Лия Симонова - Лабиринт
Почуяв, что Дикарь и Лында сменили гнев на милость, Колюня бросил Катырева на попечение кудахтающей вокруг них Чумаковой, а сам подлетел к мирно беседующим недавним противникам. По дороге он прихватил под руку и потащил за собой будто приросшую к земле и остолбеневшую Лину Чижевскую и заорал, как всегда, по-петушиному:
— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
— Заткнись! — оборвал его Кирилл. — Такие люди в твоем классе, а ты, дебил, блефуешь. Приглашай всех на совместную прогулку.
Кирилл многозначительно посмотрел на Арину, как бы признавая ее главенство над девчонками:
— Так ты пригонишь своих девок?
— Они не телки, — грубо обрезала Арина. — Захотят — придут, если понравишься. Я вот к твоему дружку приду, не знаю только, как зовут его.
— Валик, — неожиданно смутился Лында.
— Валик мне понравился, — посмеиваясь, не то шутя, не то серьезно призналась Арина. — А вот ты, Дикарь, и твой сопляк Колюня вряд ли очаровали Линку и Софью, но я за вас походатайствую… Где и когда?..
Опираясь на руку Славика Гвоздева, чтобы не дать ему и низаться в новую потасовку, Арина силком потянула его к ослепшему без очков Катыреву. Чумаковой она велела поискать в его портфеле запасные очки, а Линку-Чижика послала притащить отлетевшую при падении шапку.
Кирилл и Лында, уже не таясь друг от друга, с восхищением наблюдали за Ариной, быстро и споро собравшей в кучу своих ребят. Уже с дороги, на ходу оглянувшись, она помахала им рукой, и они услышали издалека её звонкий голос:
— Общий привет! До новых встреч!
— Я вам говорил, говорил же, — загнусавил не до конца врубившийся в происходящее Колюня. — Эта баба — кувалда, танк! Сёмга её так и кличет Кувалдой или Танком.
— Заткнись! — снова отмахнулся от Колюни Кирилл. — Твоя Сёмга много чего несёт, да не всё по делу.
— Она тебя ищет, — вроде бы ни с того ни с сего ляпнул Пупок. — На сквер прибегала, интересовалась.
— И ты что ей сказал? — грозно спросил Кирилл, придвигаясь к Пупонину.
— А чего я мог сказать? — попятился Колюня. — Я ж ничего не знаю.
— Смотри, — пригрозил Кирилл, — прибью как собаку! Пошли!
— Кирик, — пристраиваясь в ногу с Кириллом, сказал Валик, — эта Арина Родионовна в своих сказках, туда её растуда, воспитает для нас целую ферму тёлок, если ты решил отшвартоваться.
— Факт! — угрюмо согласился Кирилл. — Синхронно мыслим. И ты, сопляк, — как она тебя припечатала! — повернулся он к Колюне. — Станешь выступать, Кувалда она или Танк, яйца поимеешь всмятку. Понял?
— Ну, понял я, а чо? Я чо? Я, как вы… — жалобно заныл Колюня. — А куда сматываться-то будем? Ты с шефом договорился?
— Не твоего ума дело, — огрызнулся Кирилл, — и прикуси язык, Пупоня. Разинешь пасть перед Сёмгой — нахлебаешься дерьма. Усвоил?
Колюня понуро опустил голову, не глядя по сторонам, поплёлся за Кириллом и Валиком.
— Прикинься шлангом, Кир, — как бы размышляя вслух, посоветовал Валик, — скажи Рембо, что уезжаешь к отцу, предложи ему Сёмгу…
— Ну, я к отцу, а вы? К ядрене Матрене? Он что, дурак?.. Ладно, поглядим по ходу действия. С ним никогда наперёд не угадаешь, в каком он настроении. Пошли…
…Днём в подвале было непривычно пустынно. Кирилл, Валик и Колюня прошли через длинный ряд отсеков, набитых старыми, обшарпанными столами, поломанными стульями, наскоро сооружёнными из досок скамьями, а кое-где и диванами да кушетками с вывороченными пружинами и торчащей из дыр ватой — отжившим свой век в уютных квартирах барахлом, подобранным обитателями подвала на свалках и возле помоек.
В самой дальней, непроходной комнате, принадлежащей Рембо, шеф подвала восседал в громоздком старинном, донельзя обшарпанном кресле с мощными подлокотниками и высокой массивной спинкой. Веки его глаз были приспущены, как всегда, а на губах повисла характерная кривая сладенькая улыбочка. Одной рукой он обнимал сидящую на подлокотнике Викулю, другой, с самодельным латунным перстнем-печаткой на указательном пальце, одобрительно поглаживал по щеке недавно появившегося в подвале высокого, светловолосого, стройненького, как свечка, паренька по имени Деня. Этот Деня, Денис Смурыгин, получил кличку Смурной, но Рембо обращался к нему только по имени и всё чаще держал подле себя, вызывая недобрые предположения. Деня-Смурной, это признавали все, обладал завидными качествами: он умел из любой бойни вывёртываться невредимым, да ещё и победителем, что само по себе немало значило для остальных. К тому же он знал и лихо травил анекдоты, как бы вступая в соревнование с незаменимым по части баек Лындой, и поэтому всё больше преуспевал в глазах Рембо. Сложись всё по-иному, Дикарь и Лында, самые влиятельные в подвале и приближённые к Рембо люди, взвинтились бы, но теперь возвышение Смурного играло им только на руку, и они помалкивали.
А вот маневр Викули застал Кирилла врасплох. Чёртова девка спутала все его карты, выбила главный козырь. Не дожидаясь его приговора, она сама подкатила к Рембо, чтобы не он ей, а она ему диктовала условия. В уме и хитрости ей не откажешь, и легко с ней не разделаешься…
Кирилл скрипнул зубами, едва справившись с собою. А Рембо, будто и не приметив вошедших, не двинулся, не шелохнулся, не изобразил шумного восторга при появлении Дикаря, Лынды и Пупка, как делал это обычно, разыгрывая надуманно театральные сцены.
Это было плохим предзнаменованием. И хуже того, щенок Деня, то ли угадав настроение хозяина, а может, подбодренный незаметным движением его руки, продолжал ублажать шефа, не выказывая почтения к старшим. Такое в их кругу не прощалось. Но сейчас они должны была стерпеть, выждать.
— Один металлист приходит домой грустный-грустный, — не обращая внимания на тех, кто занимал верхушку подвальной лестницы, рассказывал Деня. — Мать спрашивает: «У тебя, сынок, голова болит?» Сынок отвечает: «Болит, мама». Мать липнет: «Таблеток в аптеках нету, так, может, тебе металл включить?» Сынок отказывается: «Металл не надо. Поставь «Ласковый май». Может, вырвет меня, так полегчает».
Довольная сладенькая улыбочка шефа означала, что он блаженствует. Не открывая глаз, он скользнул вдоль спинки кресла вниз, и рука его поползла по незащищенной, едва прикрытой коротенькой юбочкой ноге Викули. Викуля, будто ее ударило током, вздрогнула, гаденько улыбнулась, и в ее непроницаемых немигающих глазах появился сатанинский блеск.
— Сидят на дороге два панка, — снова завел свою волынку восходящий в гору Смурной, — сидят они и кефиром обливаются. Подходит к ним незнакомый чувак, интересуется: «Вы что, друганы, в шахматы играете?» Они ему: «А как ты догадался?» А он: «А у меня велосипед за углом…»
— Велосипед — это хорошо, — мечтательно протянул Рембо и перетащил Викулю к себе на колени, — но тачка — лучше. Хочу тачку. Тачку хочу. Дикарик, я хочу тачку…
Рембо хныкал, как безнадежно избалованный малыш, уверенный, что любая его блажь непременно исполнится. Приоткрыв полные истомы карие очи, взрослый мужик просительно посмотрел на Кирилла и, заведомо досаждая ему, принялся тискать Викулю так, словно в комнате, кроме них двоих, никого не было. Викуля не сопротивлялась…
Кирилл уже плохо владел собой. Он понимал, что Викуля отчаялась на крайность, чтобы пробудить в нем ревность, а заодно и пригрозить покровительством Рембо. Но поведение самого Рембо для Кирилла не прояснялось.
Унижать его, вышибалу, главного своего советника и телохранителя перед младшаком и девкой, перехватить его девчонку без предварительного уговора и на его глазах забавляться с ней — это уж было сверх всякой меры, вываливалось из рамок ими же установленных законов. Значит, Рембо что-то против него имеет. Догадывается, похотливая тварь, о его намерениях или выследил его и плюет ему в рожу, как любому другому, самому ничтожному.
Главное, не потерять контроль над собой — тогда перестаешь уже думать о последствиях и способен на все, самое страшное!.. Лында, только Лында, умел вовремя успокоить его, удержать от неверного шага, и Кирилл в поисках поддержки скользнул взглядом по напряженному ищу Лынды, но Валик вроде о чем-то задумался и не проявлял интереса к происходящему. Зато Колюня вел себя беспокойно: ерзал спиной по стене, без конца облизывал слюнявые губы, что случалось с ним в момент крайнего волнения, и цыганские его глаза скакали туда-сюда, ни на ком и ни на чем не задерживаясь.
Молниеносная мысль, вырвавшись из подсознания, подсказала Кириллу, что Колюня проболтался Викуле, обведшей его, дурака, вокруг пальца. Рембо знает, что они от него уходят! Пупок заслуживал лютого наказания, но в этот роковой для них момент, как ни странно, непростительный проступок Колюни облегчал непосильную задачу — не придется ничего объяснять.
— Просьба шефа — закон, — почти не разжимая губ, процедил сквозь зубы Кирилл. И, цитируя заученные в школе стихи, добавил: — Будет тебе, шеф, и белка, будет и свисток.
