Шарлотта Янг - Графиня Кейт
Что же увидела Кейт? Бедную Елену в слезах и старого арфиста, который ласково утешал ее, старательно выговаривая английские слова:
— Миледи, вы не следовать плакать, мой дорогой девочка…
Изумленная Кейт принялась расспрашивать, в чем дело. Сильвии-Джоанне не хотелось, чтобы ее называли Еленой!.. К тому же она полагала, что отправлять ее в изгнание жестоко, а просто так раскачиваться на берегу считала и вовсе неприличным…
— Ну хорошо, — сказала Кейт серьезно, — давайте играть во что-нибудь другое.
— Давайте, только в какую-нибудь хорошую игру.
— А что вы называете хорошей игрой?
— С Элис мы часто катаем серсо[17]!
— Это скучно! Придумайте что-нибудь другое!
— А еще мы играем в мячик. Жаль, что у нас его здесь нет!
— Почему же нет?
Кейт вынула из кармана батистовый носовой платочек, положила в него пучок водорослей и принялась перевязывать длинной морской травой.
— Это вовсе не трава, а старый шнурок от корсета, который бросила русалка, — заявила она. — Наверное, она оторвала его, рассердившись на свою бабушку, которая заставляла ее всегда приносить на хвосте много раковин от устриц…
— Русалок не бывает! — сказала Сильвия-Джоанна, серьезно глядя на свою новую подругу.
Совсем не этого ожидала Кейт от знакомства с Сильвией-Джоанной. Эта девочка нисколько не была похожа на свою кузину из Олдбороу и ничем не напоминала Аделаиду и Грейс Лапоэр.
Впрочем, видясь друг с другом каждый день, девочки сошлись ближе и подружились. Опасности, что Кейт увлечет новую знакомую своей резвостью и бесшабашностью, не было. Сильвия-Джоанна берегла свои платья и вечно боялась их замарать. Любимейшим ее занятием было рассматривать наряды, когда она гуляла на публике возле кресла Элис.
Она ужасно гордилась тем, что маленькая графиня играет только с ней одной, хоть ей и доставалось от Кейт немало мучений: подруга заставляла ее бегать наперегонки, оглушала громкими рассказами о различных вещах, вычитанных в книгах, тащила в сосновый лес, где так легко разорвать платье, приглашала рыться с ней в мокром песке…
Кейт привязалась к Сильвии-Джоанне и стремилась к ней при всяком удобном случае как к единственному созданию, с которым ей было позволено играть и болтать. Впрочем, оказалось, что бедная больная Элис для разговоров и для сидячих игр подходила куда больше, чем ее сестра. С Элис, очень много читавшей, Кейт было о чем поговорить, в особенности, когда она своей веселостью выводила больную из состояния обычной меланхолии. Преодолев некоторую боязнь сблизиться с ребенком, до такой степени на нее непохожим, юная графиня начала понимать всю доброту, кротость и терпение Элис. Вскоре Кейт перестала бегать по пляжу, пока больную не увозили домой, а все свое свободное время использовала для рисования картинок, которые потом, сопровождая разными историями, объясняла обеим сестрам, сидя с ними в сосновой роще. Забава эта продолжалась до конца пребывания их в Борнмуте.
Когда вечера сделались длиннее, Кейт успевала приготовить четыре-пять картинок в день. Они представляли похождения одной очень милой маленькой девочки Гильды, родители которой погибли при крушении поезда на железной дороге (картинка, изображавшая этот случай, была вся испещрена красными и желтыми пятнами, которые должны были означать кровь и огонь). Милая девочка совершала разные похвальные поступки: занималась воспитанием братьев и сестер, сама учила их, содержала в порядке дом.
Сильвия-Джоанна надеялась, что прекрасная Тильда в награду за примерное поведение получит титул графини.
— Это может случиться только в том случае, если все ее братья будут убиты, — возразила Кейт.
— Да ведь это просто сказка, — отмахнулась Сильвия-Джоанна, — а в сказке все можно устроить по-своему!
— Во всякой игре должна быть правда! — не сдавалась Кейт.
Сильвия-Джоанна продолжала настаивать, и тогда Кейт в сердцах выпалила:
— Да никогда в жизни я не пожелаю Гильде такой пакости!
Элис и Сильвия-Джоанна были совершенно поражены таким неприличным словом!
Время, проведенное у моря, было счастливым для Кейт, если не считать нескольких неприятных моментов, которые так или иначе были связаны с Сильвией-Джоанной.
Новая подруга Кейт принадлежала к числу тех детей, которые никак не могут обойтись без того, чтобы не целовать постоянно своих друзей, называя то «душечкой», то «голубушкой». Миссис Вардур понимала, что эти постоянные ласки навязчивы и неприличны и что леди Барбаре не понравится, если Сильвия-Джоанна по привычке будет вешаться на шею маленькой графине. Поэтому она запретила дочери все эти излияния любви, разрешив только один поцелуй при встрече и один при прощании.
Сильвии это было неприятно, и она, нарушая приказ матери, то и дело обвивала руками талию Кейт. Юная графиня сначала противилась этому, такое непослушание казалось ей невозможным. Но мало-помалу Кейт поддалась Сильвии-Джоанне и позволяла ей целовать себя, хоть страх быть пойманной и не оставлял ее.
То же самое было и с обращением. Сильвия-Джоанна называла Кейт разными ласкательными именами: «душечкой», «кошечкой», но никогда не «графиней». Кейт была вынуждена сообщить ей, что тетка Барбара не терпит фамильярности и поэтому подруга не должна называть ее просто Кэтрин или Кейт. Сильвия-Джоанна сначала расплакалась от обиды, но на следующий день повеселела и объявила, что отныне она будет звать дорогую леди Кергвент просто К., так как К есть первая буква ее имени и фамилии.
Кейт не оценила выдумки подруги. Все внутри ее возмутилось, и она сообщила Сильвии-Джоанне, что такое название еще больше не понравится теткам и она вынуждена от него отказаться.
Впрочем, сказать-то она так сказала, но когда подруга устремила на нее свои полные упреков и слез глаза, Кейт показалось до того приятным быть так сильно любимой, что она разрешила Сильвии называть ее К.
Никто никогда не узнал ни об этих, ни о некоторых других незначительных непослушаниях, к которым Сильвия-Джоанна как бы подтолкнула Кейт. Жозефина, надзиравшая за девочками, не находила в подобного рода непослушании ничего дурного, а кроме нее некому было наставить подруг на путь истинный. Тетки юной графини не могли и предположить, что кроткая милая Сильвия-Джоанна заставит их племянницу уклониться от привычки говорить чистую правду — привычки, которая была лучшей чертой характера Кейт.
Глава X
Возвращение в Лондон
Миссис Лейси должна была приехать к своей ученице в Борнмут через шесть недель, однако по прошествии этого времени от нее пришло письмо, в котором гувернантка просила отсрочки на пятнадцать дней из-за болезни. Леди Барбара ответила, что все идет так благополучно, что миссис Лейси может не беспокоиться до их возвращения в Лондон, то есть до первого октября.
К концу сентября прибыло еще одно письмо. Бедная миссис Лейси тысячу раз извинялась за все причиненные ею хлопоты, сообщала, что ее сын и доктор настоятельно требуют, чтобы она отказалась от места гувернантки, и умоляла подыскать для юной графини кого-нибудь другого.
— Бедняжка! — сказала леди Джейн. — Я всегда думала, что ей у нас слишком тяжело, хоть должность и помогала ей решить денежные затруднения.
— Ей было бы проще, если бы она имела дело с другим ребенком, — ответила леди Барбара. — Если бы наша племянница оказывала своей гувернантке побольше внимания и уважения, это сделало бы ее жизнь счастливее… Но от Кэтрин трудно ожидать чего-то подобного!
Кейт рассердилась и надулась на тетку за такие слова. Гнев помешал ей раскаяться в том, что она действительно часто бывала невнимательна и недобра к бедной миссис Лейси. К тому же девочка любила перемены и надеялась, что новая бонна будет также добра и весела, как мисс Освальд — гувернантка Лапоэров.
Между тем миссис Вардур решила поехать на время в Лондон, чтобы посоветоваться с докторами относительно здоровья Элис. Это решение привело Кейт в восторг, и она принялась строить планы насчет совместных прогулок по Гайд-парку и разговоров за вечерним чаем. Кроме того, девочку не покидала надежда, что из Олдбороу приедет другая, дорогая ее сердцу Сильвия и присоединится к ним. Особенно обрадовало Кейт приглашение миссис Вардур провести вместе день рождения Сильвии-Джоанны, 21-го октября, и обещание в этот день съездить в Зоологический сад или, в случае дурной погоды, в музей.
Поэтому Кейт уже не так грустила, покидая море и сосновую рощу. Летя по железной дороге обратно в Лондон, она держала в руках красивый дорожный мешок, сделанный двумя ее приятельницами, глядя на который, леди Барбара насмешливо улыбалась. Мешок был наполнен множеством маленьких раковин, там же лежала книга и маленькая тетрадка, в которую Кейт торопливо что-то записывала всякий раз, когда поезд останавливался.
