неизвестно еще, когда они переедут. Поэтому Диме и Мурочке придется провести это лето в городе. Отец писал кратко, но от Агнесы Петровны было длинное письмо. Она сообщала, что отец очень недоволен новым перемещением по службе и стал опять угрюм и раздражителен.
Мурочка так была огорчена, что не дочитала этого письма.
«Неужели я останусь здесь? — думала она тоскливо. — Невозможно!»
Лето в общежитии казалось ей ужасным.
Она ходила расстроенная и унылая; разговоры с Люсенькой о летнем путешествии прекратились… Ведь они думали, что поедут вместе…
С наступлением весны и репетиций враждебные стычки во втором классе прекратились.
Может-быть, надоело всем браниться и корить друг друга злыми словами, может быть, теплый воздух, синее небо, яркое солнце, блеск и радость весны настроили всех благодушно. Все было тихо и мирно, и только изредка звенело по-прежнему, как стрела в воздухе, ядовитое словечко.
В большую перемену гимназистки играли и бегали на дворе. Березы одевались яркою, светло-зеленою листвою, роняли красные сережки, благоухали смолой. В скворечницах хозяйничали и спорили скворцы. Весело было после трех уроков подышать свежим воздухом и побегать, приятно было играть в горелки, догонять друг друга, лазать на заборы и заглядывать в чужие дворы.
И те, что сидели в классе утомленные, бледные и вялые, на дворе вдруг изменялись и становились резвыми и румяными, и так заразительно смеялись, что любо было слушать и смотреть.
Вечером же на дворе было тише и просторнее, потому что играли одни обитательницы общежития. Любимым местом была круглая скамеечка, которая опоясывала ствол старой большой березы, стоявшей во всей своей новой красе посредине двора. Обыкновенно тут си дели Мурочка, Валентина и Комар; приходила и Люсенька с руками, выпачканными красками, когда было уже слишком темно рисовать.
Валентина рассказывала про свою милую Украину, про чистые белые хатки под соломенной опрятной кровлей, про вишневые садочки, про ряды желтых подсолнечников за невысоким плетнем.
— У нас и народ не такой, как здесь, — рассказывала она. — Мне кажется, у нас люди мягче и веселее, и песни поют лучше, и добрее, они, и, кажется, богаче живут.
И они сидели, наслаждались теплым весенним вечером и думали о счастливой Украйне.
Эти три высокие березы, которые росли во дворе, мешали гимназисткам устроить как следует площадку для крокета. Тем не менее, ни одна не согласилась бы на то, чтобы вырубить старые широковершинные березы, которые были так хороши весною и даже осенью и придавали двору что-то поэтическое и милое. И начальница говорила, что жалко рубить старые, вековые деревья.
— Уж лучше устройте себе площадку по меньше, — говорила она.
Репетиции шли успешно. Валентине и её кружку пришлось-таки поработать: одним соображением нельзя было брать, пришлось кое-что и подучить.
Прошла неделя с того дня, как были рас пущены на каникулы все ученицы. Все опустело. Мурочка сидела вечером у окна общежития, когда увидела Люсеньку, идущую по двору с каким-то господином. Это был её брат. Мурочка вздрогнула от внезапной мысли, мелькнувшей в её голове. Не поехать ли с ними?
Она выбежала в прихожую.
— Люся, милая! не откажи, возьми меня с собою.
Люсенька покачала головой.
— Разве это возможно? Ну, рассуди спокойно. Мы тебя довезем до нашего города, а потом как? Там еще 720 верст.
Брат Люсеньки засмеялся.
— Поедем, поедем, барышня! Чего вам тут коптеть? До нашего города довезем, а там еще какой-нибудь хороший человек найдется вам в попутчики, и айда!
— Что ты, — сказала укоризненно Люсенька, — не смущай ее. Разве Катерина Александровна позволит? Никогда. И отец её, я знаю, будет страшно недоволен.
Мурочка повесила голову, а брат Люсеньки проговорил:
— Ты здесь, я вижу, отвыкла от сибирских нравов. У нас — разве не помнишь? — девушки и помоложе путешествуют одни как ни в чем не бывало.
Долго прощалась Мурочка с Люсей, и когда она исчезла с братом за воротами, отошла от окна и уныло поплелась в комнату Доротеи Васильевны.
И Дима скоро пришел к ней прощаться. Инспектор брал его на дачу, в гимназическую колонию. Дима совершенно не интересовался тем, как проведет лето его сестра, и, очевидно, даже не печалился, а скорее радовался, что не надо тащиться к отцу за тридевять земель.
Мурочка глаза вытаращила на него, когда он преспокойно вынул из кармана портсигар, закурил папироску и потом долго вертел этот портсигар. Потом он небрежно простился и ушел.
Вскоре опустел весь дом. В общежитии остались мадам Шарпантье с Лизой, Чернышева и Тропинина. И в гимназии тоже царила безмолвная тишина. Катерина Александровна с мужем и детьми уехала в деревню, и остались только дедушка, его лакей да Лаврентий сторож.
XII
Одиночество
«Ты, верно, удивишься такому большому письму, дорогая, милая моя Валентина. Предупреждаю тебя, что письмо заказное (впрочем, ты увидишь это прежде всего), и что, очень может быть, оно будет больше 5 листов. По-моему, лицемерие говорить: надеюсь, не надоем тебе. Впрочем, если надоест, так брось. Еще светло, спать не хочется, и кругом никого нет. Даже Чернышева ушла куда-то. Заранее извиняюсь за почерк и за ошибки, но выбирай между мной и красиво написанным письмом. Желаю тебе быть красивой, умной, доброй, только больше показывать это, желаю быть счастливой и радоваться жизни. И всего, всего, что только может быть хорошего, желаю тебе, милочка. «Не слишком ли уж нежно?» скажешь ты насмешливо, но ведь я очень люблю тебя, голубчик.
«Что это на меня нашло? Хандрила, хандрила, даже, признаюсь, вчера плакала, а теперь вдруг!
«Начну описывать все по порядку.
«Последняя уехала Люся, за нею явился брат, ну, точь в точь Андрей Андреич наш, только потолще. Моя последняя надежда про пала, они меня не взяли с собою. Катерина Александровна позвала меня и сказала, чтоб я не выдумывала, и очень сердилась. Тея вчера рано утром уехала к своей Липочке в Знаменское, и на нашей половине остались я и Чернышева. Зато мы теперь говорим столько по-французски, что мадам Шарпантье очень добра стала.
«Перед окнами показались ростки тех подсолнечников, которые мы с тобою посеяли. У вас, должно-быть, они уже большие выросли?
«Иногда тяжело делается, милая Флора, когда подумаешь, что я тут одна и не с кем по говорить, да еще как подумаю о доме, как живут они на новом месте, и как отец недоволен, и скоро ли мы увидимся!.. Я так горячо люблю отца, а не знаю, любит ли он меня. Впрочем, я знаю, что любит; мне нравится, что он скрывает, он не хочет так, чтобы все видели; как отец Софронович свою дочь при всех целует. Впрочем, Бог с ними. Поверишь ли, так все это надоело, Софронович, Грачева и все прочее, я рада, что их нет.
«Погода жаркая, но у нас в общежитии прохладно. Мы играем с Чернышевой (не завидуй!), и моя скрипка ужасно меня утешает.
«Степанида пришла и говорит, чтоб я тебе поклон написала, а Машутке родительское благословение, и чтоб она барыни слушалась, а не то мать приедет, уши надерет! Степанида от рук отбилась, зовешь ее, не дозовешься, — все внизу, в кухне сидит. Ты знаешь, мадам Шарпантье за этим не смотрит. Лиза как всегда цветет здоровьем, немного красотою, остроумием, шалостями и ленью.
«Ну, теперь слушай, как живет твоя Эллис и другие.
«Утром занимаемся до 2-х, потом обедаем и идем в сад. У меня там есть любимое местечко над прудом, где мы зимою катались на коньках. Теперь из-за деревьев совсем не видать забора и кажется, будто зелень кругом без конца. Там всегда много народу, и есть одна девочка, которая мне очень нравится и напоминает тебя чем-то, не могу только сказать, чем. Мы подружились и гуляем по большой аллее. Лиза немножко ревнует, но пусть!
