Ниссон Зелеранский - Мишка, Серёга и я
— Как вам не стыдно! — проговорил я, задыхаясь.
Званцев расхохотался.
— Крошка, — сказал он, — показать тебе фокус?
Он обернулся к девушке и неожиданно позвал:
— Цып-цып-цып… Хозяин района, как по-твоему, подойдет?
Я снова попятился, натолкнулся на Сашку Гуреева и крикнул девушке, которая стояла в нерешительности:
— Не ходите! Не надо!
Девушка жалко взглянула на меня, потом на Званцева.
— Ну! — уже грозно сказал ей Званцев.
Девушка неуверенно пошла к нему. Она шла, потупившись, как бы нехотя, но все-таки шла…
— Вот так, — усмехнулся Званцев, беря ее за подбородок.
Как бы хорошо я ни относился к девушкам, в том числе и к Ане, отныне я никогда не смогу забыть, что кто-то может позвать их: «Цып-цып-цып…»
— Гадость, гадость! — закричал я и неожиданно для себя громко всхлипнул.
VI
На секунду все неловко замолчали. Отвернувшись и жалко всхлипывая, я пытался освободиться от рук Кости Борисова, который зачем-то меня обнял.
Если бы я был настоящим человеком, я подошел бы к Званцеву, ударил его по лицу и крикнул: «Негодяй!» Вместо этого я расплакался совсем по-детски и очень глупо.
Вдруг кто-то из ребят, кажется Гуреев, удивленно сказал:
— Глядите-ка!
Строгий женский голос спросил за моей спиной:
— Товарищ Званцев, этот мальчик говорит, что он пришел к вам.
Я оглянулся через плечо. Женщина в глухом черном платье подталкивала перед собой нашего Серёгу. Он держал пальто под мышкой и невозмутимо глядел по сторонам.
— Гоните их всех в шею, — лениво сказал Званцев. — И этот детский сад тоже.
— Идите, мальчики, — строго сказала женщина.
— Доревелся? — зашипел на меня Синицын. — Нюня! Все из-за тебя!
Только тут я понял, что нас выгоняют.
Ребята спускались по лестнице молча.
Я шел последним и представлял себе, как будет смеяться над нами Мишка.
— Как там ваш патруль? — грустно спросил у Сережки Гуреев.
Серёга хмыкнул.
— Что ты к нему пристал, Сашка? — вяло сказал Борисов. — Серёгу не знаешь? Смылся он, и всё тут.
— А что я там мешаться буду? — весело сказал Серёга. — Там и без меня народу хватает.
Уже в вестибюле женщина крикнула вахтеру:
— Проследите, чтобы эти мальчики вышли! — и, стуча каблуками, стала подниматься по лестнице.
Проводив ее взглядом, Сережка обернулся к нам и лукаво подмигнул. Когда у него делались такие хитрые глаза, мы сразу понимали, что он нашел выход из положения.
— Не боись, — шепнул он. — Все законно будет.
— Серёга! — восторженно крикнул Гуреев и, обхватив Иванова, высоко поднял его.
— Тише ты, гудок! — рассердился Серёга.
— Как пройдем? — возбужденно спросил Гуреев, выпуская Серёгу. — Ты знаешь?
— Не знал бы, не говорил. Я тут все обследовал. Только пальто не берите. Пошли на улицу.
Вахтер, увидев, что мы выходим, уткнулся в книгу. Он даже не заметил, что мы без пальто.
Было уже совсем темно. В окнах горел свет. По заснеженному газону мы свернули за угол дворца. Снег сухо скрипел у нас под ногами. Сначала мне показалось, что совсем не холодно. Но уже через минуту стало покалывать пальцы и уши.
За углом было тихо. Казалось, что шумный проспект, с которого мы только что свернули, где-то далеко от нас, а не в какой-нибудь минуте ходьбы.
Сережка остановился у пожарной лестницы, поднимавшейся из сугроба, торжествующе сказал: «Вот!» — и показал куда-то наверх. То ли на окна, то ли на балкончики, лепившиеся по обе стороны лестницы, в каком-нибудь метре от нее.
Гуреев сразу сообразил, в чем дело.
— Здо́рово! — закричал он. Но тут же засомневался: — А дверь с балкона, думаешь, открыта?
— Вопрос! — уверенно сказал Серёга. — Свежий воздух им нужен или нет?
Теперь и мы поняли, что он задумал.
Еще бродя по дворцу, Сергей заметил, что у каждого зала есть свой балкон. И что пожарная лестница проходит как раз у балкона боксерского зала. Вот ему и пришла в голову идея вскарабкаться по обледенелым железным прутьям лестницы до третьего этажа, перепрыгнуть метр, отделяющий лестницу от балкона, и незаметно пробраться в зал. Если мы будем без пальто, нас никто не выгонит.
— Сергей, — азартно сказал Борисов, — я полезу первым, слышишь?
И, не дожидаясь ответа, он начал взбираться по лестнице.
— Это туда лезть надо? — испуганно спросил Синицын. — Нет, я не полезу!
— Не полезешь? — переспросил Серёга, надвигаясь на него. — Ах ты, кусок тряпки! Вазелин! Маникюр несчастный! Лезь сейчас же, а то расщеплю на три части!
— Андрей, не бойся, — проговорил Гуреев. — Я тебя поддержу… Я за тобой следом полезу.
— Ну и пусть! Пусть! — чуть не плача, прошептал Синицын, поднимаясь на первую ступеньку. — Сами отвечать будете.
Я вдруг ужасно разозлился на себя. Какого дьявола, в самом деле! Не буду я таким трусом, как Синицын! Хватит, в конце концов, болтать насчет движения атомов и молекул! Сейчас я шагну к лестнице и полезу.
Подойдя к лестнице, я смело шагнул на обледенелую, скользкую ступеньку и сразу почувствовал, что моя решимость исчезла. Мне захотелось немного повременить. Обернувшись, я сказал Серёге:
— Хорошо, что во дворе никого нет. Правда?
— Ты полезешь или нет? — нетерпеливо спросил Серёга.
— Я лезу, — ответил я. — Разве ты не видишь? — И преодолел еще две ступеньки.
Так мы и стали подниматься. Я делал шаг или два, останавливался, глядя в стену перед собой (смотреть вниз я боялся), и что-нибудь говорил Серёге. Он не отвечал и продолжал карабкаться вверх. Когда я чувствовал, что его руки хватаются за ступеньки возле моего пояса, я говорил поспешно: «Лезу, лезу» — и делал следующий шаг.
Потом наверху начался приглушенный спор. Я поднял голову.
Костя Борисов уже был на балконе. Гуреев стоял еще на лестнице. Нагнувшись и держась одной рукой, он пытался отодрать ногу Синицына от ступеньки. Андрей пыхтел и не давался.
— Шагай сюда! — шипел на него Костя и похлопывал по широким каменным перилам балкона.
Наконец Гурееву удалось спихнуть ногу Синицына. Андрей судорожно шагнул мимо балкона и тихонько взвизгнул. Но Костя тут же поймал его ступню и прочно установил ее на перилах.
— Руку давай! — озабоченно скомандовал он (ногу Андрея, завоеванную с таким трудом, Кобра прижимал к перилам). — Сашка, ну чего ты?
— Не могу! — со злостью отозвался Гуреев, который пытался отодрать руку Синицына. — Сильный, черт!
— А ты ему пальцы ломай, — откуда-то снизу посоветовал Серёга.
— Кусается, сволочь! — пожаловался Гуреев.
— Пусти, — сказал мне Серёга и ловко, как ящерица, юркнул мимо меня.
— Не надо, не надо!.. — сквозь слезы шепотом повторял Андрей.
— У тебя ножа нет? — деловито спросил Серёга у Гуреева. — Чиркнуть по пальцам, сразу разожмет.
— Нету, — ответил Гуреев. — Может, его пощекотать? Он страх как щекотки боится.
— Еще свалится, — сказал Серёга. — Обожди, сейчас я его!
Поднявшись еще выше и устроившись над Синицыным, он ударил его по пальцам каблуком. Синицын завопил и разжал руку. Гуреев сейчас же подхватил ее и сунул в сторону Кости. Несколько секунд Андрей еще простоял распятым. Потом перестал сопротивляться. Через мгновение он уже был на балконе.
— Гарик, тебе помочь? — спросил сверху Серёга.
— Нет, я сам, — быстро отозвался я. При одной мысли об этой помощи мне стало не по себе.
— Как хочешь, — с облегчением сказал Гуреев, и они с Серёгой один за другим перебрались на балкон.
Я остался один. Придвинувшись к краю лестницы, я посмотрел вниз. Земля была далеко. Почему-то она вдруг колыхнулась. Я зажмурил глаза и вцепился в лестницу.
Когда я осторожно открыл глаза, ребята уже толпились у стеклянной двери, которая вела с балкона в ярко освещенный зал. Синицын стоял позади и время от времени вздрагивал.
Мне стало так страшно, что я не мог даже позвать на помощь. У меня просто-напросто пропал голос. Представив себе во всех подробностях свою гибель, я так испугался, что неожиданно для себя завопил:
— Ребята! Дайте же руку!
Борисов оглянулся и, отстранив Синицына, подскочил к перилам.
— Прости, Гарька, — сказал он, протягивая мне руку. — Засмотрелся.
Не помню, как я перелез на балкон. Я действовал словно лунатик.
— Молодец! — сказал Борисов, когда я встал рядом с ним.
Я с упоением пробовал ногой прочный, каменный, толстый пол. Я был так счастлив, что даже забыл про секцию.
Серёга, который ждал момента, чтобы прокрасться в зал, оглянулся и жарко прошептал:
— Ребята, никто не смотрит! Айда!
Мы столпились у входа, и Серёга осторожно нажал плечом на дверь. Она была заперта.
