Леонид Жариков - Повесть о суровом друге
Однажды нам сказали, что около городской думы началась драка рабочих с черносотенцами - защитниками царя. Мы с Васькой помчались туда и по дороге догнали колонну бастующих рабочих. Грозными рядами, в стоптанных сапогах, в заплатанных пальто, шли рабочие с песнями. Впереди, подняв в единственной руке красный флаг, шагал механик Сиротка.
Это был удивительный человек. Руку ему отрубили в тысяча девятьсот пятом году на баррикадах. Жандарм ударил шашкой и отсек руку вместе с флагом. Но вот опять Сиротка несет развевающийся красный флаг! Я с восхищением смотрел на механика и думал, что, если бы мне отрубили руку, я поступил бы так же, как он.
В колонне несли плакат-картину. Там были нарисованы два солдата, разделенные окопом. На одной стороне - русский солдат, на другой германский. Русский протягивал германцу руку, а внизу были написаны слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Вот оно как: то воевали с германцами, то замиряемся. Зачем? И что такое «Пролетарии всех стран»?.. Надо спросить у Васьки, решил я, и спросил потихоньку, чтобы никто из ребят не слыхал, а то задразнят:
- Вася, непонятно мне, кто на картине пролетарий всех стран - немец или русский?
- А ты не знаешь?
- Знал, да позабыл...
Васька усмехнулся:
- Оба. Все бедняки называются пролетариями всех стран. Ты тоже пролетарий, и я, и отец твой.
- А Уча?
- И Уча тоже.
Ну и чудак я: сколько раз слыхал это слово и не знал, что я и есть пролетарий. Значит, и мне нужно соединяться. Я помчался в голову колонны, туда, где рядом с Сироткой прыгал на своем костыле гречонок Уча.
- Уча, спроси: кто я?
- Зачем?
- Спроси.
- Ну кто ты?
- Пролетарий всех стран!.. Давай соединяться?
Этого Уча не ожидал и улыбнулся:
- Давай. Держи пять.
- Будет десять, - сказал я, и мы крепко пожали друг ДРУГУ руки.
Я оглянулся на плакат с рисунком. Русский солдат все так же обнимал германского, они соединялись! Вот что надо делать! А я, чудак, не знал, что все бедняки должны соединяться.
От этой мысли на душе стало веселее.
А рабочие шагали в колоннах и пели:
Но мы поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело.
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу!
Мы, мальчишки, пристроились к бастующей колонне и звонко подхватили знакомый припев:
На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперед,
Рабочий народ!..
На тротуарах стояли притихшие городовые. Они были при саблях и револьверах, но почему-то не трогали рабочих, боялись, наверное.
Когда наша колонна подходила к Пожарной площади, навстречу из боковой улицы вышли черносотенцы: лавочники, попы с крестами и хоругвиями, лабазники с царскими флагами. Колбасник Цыбуля шел впереди и нес в руках портрет царя.
Улицы и вся площадь были запружены народом. Столько людей я не видел еще никогда в жизни и невольно схватился за руку Васьки, боясь потеряться в толпе.
Гул стоял над площадью. Развевались на ветру пестрые флаги: красные большевистские, черные - анархистов, трехцветные - царские. Во всех углах площади выступали ораторы, забравшись на плечи товарищей, потрясали кулаками, сбивчиво выкрикивали каждый свое. Все перепуталось. В одном конце пели «Долго в цепях нас держали», в другом - «Боже, царя храни».
Мы протиснулись к главной трибуне, туда, где стоял чугунный памятник царю.
Этот памятник купцы города установили на свои деньги. Помню, дело было весной, на площади попы служили молебен и брызгали святой водой на толпу. Я тогда вглядывался в чугунное лицо и не мог узнать, кто это. Один ус был длиннее, другой короче, правый глаз с прищуром смотрел на меня, словно чугунная голова прицеливалась. Потом я увидел надпись: «Государь император всея Руси Александр III».
С тех пор по вечерам на площади устраивались гулянья, играла духовая музыка. Чугунный царь стоял высоко на каменной подставке, и, куда, бывало, ни отойдешь в сторону, он пялит свои глазищи на тебя. Никуда от этого взгляда не денешься. Только если с затылка зайдешь, он не видит. Но тут городовой подвернется и тебя самого шлепнет по затылку: «Марш отсюда!» Словом, не было никакой радости. А вот теперь народ захлестнул площадь от края до края.
Митинг бушевал. На памятник царю, гремя костылями, взобрался солдат в распахнутой шинели.
- Граждане, поклон вам из окопов от сынов и братьев ваших - русских солдат!
Раненый высоко поднял над головой костыли и показал их народу:
- Видите, я навоевался и скажу: долой буржуазию! Да здравствует управление государством самими рабочими! Правильно говорят большевики: надо повернуть штыки против царской власти!
- Вер-на-а! Долой царя кровавого!
Кто-то закричал «ура» и подбросил вверх шапку.
Я тоже кинул свой картуз, но толпа пошатнулась, и картуз упал в сторону. Я нагнулся и стал шарить по земле, но не нашел его. А когда поднялся, на трибуне стоял меньшевик-коротышка, которого звали Ангел Петрович. Опять был здесь этот противный толстяк. Он потрясал белым, как булочка, кулаком и кричал:
- Долой угнетающее нас самодержавие! Да здравствует демократическая республика, да здравствует свободный гражданин!..
Он закатил глаза, поднял руки и заговорил нараспев:
- Граж-да-нин! Слышите, как гордо звучит это слово! Да будет оно трепетом для наших врагов, приверженцев старого режима!
Он обратил руки к толпе:
- Бог в помощь тебе, труженик, не будешь ты больше рабом! А будешь гражданином! Только не нужно враждовать, и нельзя допускать гражданской войны и смуты. У нас нет классов. Я, к примеру, хозяин завода, ты рабочий - все мы единый русский народ. У нас один враг - германец! У нас одна цель - победить! А для этого нужно побольше снарядов, винтовок и пушек. Разобьем поганого Вильгельма и спасем отечество!
- Сам иди воюй!
- Убивать своих братьев пролетариев не пойдем!
- Слазь с трибуны, крахмальная душа!
Но меньшевик никого не слушал и продолжал:
- Да поможет нам господь бог! Забудем распри и междоусобицы! В полном единении...
- Долой! Тащите его за ногу!
На трибуну вскарабкался колбасник Цыбуля. Он был весь красный от гнева.
- Геть вас усих! Желаем порядка, установленного богом и царем!
Кто-то схватил Цыбулю и стащил в толпу. За него вступились лавочники, содержатели кабаков, извозчики. Началась свалка. В этой суматохе я потерял Ваську. Мне больно отдавили ногу, и я юркнул в парадное какого-то дома.
3
Тут было теплее. Без картуза голова у меня совсем замерзла. Я огляделся. В просторном парадном вверх поднималась лестница с бархатными красными перилами.
Оттуда, сверху, донесся приятный детский голос:
- Геня, подожди меня, я одна боюсь...
По лестнице сбежали франтоватый мальчик в военном костюме, без фуражки и девочка в белой шубке.
За ними, звеня медным бубенчиком, прыгала маленькая белая собачонка. Она сразу же набросилась на меня с яростным лаем. Наверно, собачонке не понравилась моя засаленная телогрейка с длинными болтавшимися рукавами.
- Марго, перестань лаять! - прикрикнула на собаку девочка, но та вцепилась в мои штаны и трепала их. - Марго, ты слышишь? Я что сказала?
Мальчик в военной форме подошел ко мне. Он был похож на взаправдашнего офицера.
- Ты почему здесь? - спросил он строго.
От страха у меня пропали все слова.
- Я спрашиваю тебя, оборванец, почему ты здесь?
- Мне есть хочется, - пробормотал я.
- А мне какое дело? Уходи отсюда!
- Оставь его, Геня! - вступилась за меня сестра кадета.
- Почему не уходишь? - зловеще повторил он. - Может быть, ты хочешь узнать, что такое нокаут?
- Не надо, Геня. Посмотри, какой он бледный. Ты ведь рыцарь и не станешь бить слабого.
- Отойди, не мешай мне!
Кадет согнул руки в локтях и, прижав их к груди, запрыгал передо мной на одном месте.
- Защищайся, шмендрик!
- Оставь его, Геня, ведь он побирашка!
- Отвяжись! Лучше будь моим секундантом. Когда я опрокину его нокаутом, будешь считать до десяти.
Кадет продолжал прыгать, выставив кулаки, и вдруг ударил меня в лоб. Сестра кадета стала между нами.
- Перестань!..
Кадет нахмурился:
- Вечно эти бабы вмешиваются не в свои дела!
- Геннадий, как не стыдно, фи!
- Тогда пусть он убирается вон!
- Погоди. Я дам ему хлеба. Эй, побирушка, иди за мной! - И она побежала вверх по лестнице.
Сам не зная почему, я последовал за девочкой, шлепая по мраморным ступеням рваными опорками.
На втором этаже я остановился перед высокой белой дверью, где вместо ручек висели два медных кольца в зубах львов. Дверь была полуоткрыта. Я вошел и остановился пораженный.
