Лидия Чарская - Южаночка
И строго нахмурившееся, было, лицо начальницы при первых же звуках просьбы, как-то само собой невольно расплылось в улыбку. А тут еще гости окружили со всех сторон хозяйку и хором стали просить ее за наказанных. И сердце доброй княгини дрогнуло… Лед растопился… Глаза блеснули мягким, влажным блеском.
— Я прощаю вас дети, Бог с вами, но это в последний раз! Слышите, чтобы о подобной дерзкой выходке я уже не слышала никогда больше. Я отпускаю вас на праздник, можете сейчас же дать знать об этом вашим родным.
— Благодарим вас, княгиня, о благодарим вас! — послышались восторженные, признательные голоса обезумевших от радости девочек и они низко приседали, не смея согласно правилу институтского этикета более ярко и бурно выразить свою благодарность и любовь…
Но вот из группы подруг отделилась Южаночка. Она легкими быстрыми шагами подбежала к начальнице, и не выпуская звезды из одной руки, другую руку закинула, за шею изумленной, опешившей княгини и привстав на цыпочки звонко чмокнула ее в щеку.
— Вот вы какая хорошая! — произнесла девочка, глядя прямо в глаза своей начальнице сияющими от счастья глазами. — Я знала, что вы хорошая и всегда были такой, даже когда рассердились на нас. Я поеду к дедушке и расскажу ему все про вас и все вас полюбят, и он, и Марья Ивановна, и Сидоренко, будьте спокойны, полюбят все также как и я вас люблю!
И новый поцелуй, стремительный и нежный, запечатлелся на другой щеке княгини Розовой. Сдержанный смех и шепот послышался в толпе гостей.
— Какая прелесть! Какая непосредственность! — восхищались дамы и мужчины.
Княгиня, смутившаяся, но отнюдь не рассерженная наивной выходкой девочки, притянула ее к себе и заглянула ей в глаза, такие открытые, прекрасные и правдивые, блестевшие детской чистой радостью, проговорила:
— Если ты меня так любишь, девочка, то постарайся же сделать как можно больше, больше приятного твоей старушке-начальнице. Отучайся от своих неподходящих для благовоспитанной девочки манер и оставайся в то же время всегда такой же искренней и правдивой. Обещаешь ты мне это?
— О, да! Обещаю! Ведь я вас так люблю! Люблю первую, после дедушки и Сидоренко! — пылко вырвалось из груди Ины. — Сидоренко это — дедушкин денщик, спасший ему жизнь, — тут же предупредительно пояснила она гостям княгини. Последняя с улыбкой взяла в обе руки голову девочки и ласково поцеловала ее черные глаза… Потом, обращаясь к остальным детям, сказала:
— Ну, идите с Богом! Поезжайте домой и помните, что старушка-княгиня не всегда может быть такой снисходительной и доброй.
Что это был за праздник! Господи Боже, что это был за веселый праздник Рождества!
Дедушка приложил, казалось, все старание, чтобы порадовать свою ненаглядную Южаночку! Чего только не придумывал он, чтобы потешить Ину в эти полторы недели рождественских вакаций! Чудесная нарядная елка! Самые разнообразные подарки-сюрпризы, поездка в цирк, катанье на тройке вместе с Сидоренко и Марьей Ивановной… веселое гаданье под Новый год… Еще более веселое переряживание по вечерам, в котором принимали деятельное участие помимо старой дедушкиной гвардии и Прошка, и длинные, бесконечно сладкие беседы в тесном семейном кругу…
Южаночка вся сияла от счастья… Мелькавшие быстрой чередой рождественские праздники казались девочке сладким, золотым сном. Незаметно промчались они… Золотой сон прервался и готовился перейти в серую скучную действительность… Надо было возвращаться в институт. Но и в самый день отъезда, судьба решила, казалось, побаловать Ину. Утром лишь только Южаночка успела проснуться… Марья Ивановна подала ей объемистый серый пакет с адресом, надписанным косыми и кривыми каракульками… Сердце Ины дрогнуло и забилось в то время как дрожащие ручонки девочки вскрывали конверт. Сладкое предчувствие охватило душу девочки. Вся сгорая от нетерпения, она вынула грубый лист почтовой бумаги из конверта и прочла:
«Ваше Высокоблагородие!
Дорогая наша барышня Иночка, поздравляют вас с праздниками и с Новым годом ваши солдатики, папашиной роты и желают от Господа Бога милой нашей барышне здоровья Ее Высокоблагородию и низкий поклон посылают. Вашей роты солдатики и Тарас-денщик. Покамест милая наша барышня прощайте и желаем счастья!»
Затуманенными от радостных слезинок глазами Ина прочла письмо… Прижала его к губам и крепко-крепко поцеловала дорогие ей строки… Потом, с радостным визгом вскочила с постели и как была босая, в одной рубашонке, не выпуская из рук драгоценного конверта, заплясала, закружилась по комнате в своем любимом, медвежьем танце…
Глава XXII
Она — преступница
— Палтова, вас просят в прием!
Услышала через месяц по своем возвращении в институт, Южаночка, в одно из Воскресений обычно произносимую в таких случаях фразу дежурной «шестушки».
Ина была изумлена. Она знала, что дедушка не мог к ней придти сегодня. Последнее время дедушка реже заглядывал к ней. У него был какой-то озабоченный и не то радостный, не то торжественный вид, очевидно, что-то необычайное происходило с ним в последнее время, но на все вопросы внучки, что с ним случилось, генерал Мансуров отвечал уклончиво и односложно: «Подожди, запасись терпением, Южаночка, скоро ты все, все узнаешь! А пока скажу тебе только одно: твой дедушка уже приступил к решению задачи».
И, не будучи слишком любопытной от природы, девочка ограничивалась этим объяснением и покорно ждала. В прошлый четверг генерал Мансуров зашел всего на минуту к внучке и предупредил Ину, что увидит ее только через неделю, так как ему придется ехать по делу к одному высокопоставленному лицу и он принужден будет пропустить воскресное свидание с внучкой. Поэтому-то, так и изумилась девочка, когда дежурившая в приеме «шестушка» позвала ее туда.
— И кто только мог ко мне придти кроме дедушки сегодня? — задавала себе мысленные вопросы Ина, стремительно бросаясь из класса по дороге в приемный зал..
— Сидоренко! Миленький! Ты — Сидоренко!
И еще издали увидя в углу залы нерешительно топтавшуюся фигуру старого солдата, очевидно, очень неловко чувствовавшего себя среди блестящей толпы важных посетителей-бар. Южаночка одним духом пронеслась через отделяющее их пространство и повисла на шее денщика, к немалому смятению классной дамы и воспитанниц, как дежуривших на приеме, так и принимавших своих родных. И сам Сидоренко, казалось, не ожидал такой чересчур уж радушной встречи. Его старчески-морщинистое лицо багрово покраснело, маленькие глазки растерянно заморгали, тараканьи усы зашевелились.
— Ваше высокоблагородие… Барышня… Иночка… — растерянно залепетал обрадованный и смущенный донельзя этой встречей старик.
— Сидоренко! Сидореночко! Вот радость-то! Вот не ожидала! Ко мне в гости пришел, таракашка ты мой!
И Ина прыгала и скакала на одном месте, хлопая в ладоши, изъявляя всем своим существом самый живой восторг.
— Mesdames! Смотрите! — услышала она неожиданно голос за своей спиной, — на шею солдату виснет, грязному солдату точно отцу родному… и целует его… Фи! Рыжие усы целует… А изо рта у него махоркой пахнет и…
— Что? От кого махоркой пахнет? Кто это сказал?
Южаночка обернулась живо и вперила в говорившую гневные глаза…
Среди дежуривших шестых находилась одна седьмушка. Это была Лина Фальк, за отличие в примерном поведении назначенная самой госпожой Бранд дежурить на приеме. Ее золотушные маленькие глазки впивались в Южаночку насмешливым, ехидным взглядом, белобрысое лицо скривилось в презрительную гримасу. Вся кровь бросилась в лицо Ины при виде этих глаз, этой гримасы… Неожиданным бешенством зажглась ее маленькая, обычно добродушная и незлобная душа.
Ее Сидоренко, спаситель дедушки — грязный солдат! От ее Сидоренко пахнет махоркой! Он, друг дедушки, его старая гвардия! Его гордость! Сердце Ины вспыхнуло, закипело, загорелось от обиды в груди.
— Как ты смеешь говорить так? — в одну секунду очутившись перед ненавистной ей белобрысой Линой, закричала она почти во весь голос.
— Палтова! Не смейте шуметь! Ведите же себя прилично на приеме! — резко остановила ее дежурная «чужая» дама шестых.
Но Ина уже не слышала ничего. Она «зашлась», как говорится, от гнева. Ее Сидоренко! Ее милого, дорогого Сидоренко обидели, оскорбили… И кто же! Кто! Какая-то ничтожная девчонка, недостойная и смотреть-то на такого героя!
И Ина задыхалась от гнева, негодования и душившей ее злобы и безотчетной тоски… Она стояла перед Фальк, вся дрожа с головы до ног и твердила, сверкая глазами и крепко стискивая свои маленькие кулаки:
— А ну, повтори! Повтори, что ты сказала про нашего Сидоренко! — охрипшим от бешенства голосом твердила она, все ближе и ближе подступая к Лине… Та окинула ее вызывающим взглядом, презрительно пожала плечами, надменно вздернула головой и произнесла с недоброй усмешкой на тонких губах:
