Владимир Борисов - Первое апреля. Сборник весёлых рассказов и стихов
— Вот что, Сорокин, — совсем рассердился историк. — К тебе тоже относится всё, что я сказал твоему другу. До свидания.
Я вышел из класса вслед за Юркой.
Юрка дожидался меня в коридоре, улыбаясь во весь рот.
— А я икать перестал!
— Поздравляю, — буркнул я.
— Понимаешь, икаю и не могу остановиться. Ну, думаю, всё! Ещё чуть-чуть — и заворот кишок. Аж живот заболел.
Назавтра истории не было, так что настоящие неприятности начались два дня спустя. Едва Николай Михайлович вошёл в класс и повесил карту, Юрка опять начал икать.
— Кончай, — сказал я ему. — Не смешно.
— Какие уж тут шу-ут-ки, — ответил он.
В классе снова захихикали. Пуще прежнего нахмурился историк. И через пять минут Юрка уже закрывал за собой дверь со стороны коридора.
На перемене он жаловался:
— Фантастика какая-то! Как только вышел из класса, сразу икать перестал. Что я, специально, что ли, икал? Что я дурак, что ли?
Я не успел ответить утвердительно, потому что прибежал Орлов и, сияя от удовольствия, сообщил, что нас вызывает директриса.
Когда мы вошли в кабинет, она сидела за длинным столом и рассматривала нас, прищурившись. Посередине стола стоял графин с водой, и я подумал, удобно ли Юрке пить из директорского графина, если опять ему вздумается икать?
— М-да, — покачала головой директриса. — Не ожидала от тебя, Шевельков. А от тебя, Сорокин, и подавно.
Она выдержала длинную паузу. Юрка вздохнул. Я пожалел своих родителей.
— Ну? Что молчите?
— Я сам от себя не ожидал, Мария… Пахомовна! — воскликнул Юрка. — Я…
— Маргарита Прохоровна, — поправила директриса.
— Я сам от себя не ожидал, Маргарита… Пахомовна. Я, как историка опять увидел…
— Николая Михайловича.
— Я, как Николая Михайловича опять увидел, так на меня икота снова напала. Наверно, у меня на него иммунитет.
— Что-что у тебя на него? — изумилась Маргарита Прохоровна.
— Ну этот…. Как его?..
Открылась дверь, и в кабинет вошёл историк.
— Присаживайтесь. Николай Михайлович, — пригласила директриса. — Будем решать, что с ними делать. Оказывается, у Шевелькова на вас иммунитет.
Юрка виновато взглянул на учителя и вдруг икнул.
Николай Михайлович побледнел и чуть не опустился мимо стула. Видимо, такое безрассудное хулиганство было выше его понимания. Дрогнувшей рукой он налил из графина полный стакан воды и выпил её залпом.
— Вот видит-е, — радостно икал Юрка. — Я же не обманываю!
— Прекратить паясничать сейчас же! — директриса ударила ладонью по столу и поднялась с места. — Значит, мне, как ты предлагаешь, нужно сделать выбор: либо Николая Михайловича уволить с работы, либо тебя оставить на второй год.
— Ничего я не предлагаю, — пробормотал Юрка.
— Ну как же? Уроки истории ты теперь посещать не в состоянии. А с двойкой по истории я тебя в следующий класс не переведу. Просто права не имею. Не так ли, Николай Михайлович?
Николай Михайлович откашлялся, как будто собирался произнести речь. Но ничего не сказал, а просто кивнул.
И тут меня осенило.
— Шевельков не виноват! — закричал я. — Гомер во всем виноват. Он, наверное, заразный. Надо класс опрыскать!
Директриса посмотрела на меня, потом на Николая Михайловича, потом опять на меня. Ужас мелькнул в её глазах.
— Нет, — вздохнул Юрка. — Гомер сегодня отсутствовал, а я всё равно икал.
Это было правдой.
— А почему это ты, интересно, икать перестал? — подозрительно произнесла директриса.
— Ой, и правда! — удивился Юрка. Он набрал в грудь побольше воздуху, шумно его выдохнул и взглянул украдкой на Николая Михайловича.
Но с учителем творилось что-то непонятное. Он сидел уже не бледный, а розовый и, казалось, не дышал. Взгляд его был устремлён в противоположную стену. Он не издавал ни единого звука, но время от времени вздрагивал всем телом.
Директриса забеспокоилась.
— Что с вами, Николай Михайлович?
Тот встал, взмахнул руками, будто отмахиваясь от невидимых насекомых, и выбежал из кабинета.
— Ты его икотой заразил, — шепнул я Юрке.
Зазвенел звонок с большой перемены.
Директриса потёрла пальцами виски и вдруг резко спросила:
— Кто вам рассказал про Гомера?
Мы переглянулись.
— Николай Михайлович…
— Во второй четверти еще.
Она покачала головой:
— Эх, вы! Ничего-то не знаете. Это было его университетское прозвище. Он самостоятельно выучил древнегреческий язык. Его на кафедре оставляли. Бескорыстнейший человек! Ему бы наукой заниматься, а он с вами мучается, остолопами. Ступайте!
Мы ждали, что она вспомнит про наших родителей, снизит оценки по поведению или ещё какую-нибудь придумает нам казнь. Но директриса молча перебирала на столе бумаги, словно уже забыла про нас. Мы тихо вышли и осторожно прикрыли дверь.
Идём по коридору, Юрка вдруг остановился у окна и приложил палец к губам. Я посмотрел в окно. На школьном крыльце стоял Николай Михайлович и курил. Он был без пальто и без шапки, снег падал ему прямо на голову, ложился на плечи. На голове у него я заметил маленькую лысину. Впервые я глядел на учителя сверху вниз. И мне его было жалко.
Отрицательные частицы
Вот что я открыл! Если из русского языка убрать отрицательные частицы, я был бы послушным, внимательным и алаберным.
— А я выносимым! — обрадовался Юрка, когда я сообщил ему о своём открытии.
В это время Лидия Яковлевна велела всем достать тетради и приготовиться к контрольной.
— Звонок скоро, и на тебе — контрольная… — проворчал Юрка.
— Она вообще какая-то… предсказуемая, — согласился я.
Но нам повезло. В класс заглянула директорская секретарша Леночка и срочно позвала учительницу к телефону.
— Из роддома, — добавила она громким шёпотом.
— Ой! — засуетилась Лидия Яковлевна. — Леночка, пожалуйста, побудьте с ними пять минут, я скоро.
По коридору, удаляясь, застучали её каблуки.
— Хороши! — покачала головой Леночка. — На пять минут вас нельзя оставить. — Она подошла к доске и села за учительский стол.
— Леночка, а что случилось? — вкрадчиво спросила Соня Козодоева.
— Не Леночка, а Елена Владимировна, — поправила та строгим голосом. Но быть строгой ей быстро надоело, и она призналась: — У Лидии Яковлевны дочь должна родить вот-вот. А может быть, уже…
Девчонки заверещали:
— А кого, мальчика или девочку?
— Откуда ж она знает?
— Теперь об этом заранее сообщают.
— А ты-то откуда знаешь?
— Вчера по телевизору сказали, — заявил Валера Скориков, — что в Аргентине одна семерых родила!
— Да ну тебя!
— Интересно, кто у неё муж? — мечтательно произнесла Козодоева.
— Диего Марадона.
— Дурак!
Поднялся гвалт. Леночка пыталась навести порядок, но её никто не слушал.
— Все девчонки у нас… нормальные, — сказал я.
— Какие же они нормальные! — Юрка с удивлением посмотрел на меня. Но, вспомнив начатую игру, кивнул: — Вообще, ты прав. Орут, как… дорезанные! А пацаны у нас все… дотёпы!
Мы засмеялись.
Вдруг Юрка спросил:
— А твои родители часто ругаются?
— Да когда как. А что?
— Мои часто. Вот родили бы мне в своё время брата или сестру…
— И что?
— Заботились бы, а не ругались.
— Разве о тебе не заботятся?
— А чего обо мне заботиться — я уже большой. — Он вздохнул и добавил: — Подождут ещё немного и разведутся.
Мне стало жалко Юрку. Я спросил:
— А как они ругаются?
— Да ну, повторять неохота. Когда отец приходит с работы, мама кричит: «Терпения моего больше нет!..» Ну и так далее.
— Может, ты с ними в нашу игру сыграешь?
Юрка пожал плечами.
Шуму в классе поубавилось. Леночка пугала всех какой-то важной комиссией, которая явится в школу на следующей неделе.
Юрка хмыкнул.
— Ты чего? — поинтересовался я.
— Смешно выходит. Представил, как мама на отца ругается: «Вернулся, годяй трезвый! Дельник радивый!»
— А он что? — улыбнулся я.
— А он, — Юрка сделал важное лицо и пробасил: — Зря ты такими справедливыми словами меня и себя рвируешь.
Мы захохотали. Леночка погрозила нам кулаком.
— Я им вечером расскажу про игру, — прошептал Юрка. — Как думаешь, поможет?
Я кивнул.
В класс вошла Лидия Яковлевна. Все замерли.
— Итак, продолжим, — сказала она деловым тоном. Потом оглядела всех нас. Глаза её вспыхнули, она всплеснула руками и крикнула: — Ой, ребятушки! Я такая счастливая! У меня внучка родилась!
Девчонки завизжали. Леночка бросилась целовать Лидию Яковлевну.
Козодоева, которой светил трояк за полугодие, встала и заявила с проникновенностью:
