Вацлав Чтвртек - О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке
Ковыляя, добрёл бургомистр до ичинских улиц. Прохожие только глаза на него таращили:
— Бургомистр топает в одних носках!
И это ещё не всё! Пока Гумпал брёл по бездорожью, он порвал носки и сбил ноги, на большом пальце у него вскочил ужасный волдырь. Чем печальнее становился Гумпал, тем веселее поглядывал волдырь из носка на замужних дамочек, что высовывались из окон.
У башенных ворот на площади Гумпала уже поджидали заседатели из городской управы, и самый старший из них обратился к нему с такой речью:
— Гумпал, вследствие утраты тобой величественности ног, ты уже не бургомистр в Ичине.
Гумпал поплёлся дальше через площадь. В окне замка торчал его светлость ичинский князь. Он жил здесь со своей княгиней Майоленой. Это была такая отпетая парочка, что и не понять даже, кто из них хуже.
Увидев князя, свергнутый бургомистр не удержался и крикнул:
— У вашей светлости в лесу Ржагольце, осмелюсь доложить, ничего себе порядочки!..
— Куа? — спросил князь по французски. — Не слышу! — и приставил к уху ладонь, будто раковину.
— У вашей светлости в лесу завёлся разбойник Румцайс, — съябедничал Гумпал и повертел большими пальцами в полосатых носках. — Надо бы послать туда солдат.
Но его светлость князь обычно слышал только то, что говорил сам император, а всё, что говорили остальные, у него в одно ухо влетало, из другого вылетало. Гумпал ещё и площадь не перешёл, а князь обо всём и думать забыл.
Как Румцайс запер князя в башне
На дерево сидели две сороки, а под деревом Румцайс варил себе разбойничью похлёбку.
Старшая сорока и спрашивает:
— Это он?
А младшая:
— Не он ли это?
— Это я, — кивнул Румцайс и подбросил в костёр поленце. — А в чём дело?
Сороки привели его на опушку леса. Там на буке была прибита записка:
РУМЦАЙС, ЕСЛИ У ТЕБЯ НЕ ХВАТИТ СМЕЛОСТИ ПОИГРАТЬ НА ДУДКЕ В БАШНЕ ЗАМКА, ТЫ ТРУС!
И подпись князя.
Румцайс фыркнул, но тут в бороде у него предостерегающе загудели пчёлы.
— Не ходи туда! — крикнула ему старшая сорока.
А младшая добавила:
— Тебя поймают!
Румцайс пожал плечами:
— Всё равно пойду. Придётся мне сыграть на дудочке, чтобы не посрамить свою разбойничью честь.
Но сначала он зашёл к себе в пещеру. В дальнем её углу стоял сундук, а в сундуке лежал кожаный мешочек. С виду обыкновенный, но не совсем. То он маленький, то раздуется и потом опадёт — в общем, будто живой. Румцайс взял его и зашагал с ним в город Ичин.
За время, что Румцайс жил в лесу, он оброс бородой чуть ли не до пояса, а волосами — по плечи.
Встречные горожане оглядывались на него.
— Да, эдак я и до замка не дойду, — сказал себе Румцайс и свернул в цирюльню мастера Ковырялика. Сел в кресло, бросил шляпу на вешалку и говорит:
— Укоротить бороду и волосы.
Но только Ковырялик взял ножницы и отстриг клок, как в бороде загудело, зажужжало, и из неё полетели лесные пчёлы.
— Господи, — пролепетал Ковырялик. — Начну-ка я лучше с головы.
Провёл он гребнем по волосам — из них высунулась птичка и зачирикала.
— Как же быть? — И Ковырялик беспомощно развёл руками.
— До чего ж ты волнительный, — говорит Румцайс. — Успокойся и дай мне коробку и клетку. Найдётся у тебя?
Стряхнул он пчёл с бороды в коробку, а птичку впустил в клетку. Но теперь Ковырялику не давал покоя мешок, лежавший у Румцайса на коленях. Он то раздувался, будто меха у волынки, то сморщивался, как сушёная слива.
— Не пугайся, — улыбнулся Румцайс. — В нём немного ветра, я нашёл его в поле у леса.
Цирюльник Ковырялик успокоился.
— Не угодно ли газету? — предложил он Румцайсу, как обычно предлагал клиентам, и протянул ему немецкую газету.
Румцайс заглянул в неё и видит: пропечатано там объявление, какое висело утром в лесу на дереве. А под объявлением нарисована картинка: в круглой башенке замка, в небольшой каморке, лежит на столе дудочка, на которой князь зазывал поиграть Румцайса.
Цирюльник Ковырялик ткнул кончиками ножниц в картинку:
— Не ходи, Румцайс. Сказывают, князь ловушку тебе приготовил, да не простую, заманивает тебя в сети.
А в замке тем временем князь и княгиня Майолена занимались странным делом.
Княгиня держала ведёрко с белой краской, а князь толстой кистью рисовал на ступеньках дорожку из стрелок, которая вела в башенную каморку, где лежала дудочка. В точности такая же дорожка уже протянулась от цирюльни Ковырялика к воротам замка, эту намалевал княжеский лакей Фрицик.
Князь вывел последнюю стрелку на полу возле стола с дудочкой и говорит княгине:
— Ма шер, моя дорогая! Ступайте в свои покои, тут вам оставаться опасно.
Княгиня удалилась. Князь призвал к себе лакея Фрицика, велел встать ему за железной дверью, что вела в башенную каморку, и приказал:
— Гляди в оба! Как только придёт Румцайс и дунет в дудочку, захлопни за ним дверь. И как следует!
Фрицик притаился в самом уголке за распахнутой створкой двери, князь залез за чёрный сундук в коридоре и уже загодя давился от смеха, зажимая рот платочком:
— Ручки у этой двери нет, зато замок такой, что отпереть его сможет лишь замочник из самой Фландрии!
Наконец Румцайс с фасонной стрижкой выбрался из Ковыряликова заведения. Ноги сами понесли его в направлении, указанном белыми стрелками на тротуаре. Идёт Румцайс — в одной руке клетка с птичкой, в другой — коробка с пчёлами. Мешок с ветром висит на шее.
Он вошёл в городские ворота и дальше, по стрелкам, наискось через площадь. Так и дошёл бы он до каморки, где его ждала ловушка, да перед самым замком птичка в клетке вдруг начала тревожно пищать. Пищит и пищит.
«Эге, тут пахнет жареным», — проговорил про себя Румцайс, повернул назад на площадь, спрятался за фонтаном и осторожно стал наблюдать за замком и соображать, что ему там князь подстроил.
А князь у себя в замке не мог усидеть на месте, вертелся за чёрным сундуком и твердил Фрицику:
— Как задудит дудка, сразу захлопывай дверь, да как следует!
Но Румцайс не зевал и послал пташку на разведку. Птичка трижды пролетела под окнами замка, всё разглядела и доложила Румцайсу о княжьей западне.
Румцайс живо, придумал, как ему выпутаться из этой истории.
Развязал он потихонечку коробку с пчёлами и крикнул им:
— Пошли!
Пчёлы собрались в рой и полетели прямо в замок.
Румцайс снял с шеи беспокойный мешок с ветром и ослабил завязку. Из мешочка потянуло лёгоньким голубым ветерком. Румцайс показал ему на башенку, и ветерок влетел прямо в открытое окошко.
А князь за чёрным сундуком в нетерпении переминался с ноги на ногу.
И вдруг он слышит:
Фьюить!
Это пискнула дудочка в каморке, когда в неё дунул голубой ветерок.
Фьюить! Фьюить! — заиграла дудочка и продолжала: фьютютю! Фьютютю!
Князь высунулся из-за сундука и крикнул Фрицику:
— Как дудка попала в руки Румцайсу? Он же не шёл по стрелкам!
— Если ваша светлость этого не знает, откуда знать мне, лакею? — откликнулся из-за двери Фрицик.
— Пойду посмотрю, — не утерпел князь и вбежал в каморку — проверить, что там происходит.
Тут в коридор влетели пчёлы, закружили, отыскали за дверью Фрицика и набросились на него. Фрицик — шасть к князю в каморку и поскорей захлопнул за собой железные двери: чтоб пчёлы не залетели.
Ручки у дверей нет, а замок — не какой-нибудь, а из самой Фландрии. Так что этих двух непросто будет вызволить.
А у фонтана перевёл дух довольный Румцайс: вот и птичка на воле, и ветерок тоже где-то гуляет. Румцайс подождал, пока пчёлы заберутся к нему назад в бороду и зашагал по тракту к Ржаголецкому лесу.
Как Румцайс подарил Мане солнечный перстенёк
Пещера Румцайса находилась в такой чащобе Ржаголецкого леса, что туда не забредали даже деревенские девчонки, собиравшие ягоды. Чтобы увидеть человеческое лицо, Румцайсу приходилось вставать на колени над лесным озерцом.
— Румцайс, — сказал он однажды своему отражению в воде, — одному ведь грустно. То ли дело вдвоём. Тебе надо найти хозяйку. И поторопись, пока причёска в порядке и борода после стрижки не отросла.
«Тогда давай не будем откладывать», — ответило ему из родника отражение.
Тайными тропками вышел он через лесную чащу почти на самую опушку Ржагольца, где на распутье стоял большой дуб. Высмотрел он самую толстую ветку, повёрнутую к солнцу, залез на неё, протянул руку к небу и отломил два солнечных лучика. Были они тоненькие-претоненькие.
Лучики эти Румцайс красиво переплёл, и получился сверкающий перстенёк. С восходом солнца перстенёк светился и играл в его лучах, а вечером, едва оно заходило, он гас. Румцайс дождался полудня и ровно в полдень положил перстенёк на лесном перепутье дорог. Перстенёк сверкает, а Румцайс расчёсывает свою бороду гребнем, каким чернику собирают. Причёсывается, чтоб выглядеть покрасивей.
Вдруг у дерева промелькнуло синее блестящее пёрышко, и сойка крикнула:
