Юханна Тидель - Звезды светят на потолке
— Здорово! — говорит она. — Я всегда делаю блины. Мы тут только их и едим.
Уллис смеется и отхлебывает кофе.
— То есть как? Вместо еды? — Йенна вспоминает бабушкины наставления о том, что блины — это десерт, который прекрасно завершает обед из супа, но никак не может быть полноценным обедом или ужином, господи боже мой!
Уллис кивает.
— Ну да, блины или макароны.
— Твоя мама не любит готовить?
— Она не умеет.
Уллис качает головой.
— Она вообще не готовит, — добавляет она.
— Вообще?
Едва успев задать вопрос, Йенна жалеет, что заговорила о Модной Мамаше. Она алкоголичка. Алкоголики не готовят еду. У них и без этого полно дел: например, рыться в урнах для мусора и искать пустые бутылки.
И через секунду Уллис говорит то, о чем Йенна только что думала, будто поймав слова, повисшие над неряшливым кухонным столом, над остывающим в щербатых чашках кофе.
— Она алкоголичка, ты же знаешь, — говорит Уллис самым обыденным тоном.
Минуту назад они говорили о том, какая классная была вечеринка, о том, что физрук Йорген только что женился, о групповой работе, и вдруг Уллис сообщает, что ее мама — алкоголичка, как будто это самое обычное в мире дело.
Йенна не знает, что сказать, куда смотреть. И вдруг понимает, что это и есть то самое поведение, которое она так ненавидит.
— Почти все знают, — продолжает Уллис, размазывая варенье по блину.
— Тебе трудно? — осторожно спрашивает Йенна.
Уллис пожимает плечами.
— Из-за того, что все знают? — уточняет она. — Нет, это не так страшно, как жить вместе с ней.
Уллис широко разевает рот и откусывает от блина. Капля варенья оказывается на щеке, Уллис быстро слизывает ее, орудуя языком, как дворником на лобовом стекле машины. Йенна больше ничего не спрашивает. Хватит вопросов.
Когда Йенна собирается домой, Уллис предлагает встретиться снова.
Йенне тоже этого хочется.
Глава 37
— Она хочет, чтобы ее отпустили домой на Рождество, но врачи сомневаются, — вздыхает бабушка.
Они ужинают. Вареная картошка, мясной рулет, соус плюс вареная морковка и брокколи. Здоровое питание — это очень важно, подчеркивает бабушка, то и дело предлагая Йенне взять побольше овощей.
— Да уж, дело непростое, — задумчиво отвечает дедушка.
Бабушка качает головой, косясь на Йенну. Йенна ничего не говорит.
— Учитывая, какой мы видели ее в прошлый раз, — продолжает дедушка. — Совсем без сил.
— Здесь она, конечно, будет отдыхать, — говорит бабушка, — но вдруг что случится… взять на себя такую ответственность…
— Придется все время быть на связи с больницей, — добавляет дедушка.
— Конечно.
— Так что посмотрим. Времени еще много.
— Ну да.
— Где молоко? — спрашивает Йенна, опустив взгляд. Бабушка отвлекается от обсуждения:
— Ой, неужели я забыла?
— Надо забрать ее домой, Рождество все-таки, — дедушка улыбается, пытаясь поймать Йеннин взгляд. Безуспешно.
— Да, Рождество все-таки, — поддакивает бабушка.
Положив в рот большой вилок брокколи, она быстро жует. Йенна все так же молчит.
А что она может сказать?
Раньше Йенна обожала Рождество. Она любила рождественские подсвечники, скатерти, пластмассовых рождественских гномов на холодильнике, соломенных козлов, елку, слишком обильно усыпанную мишурой, рождественские открытки, рождественские фильмы по телевизору, имбирное печенье.
Особенно имбирное печенье.
Йенна всегда пекла его вместе с мамой. Они стояли рядом у разделочного стола, орудуя обсыпанными мукой скалками, а между ними — миска с формами для печенья и прочими принадлежностями. Они включали рождественскую музыку, делали погромче, открывали бутылку рождественского кваса, и в результате минимум один противень печенья пригорал. Срабатывала противопожарная сигнализация, мама ругалась, Йенна выбрасывала угольки. Вот что такое «рождественские традиции», по мнению Йенны. Или, точнее говоря, все это было традицией — до прошлого года.
В прошлом году Йенне впервые пришлось печь в одиночку.
Мама не смогла.
А в этом году?
В этом году мама, может быть, и не отведает печенья.
Поэтому в этом году Йенне плевать на Рождество.
— Мне плевать, отпустят маму домой или нет, — не говорит Йенна.
Но думает она, похоже, именно так. Думает, что она была бы рада не видеть маму, не видеть всего, что связано с этой проклятой болезнью. С этой треклятой болезнью, которая называется «рак» и от которой некоторые излечиваются, но не все. Кажется, Йенна уже забыла, стерла маму из памяти. Мама ведь больше здесь не живет. Она лежит в больнице, вот уже сто тысяч лет, она, может быть, не вернется. Теперь Йенна это понимает.
Мама, может быть, не вернется.
— Мне плевать, отпустят маму домой или нет, — не говорит Йенна.
Она просто жует овощи из пароварки, прикрыв глаза, и думает о другом.
Глава 38
Теперь Сюзанна избегает Йенну. Йенна протягивает руку, пытается вернуть все на свои места, но Сюзанна ее не принимает.
— Иди к своей Уллис, — говорит она. — Иди к Уллис.
Йенна не возражает. Йенна уходит. Против собственной воли она чувствует себя избранной, приближенной к той, которую они с Сюзанной всегда ненавидели, как им казалось. Сюзанна по-прежнему ненавидит. Может быть, даже больше, чем прежде. Но Йенна — она не может.
Ей и не снилось, что она, Йенна, вдруг будет ходить под ручку с Уллис.
Но вот — ходит.
Теперь — ходит.
Идти после уроков домой к Уллис, чтобы есть блины или хлеб, поджаренный в тостере, с заветрившимся сыром и комковатым маслом. И так приятно, такое облегчение: проходя мимо двери с табличкой «Вильсон», останавливаться на секунду, чтобы сделать выбор, — и шествовать дальше.
Уллис и Йенна сидят и долго разговаривают — не только о работе по религиоведению, но и о многом другом. Например, Уллис рассказывает, что собирается расстаться с Хенке. Йенна и не знает толком, что делать с этой информацией, не очень разбирается в парнях и всяком таком.
Йенна только целовалась однажды с человеком, который после исчез. Он был пьян. That’s it[10]. Но несмотря на это, несмотря на Йеннину неопытность, именно ей Уллис рассказывает о том, что скоро расстанется с парнем.
— Он слишком хороший для меня, — легко отвечает Уллис, когда Йенна спрашивает почему.
— Слишком хороший?
— Да. Слишком добрый. Ему нужна другая.
Иногда, когда они сидят вот так и разговаривают при ярком свете кухонной лампы, в квартиру врывается Модная Мамаша. Тогда Уллис быстро хватает свою и Йеннину чашки и прячется вместе с Йенной в своей комнате.
Это почти как когда кто-нибудь заходит в квартиру, а Йенна знает, что мама сидит без парика.
Они спокойненько садятся на кровать Уллис и продолжают разговор, слыша, как Модная Мамаша бродит по кухне и кричит, что все в крошках! А кофеварку кто оставил включенной! И почему даже кефира нет в доме!
Сначала Йенна боялась этого уродливого, визгливого голоса.
— Дело привычки, — успокоила Уллис.
Комната Уллис совсем не такая, как представляла себе Йенна. Здесь нет беспорядка, не пыльно, стены не увешаны постерами с полуголыми парнями из журналов. На стенах вообще ни одного постера, только картина, одиноко пытающаяся оживить голые бледные стены.
— Красивая, — сказала Йенна, увидев картину.
— Отец нарисовал, — ответила Уллис.
— А где он?
— Его больше нет.
Йенна вздрогнула и опустила руки, коснувшиеся было картины, однако решилась спросить:
— Он умер?
— Нет. Но его больше нет.
Глава 39
— Давно Сюсанна не заходила, — говорит бабушка, достав вместе с Йенной рождественские украшения с чердака.
Йенна берет гнома с дыркой в колпаке и что-то бормочет.
— Что? — переспрашивает бабушка. — Разве не давно?
— Может, и давно, — отвечает Йенна. — Этот порвался.
Бабушка берет в руки гнома, осматривает красную ткань и морщит нос.
— Хилый гномик, — она откладывает его в сторону. — Надо взять хороших украшений у нас дома.
Йенна хватает гнома.
— А чем тебе этот не нравится? — спрашивает она более сердитым тоном, чем собиралась.
— Он мне нравится, — спешно отвечает бабушка. Она перебирает содержимое коробки, браслеты звенят. — Но ты сама сказала, что он порвался. Зачем нам рваные гномы на полках?
— Я его заберу, — Йенна прижимает гнома к груди.
— Ты, кажется, говорила, что в этом году комнату украшать не будешь?
— Я передумала.
— Ясно.
Бабушка продолжает копаться в коробке, приглаживает соломенного козла, протирает лучи золотой звезды.
— Можно позвать Сюсанну на ужин, — говорит она. — Если хочешь. Может быть, завтра? Когда вернемся от мамы.
