Ахто Леви - Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация
Взяли-то их восьмого августа, — о том помнили на Сааре. Сперва держали в Журавлях. Но уже одиннадцатого погрузили на «Тыну», и поплыли они в Ленинград. Прибыли туда благополучно, несмотря на мины. В порту дежурила женщина-милиционер. В Ленинграде везде разрушения. «Колбасы» над городом напоминали о том, что война близко. Погода стояла дождливая. Вечером всех построили и повели в столовую. Больше в городе не были. В эту же ночь повезли дальше. Город затемнён, из окон вагона ничего нельзя рассмотреть. Ехали в вагоне третьего класса. Это, насколько известно, единственный эстонский эшелон, который отправился в пассажирских вагонах.
Легли спать. Проснулись, когда поезд приближался к Тихвину. Выглядывая из окон, они видели серые безликие здания, сломанные заборы. Кругом следы бомбёжек. Часть вокзальных построек в Тихвине разбита. Отсюда перебросили в Вологду. На стоянках и поезду подбегали дети подбирать объедки, которые мы выбрасывали. Комиссар эшелона или начальник, русский, прогонял детей и женщин, на вопросы эстонцев, почему он не разрешает подбирать им объедки, отвечал, что все они лентяи, не хотят работать, поэтому им нечего есть. На самом деле в этом округе два последних года была засуха, потому и голод.
— Иссанд Юмаль! — вздохнула Лейда.
— Дальше через Киров и Молотов приехали в Свердловск, — продолжал Хуго. — Здесь постояли два дня. Большевики, видимо, не знали, что с нами делать. На вопрос: «Куда нас?» — отвечали, что отправят дальше, туда, где квартирные условия получше, поскольку в Свердловске много эвакуированных, нас негде разместить. Последовали на север через Нижний Тагил и Серов…
Это было двадцать третьего. Проснулись, посмотрели в окно и увидели, что едут они мимо лагерей. Большие квадратные территории, окружённые высокими частоколами и колючей проволокой, по углам возвышаются деревянные вышки. Как они позже узнали, лагеря ГПУ везде одинаковы, обычно состоят из восьми — десяти бараков, землянок или же просто брезентовых палаток, в каждой из которых размещены до двухсот заключённых. За территорией лагеря, как правило, расположен посёлок, с жилищами для охранников и их семей. Лагеря сопровождали их на всём пути следования.
Прибыли в Ивдель. Там эшелон принял директор местного манганового завода, сказал, что прибытие эстонцев для него неожиданность, поэтому он не может предложить им приличные условия для жизни. Посёлок состоял из деревянных строений, на которых трепались под ветром поблёкшие рваные лозунги. Невозможно было определить их первоначального цвета. Здесь им дали работу. Большинство направили в мангановую шахту или на строительство железной дороги. Первое время условия жизни и питания были терпимые, жили в бараках, некоторые в домах. В бараке размещалось до двухсот человек, прибыло же их примерно в два с половиной раза больше. Хуго с пятью другими поселили у местного золотоискателя, русского. Интересным оказался человеком: до прихода Колчака был председателем исполкома, за что получил пятьдесят ударов розгами. С тех пор и перестал интересоваться политикой. Жили мобилизованные в одной половине дома, за перегородкой же обитал золотоискатель с женой, курицей и козой. Часть оконных стёкол заменяли куски фанеры. В доме было очень холодно и очень сыро…
— Сначала меня поставили в контору шахты, — вспоминал Хуго, — затем, сообразив, что я не знаю русского языка, уволили и определили извозчиком. Начиная с октября кормить стали значительно хуже, главным образом жидкой пшённой кашей, рыбными супами. Рыба или солёная или испорченная. Давали похлёбку из ржаной муки без мяса. Основное питание — хлеб. Картошки в этом районе мало, поскольку зимы длинные, земли плохие и колхозов поблизости нет. Все продукты привозили из других районов. Платили за работу от 170 до 200 рублей в месяц, едва хватало, чтобы выкупить продуктовые карточки.
Видели в Ивделе и заключённых из поляков. Их как раз освобождали и отправляли в польскую армию. Они были физически истощены, усталые, слабые. Мы прикидывали: вряд ли из них получатся добрые солдаты. Поляков держали в лагерях по обвинению в контрреволюции. Когда Советы оккупировали Польшу, их вывезли в Сибирь. Многие не выжили. На тамошнем кладбище их осталось немало. Всего в этом районе, говорили, около трёхсот тысяч заключённых.
Мы обратились к начальнику НКВД в Ивделе, чтобы узнать о нашей дальнейшей судьбе: кто мы есть, заключённые или мобилизованные? Нам не ответили. Позже объяснили, что мы эвакуированные. Но документов у нас не было, из района выезжать нельзя было. Зима стояла суровая, морозы доходили до 52 градусов, а зимней одежды не выдавали…
— Иссанд Юмаль!
Вскоре все, кто моложе тридцати пяти лет, получили приглашение прибыть в Серов. Ходили слухи, что составляются военные соединения прибалтийских стран, что будут формировать и эстонскую дивизию. Ещё говорили, что Таллинн эвакуировали, что уничтожены крупные предприятия.
В Серов ехали в нетопленых товарных вагонах. По дороге работники НКВД проверяли, вылавливали тех, кто не имел приглашений. В Серове проходили комиссию. Спрашивали лишь: «Как здоровье?» «Не состоял ли в „Союзе Защиты“?» Кто состоял, тех отправляли обратно в Ивдель. Мужики, конечно, все врали: обратно ехать никто не хотел. Потом всех загрузили в эшелоны, сказали, что отправят в Красную Армию. Но до Красной Армии на этот раз дело не дошло, дорога была забита эвакуированными, не пробраться.
Отправили в Красноярск на военные работы. Ремонтировали транспортные средства, грузили-разгружали различные товары. В Красноярске, между прочим, медные рудники да фабрики, изготовляющие серную кислоту. Встретились здесь с эстонским рабочим батальоном.
Хуго попал на медный рудник транспортным рабочим. Надо было разгружать с железнодорожных платформ оборудование эвакуированных сюда заводов. Разгружали с помощью канатов, досок, ломов, другой техники не имелось. Бригадир, татарин, требовал стахановского энтузиазма, поэтому случилось, что один электромотор соскользнул с досок и свалился на землю. Бригадир ругался, орал, потом велел забросать мотор снегом, чтобы не было видно. После этого они и другие моторы затолкали в канаву и закидали снегом. Платили за количество освобождаемых от грузов железнодорожных платформ. Что станет с оборудованием, это никого не интересовало…
— Иссанд Юмаль!..
— Из Красноярска повезли в сборный лагерь в Камышлове, где формировался эстонский запасной полк. Прибыли вечером, разместили к утру. Мест мало, теснота. Ночь провели на улице при сорока градусах мороза. Поселили в землянках. Питьевую воду возили из реки на лошадях, дров не хватало, лошадей тоже, запрягались сами, чтобы тащить сани с дровами за пять километров. Побыли в этом запасном полку две недели, затем повезли нас в Челябинск в Чебаркульский лагерь, куда добирались несколько суток. В Свердловске три дня ждали поезда. Здесь накопилось много эвакуированных. Их условия были тоже тяжёлые. Страдали они от холода. На ночь их из вокзала, единственного места, пригодного для жилья, выгоняли на мороз, и вокзал закрывали до утра. Люди замерзали до смерти. Трупы загружали в вагон и вывозили из города…
— Иссанд Юмаль!..
— В Чебаркуле выяснилось, что землянки без печей, нары давно сожгли. Сюда прибыли и островитяне из трудовых лагерей. Они в Котласском районе строили железную дорогу до Яранска. Бежать было невозможно, кругом глухие леса. При царе в этих местах никто и не жил. Советская власть стала тянуть сюда железную дорогу: на свинцовые рудники понадобилась рабочая сила. Сперва завезли украинскую и белорусскую интеллигенцию, за ними последовали наиболее преуспевающие крестьяне, прибывали всё новые эшелоны: кавказцы, казаки, татары, до эстонцев были поляки. Железную дорогу продолжали строить. Одна ветка должна была вести в Архангельск, пробиться до Белого моря. Другая направлялась в Печору и до Ледовитого океана. Летом малярия, зимою убийственные морозы. Работу, которую повсюду в мире выполняют машины, здесь делали люди. Район Котласа — могила миллионов, — заявил Хуго и продолжал рассказывать — Жители Яранска называют себя не русскими, а северянами, хотя говорят по-русски. Яранск — столица Коми. Издали оставляет приятное впечатление белыми куполами церквей и монастырей. Когда-то это была Северная месса[14]. Коми — угро-финская народность. От русских они отличаются и внешне: тоньше, высокие, у них есть и свой язык, по-русски говорят нечисто. В здешних лесах медведи, лоси, волки. Мобилизованные опасались, что их здесь загонят на каторжные работы, но сделали их лесосплавщиками. Относились к ним всё же, как к будущим красноармейцам…
В августе приказали переместиться в деревню Каряшна, отправились на плотах. Жили терпимо. Но однажды весь их батальон выстроился без приказа и спел эстонский гимн. Начальники перепугались, исчезли. Сразу же положение изменилось, тем более что на фронте многие эстонцы перешли к немцам. Объявили приказ Ворошилова. В нём распорядились всех эстонцев убрать с фронта, собрать в тылу и сформировать из них рабочие батальоны. Строили аэродромы. Одеты плохо. Кормили плохо. Жизнь стала невыносимой. Тогда организовали пассивное сопротивление: отказались работать. Комиссары бесились, начали всех по одному допрашивать, каждого спрашивали отдельно: будет он работать или…
