Инга Петкевич - Мы с Костиком
— У меня — речка, — говорила одна.
— У меня — тоже речка, — говорила другая.
— А у меня — лес, — говорила первая.
— А у меня — тоже лес, — говорила вторая.
— А у меня — деревня.
— А у меня — тоже деревня.
— А у меня — коза, — сказала первая.
У второй козы не было. Она подбежала к первой, посмотрела на козу, задумалась.
— А у тебя не было козы, — опять сказала первая.
— Ну и что? — сказала вторая.
Теперь задумалась первая.
— Если бы у тебя была коза, а у меня нет, то мне тоже было бы «ну и что», — наконец сказала она.
Мы с Костиком даже рты открыли от удивления. Какие хитрые эти девчонки!
В Сестрорецке (какой же это город!) мы долго шли куда-то.
И наконец добрались до маленького домика с огромными, почти без перегородок, окнами.
— Здесь будете жить, — сказала мама.
Мы вошли в домик. Ничего такого я в жизни не видел. Пол был устлан разноцветными плетёнками, на стенах висели картины, на картинах — звери, на полках стояли книги и разные глиняные игрушки, полкомнаты занимала белоснежная печка, в углу сверкало огромное зеркало.
— Саша! — крикнула мама.
Откуда-то сверху прямо на нас спрыгнула тётенька в синих брюках и очень красном свитере.
— Вот, Сашка, привезла тебе моих оболтусов, — сказала мама.
Тётенька почему-то подпрыгнула, расхохоталась и сказала:
— Вот и прекрасно! Меня зовут Сашка, а вас как?
Костик молчал.
— Его — Костик, меня — Стрючок, — сказал я.
Тётенька расхохоталась.
— Рано радуешься, — сказала ей мама. — Посмотрим, что ты скажешь через месяц.
первый день
Мама уехала. Я побежал осматривать домик. Внизу было две комнаты и кухня. Я полез наверх. Там была большая холодная комната. На тоненьких ножках стояли большие картины. На полу валялись кисточки. Одна картина мне очень понравилась. На ней была нарисована большая нарядная рыба и больше ничего. Я хотел рассмотреть её поближе, нагнул, а она упала и повалила ещё несколько. На шум прибежала тётенька, подхватила меня, как маленького, под мышку и принесла на кухню. Я обиделся, позвал Костика, и мы с ним заперлись в нашей комнате.
На следующее утро мы надели лыжные костюмы и вышли на улицу. Тётеньки нигде не было. Мы стали прикручивать лыжи, когда на нас налетело что-то снежное, лохматое, весёлое. Это была наша тётенька. Её свитер и щёки были одного цвета, в волосах был снег, на ногах — лыжи. Она сделала вокруг нас круг, быстро влезла на гору, с которой только что съехала, замахала нам руками.
— Смотрите, как полечу! — и она опять полетела на нас, а мы испугались и упали в снег.
Костик снял лыжи.
— Сначала надо осмотреться, — сказал он строго и, не глядя на меня, пошагал по дороге. Я снял лыжи и поплёлся за ним. Мне было скучно. Снег сверкал, переливался, он был похож на нафталин. Я делал снежки и кидал их в Костика, но тот, видимо, здорово задумался и всё шёл да шёл. Так дошли мы до большой горы, забрались на неё.
— Со стороны мы похожи на медведей, — сказал Костик.
— И правда, мы похожи на медведей, — обрадовался я.
— Чего радуешься? — обозлился Костик. — Нечему тут радоваться.
Таким мрачным я его давно не видел.
А на горе стояла толпа лыжников. Красные, жёлтые, зелёные, они наперебой говорили что-то нашей тётеньке. А она смеялась и всё говорила: «Нет, нет. Боюсь, боюсь». Наконец все съехали, забрались обратно и опять принялись объяснять нашей тётеньке. А она всё смеялась. Заметив нас, она даже присела от смеха.
— Медведи! — крикнула она нам. — Куда собрались?
И вдруг оттолкнулась палками и понеслась, и не прямо, как остальные, а зигзагами. Все так и ахнули.
— Вот это да, — сказал зелёный лыжник, — а мы-то её учили!
— Пошли, — сказал Костик, — нечего нам тут делать.
И мы пошли и шли очень долго. Костик всё думал.
Солнце уже садилось, когда мы вспомнили, что весь день ничего не ели. А пока дошли до дома, солнце совсем село, и магазины закрыли. Так и легли спать голодные.
— Далась мне эта самодеятельность!.. — сказал Костик, засыпая.
Я стал думать про зайцев и заснул. Я всегда перед сном думаю про зайцев. Проснулся я от какого-то шума. Была ночь, Костика в комнате не было. «Куда это он пропал?» — подумал я, засыпая.
как я был медведем
С утра я долго будил Костика. Он мычал, прятался под подушку, ругался — словом, ни за что не хотел просыпаться. В Ленинграде он не был таким соней. Мне пришлось взять пёрышко и пощекотать у него в носу.
— Ещё что?! — закричал он и вскочил с кровати.
Весь глаз у него был чёрный. Я послюнил палец и потёр пятно, оно не отмывалось. Это был синяк.
— Ну и ну! — сказал Костик, рассматривая синяк в зеркало.
Я оделся и вышел на улицу. Костик вышел за мной. Мы прикрутили лыжи и только хотели тронуться, как опять появилась наша тётенька. Увидав синяк, она даже присела от смеха. Костик снял лыжи, и мы опять пошли пешком. Сегодня идти было веселее. Я люблю знакомые места, а мы шли той же дорогой, и я узнавал дома, деревья и всякие другие предметы. Вот и гора. Мы влезли наверх. Костик что-то долго высматривал вокруг.
— Ага, вот эта, — наконец сказал он, рассматривая здоровенную сосну. А мне вдруг показалось, что заяц пробежал. Я пошёл за ним и вдруг провалился в глубокую яму. Я хотел вылезти и не смог. Тогда я устроился поудобнее и стал думать, что я медведь. Занесёт меня снегом — и будет только дымок идти, как в одной книжке. Проснусь — а уже лето…
Проснулся я оттого, что кто-то размазывал мне по лицу снег. Я страшно обозлился и хотел стукнуть, но вдруг заметил, что у всех вокруг очень испуганные лица. Я тоже очень испугался.
— Костик! — заорал я. — Куда делся мой Костик?!
Но Костик был тут рядом, это я его впопыхах не заметил, и я успокоился и спросил: «Что случилось?»
Костик мрачно фыркнул.
— Что ты делал в яме? — спросил он.
— Я был медведем, — ответил я.
— Ты мог замёрзнуть, — сказал он.
— Медведи не замерзают, — ответил я.
— Но ты не медведь, — сказал он.
— Я одет не хуже медведя, — ответил я, — вот если бы был голый, то бы мог, а так — нет.
— Ну, тебя не переспоришь, — сказал Костик.
И он повёл меня домой и уложил в кровать. Когда мы проснулись, было уже темно. И мы поняли, что проснулись от страшного голода и что магазин уже закрыт.
— Так и подохнем, — сказал Костик мрачно.
— Так и подохнем, — согласился я.
— Пойди к тётке, попроси чего-нибудь, — сказал он.
— Какой хитрый! Сам и пойди, — сказал я.
Так мы немного поспорили и пошли вместе. В тёткиной комнате было пусто. Мы полезли наверх. Тётка возилась с картинами.
— Чего вам? — спросила она строго.
Мы молчали.
— Ну, чего вам? — спросила она опять.
— Ребёнок умирает с голоду, — выпалил Костик.
— Мы два дня ничего не ели, — пояснил я.
Тётка опять присела на корточки и принялась хохотать.
— Оболтусы, настоящие оболтусы!
Наконец она спустилась вниз и разожгла печку. Очень быстро начистила картошки и поставила варить. Она поставила на стол: хлеб, огурцы, селёдку, лук… Зелёный лук. Про него она сказала, что выращивает его сама там наверху, в мастерской.
Наконец, всё было готово. Вот это была еда! В своей жизни не ел ничего вкуснее. А потом мы пели песни. Какие-то новые хорошие песни:
Прошла зима ненастная,
Растаяла как дым.
Бегут трамваи красные
По рельсам голубым…
… Ночью Костик опять исчез.
«Это дело надо проследить», — подумал я и уснул.
Как он сюда попал?
Наутро у Костика распухла губа. Я прямо спросил у него, в чём дело.
— Нет, я сплю, тебе показалось, — буркнул он.
Увидав губу, Сашка даже не удивилась.
— Завтра он потеряет ухо, — сказала она. — А пока не потерял, надо ехать на рынок за провизией.
Мы полезли в сарай и вытащили оттуда большие финские санки.
— Ещё мой дед на них ездил, — сказала она.
— Дед? — удивился я.
— Он был финн, — сказала она, посадила меня в санки и понеслась. Костик трусил сзади. А на Сашке сегодня был зелёный свитер. Бежала она очень быстро и при этом ещё пела и смеялась. Было очень здорово ехать с ней на санках. Это не то что Костик, ходит, как во сне; вспомнил я о нём и оглянулся. Костик совсем отстал. Он шёл по дороге совсем один и вдруг показался мне очень одиноким. Я спрыгнул с санок и побежал к нему.
На рынке Сашка стала серьёзной. Она важно ходила между рядами. Трогала картошку, пробовала огурцы, торговалась, отбирала. Мы с санками таскались за ней, и санки всё тяжелели и тяжелели.
— Постойте где-нибудь в сторонке, — наконец сказала она.
