Энн Файн - Пучеглазый
— А нельзя отложить мытье посуды до утра? — спросила я. (Еще одна мамина линия обороны.)
— Нет, — отрезал Джеральд. — Нельзя. Только неряхи и пьяницы оставляют грязную посуду на ночь.
(Про себя я решила сообщить об этом маме.)
— В конце концов, — добавил он. — Ты ведь просто стараешься выгородить свою сестренку. Но получается это у тебя так же плохо, как у твоей мамы. А Джуди, знаешь ли, вовсе не нуждается в твоей помощи. Все обращаются с ней как с малым ребенком, а на самом деле она вполне умеет работать.
Ну, теперь Пучеглазый просто слово в слово повторял мои доводы. Я это тысячу раз твердила! Я раскрыла рот от удивления, а Джеральд меж тем повернулся к Джуди.
— Ведь ты не малое дитя, верно?
Джуди прищурилась, прикидывая, как я догадывалась, что возымеет большее действие — душераздирающий жалобный плач или истерика, которая камня на камне не оставит.
Но я ошиблась. Суть заключалась в том, что по ведомым лишь самой Джуди причинам она души не чаяла в Пучеглазом старикане и в ее головке просто не укладывалось, что он может быть неправ. Раз он утверждает, что она способна мыть посуду, значит, так оно и есть.
— Верно, — согласилась она. — И стул мне не нужен. Я так достану.
— Умница! — похвалил Джеральд. — Я в тебе не сомневался.
Я просто обомлела, честное слово! Пучеглазый объяснил Джуди, как приступить к делу: сначала стаканы, потом ножи и вилки, потом тарелки и, наконец, жирные сковородки. Она со всем справилась, только чуть-чуть повозилась, расставляя посуду по местам, но Джеральд был невозмутим, и в конце концов она всё перемыла и даже ничего не разбила. Сияя от гордости, она повесила фартук на гвоздик.
Когда Джуди закончила, он принял у нее работу. (Ей-ей, я не шучу, он в самом деле подошел, взял пару вилок и рассмотрел внимательно их зубцы, а потом посмотрел на свет пару стаканов.)
— Отличная работа! — похвалил он. — Отныне ты можешь через день мыть посуду по вечерам. Договорились?
— Договорились, — кивнула Джуди, расплываясь в счастливой улыбке.
Я чуть в обморок не грохнулась! А я-то потратила целых пять лет, пытаясь сдвинуть дело с мертвой точки.
— Так, значит, тому и быть, — сказал Пучеглазый, — решено. А теперь в награду я поднимусь к тебе и прочту сказку на ночь.
Может, сперва он и прочитал ей сказку, не знаю. Я поднялась наверх лишь десять минут спустя. Но, проходя мимо, по дороге в ванную я услышала, что читает он ей никакую не сказку. Уже на последних ступенях лестницы я услыхала успокаивающий рокот его голоса:
«Те, кто платят повышенные налоги, как и те, кто вообще освобождены от налогов, должны заботиться о максимальной выгоде своих вкладов. И для тех и для других не облагаемые налогом инвестиции, такие как „Личный справедливый план", схемы „Сохрани заработанное" или кассы взаимопомощи, обладают равной степенью привлекательности. Само собой разумеется, Управление налоговых сборов устанавливает строгие лимиты подобных инвестиций…»
Я заглянула в щелку. Джеральд откинулся на ее подушку и вытянул ноги поверх покрывала. Ботинки его лежали на коврике, а Джуди уютно свернулась калачиком у него под боком и, затаив дыхание, слушала, как он читал ей статью из руководства «Как правильно управлять своими деньгами», изданного Строительным обществом Росса и Киллерна — его прислали бесплатно в придачу к большой пластиковой копилке в форме желудя.
Через десять минут Пучеглазый спустился вниз, торжественно выключая по пути лишние лампочки:
— …семь, восемь, девять! Вот! Теперь-то счетчик станет крутиться помедленнее!
Я поплелась за ним в гостиную. Что мне еще оставалось? Во всем остальном доме воцарилась кромешная темнота. Не заметив, что я иду за ним по пятам, Джеральд подошел и включил телевизор — как раз вовремя: на экране вспыхнула заставка программы «Шотландская копилка».
Я пристроилась рядышком на диване. (После того как Пучеглазый проявил себя таким душкой — приготовил нам ужин и на десять лет вперед вдвое сократил мою повинность по мытью посуды — было бы вопиющей грубостью сесть в дальнее кресло).
— Неужели тебе никогда не надоедает вся эта белиберда? — спросила я его.
— Белиберда? Какая белиберда?
Я кивнула в сторону экрана. Мисс Мойра Мак-Креди предупреждала всех в Шотландии, что нужно тщательно изучить новые пенсионные схемы.
— Вот эта белиберда. Неужели она никогда не казалась тебе скучной?
— Конечно, нет! — Похоже, Пучеглазый об этом ни разу не задумывался. — Ничуть не скучно. Вовсе нет.
Его ответ заинтересовал меня.
— А ты не находишь, что это весьма скучный способ рассматривать милую зеленую планету, на которой мы живем?
На щеках у него вспыхнули красные пятна. Он, поди, решил, что я его снова подкалываю. Но я изо всех сил старалась не давать повода заподозрить меня в недоброжелательности и агрессивности. Мне в самом деле было интересно. Пучеглазый перевел взгляд с меня на мисс Мак-Креди в телевизоре, которая все распространялась о недостатках Государственного плана пенсий по заработку, и наконец сказал:
— Да я всегда так смотрел на вещи.
Я поняла, что мне следует быть еще более осторожной. Машинально потянув вылезшую из носка нитку, я вежливо спросила:
— Но, Джеральд. — Да-да, я его так назвала! — Представь: в один прекрасный день ты присмотришься хорошенько к тому, что тебя окружает, и вдруг тебе явится видение. Предположим, ты увидишь деревья и небо, облака, птиц и зверей так ясно, словно впервые в жизни, и тогда поймешь, что жить на этой планете тебе суждено не более ста лет, и надо их прожить наилучшим образом и постараться быть счастливым. Не покажется ли тебе после этого, когда ты вновь возьмешься за чтение биржевых отчетов и справочников строительного общества, что твой привычный взгляд на вещи — ну, немного скучноватый, что ли?
(А на самом-то деле мне хотелось сказать — примитивный, ограниченный, слепой и глупый! Но я из вежливости сказала лишь «скучноватый».)
С какой бы осторожностью ни формулировала я свой вопрос, все равно боялась, а вдруг он покажется ему слишком грубым. Но мне хотелось знать ответ — честное слово! Я внезапно поняла: отчасти моя неприязнь к Пучеглазому объясняется тем, что он так не похож на нас с мамой — думает и беспокоится о совсем иных вещах. И мне подумалось: если бы только я сумела понять его, может, это помогло бы мне к нему притерпеться.
Хоть мой вопрос мог показаться ему обидным, но он, похоже, не рассердился. Он задумался, пока мисс Мойра Мак-Креди трещала без умолку о дополнительных добровольных взносах, выплатах в случае смерти, наступившей до выхода на пенсию, и альтернативных возможностях. Наконец он нашел ответ.
— Может, это так потому, — заговорил он, — что и сам я человек скучноватый. Очень может быть. Порой я смотрю на людей, таких, как ты и твоя мама, и думаю: «Нет, я никогда не был таким, как они, даже в молодости». Возможно, я так и родился скучным. И был скучным с колыбели.
Его глаза все еще следили за мисс Мойрой Мак-Креди, открывавшей и закрывавшей рот, но он ее больше не слышал. Теперь он отвечал мне не из вежливости. Он заговорил о том, что его на самом деле волновало:
— И отчасти я думаю, что именно это нравится во мне твой маме. Пусть я скучный зануда, но во мне есть парочка старомодных добродетелей, которые часто даются в придачу именно занудам. Я постоянный, предсказуемый и на меня можно положиться. Может, именно такой ей и нужен. Порой мне кажется, что именно в этих свойствах моего характера она нуждается больше всего. Да и твоя сестренка тоже.
Он повернулся ко мне и улыбнулся:
— И как знать, вдруг в один прекрасный день тебе они тоже пригодятся, я очень на это надеюсь.
Ну что тут скажешь? Оставалось только, выждав немного, подняться наверх в свою комнату и поразмышлять обо всем. А ответить на это нечего — можно лишь смущенно пожать плечами и улыбнуться в ответ, что я и сделала. Но позже, лежа в кровати, поджидая маму, я думала: а не слишком ли несправедлива я была к бедному старикану Джеральду Фолкнеру, не слишком ли поторопилась, решив, что он худшее приобретение для нашего дома, с тех пор как папочка упаковал свои вещи и укатил в Бервик-на-Твиде. В конце концов, если подумать, то нельзя же винить Джеральда за то, что мама в его присутствии становилась веселее и оживленнее, чем была наедине с нами. И что она сразу после их знакомства так часто ходила в кино, хотя могла бы и отказаться и побыть дома. (Я ощутила укол совести, вспомнив, как мама один раз попыталась-таки остаться, но этим лишь еще больше меня рассердила!) Нет. Я была не совсем справедлива.
Нехорошо было и винить Джеральда Фолкнера за то, что он любил, когда мама наряжалась, и считал, что у нее красивые ноги. Саймон тоже так считал. И папа, только он редко говорил ей об этом. Что плохого, скажите на милость, в том, что красивые ноги вызывают восхищение?
