Галина Черноголовина - Хрустальный лес
Болату ничего не оставалось делать, как изображать, что шубу он надел «понарошку».
— Я коршун! — кричал он, гоняясь за девочками, и полы шубы развевались, как чёрные крылья.
— Болатка, перестань! — сердилась Айгуль. Хотя он и приходился ей дядей, она относилась к нему без всякого почтения. — Вот, смотри, твоя водовозка идёт.
— Почему это моя? — сразу стушевался Болат и, кажется, даже попытался спрятаться за девочек.
Но шофёр увидел его, остановился и крикнул:
— Эй, ты, поди сюда!
Болат неохотно подошёл, девочки остановились чуть в стороне.
— А если бы ты замёрз! — отчитывал его шофёр. — Мне бы отвечать. А у меня двое детей… Вот поеду на зимовку — всё расскажу отцу.
Водовозка пошла дальше, останавливаясь возле калиток, у которых уже стояли вёдра и бочки для воды. Крышки были придавлены камнями, чтоб не сорвало ветром.
Болат теперь шёл тихий, насупленный, и Айгуль снова могла разговаривать с Тоней.
— В степи водопровод тянут, — говорила она. — Когда к нашему совхозу подведут, воды много будет. А пока возят. Видишь, сейчас и вам нальют. Бежим крышку снимем.
Девочки подбежали как раз вовремя. Айгуль сняла крышку с бака, шофёр навёл обледеневший шланг, и вода хлынула в бак, мгновенно наполнив его.
— К бабушке приехали? — спросил Тоню шофёр. — Насовсем? Вот молодцы.
Тоня с Айгуль хотели взять бак с обеих сторон за ручки, но Болат уже схватил его один и, кряхтя, потащил в дом.
— Подумать только, воду приходится экономить, — жаловалась Раиса Фёдоровна. — В городе я об этом и не думала, лила сколько хотела, мне воды много надо, я чистоту люблю.
Пообедав, Тоня побежала к Айгуль. На заборе были развешаны ковры и дорожки. В доме готовились к тою.
«Такой у нас обычай, — объяснил утром маме дядя Нурлан. — В честь новосёлов соседи в ауле всегда устраивают той. А тут не только соседи — друзья детства».
— Тоня, берегись! — крикнула Айгуль и спустила с крыльца громадный мягкий тюк.
Тюк скатился к ногам Тони и вдруг задёргался, зашевелился. Потом развернулся и оказался большим ковром, таким узорным, таким ярким на чистом снегу, что даже больно было глазам, а посреди ковра, словно факир из сказки, сидел, скрестив ноги, Болат.
— Але гоп! — сказал Болат и встал на голову.
Потом начал кувыркаться, делать мостики, будто не замечая ни Тони, ни Айгуль. Но стоило Айгуль спуститься с крыльца и подойти поближе, как он бросился к ней:
— Ага, не уйдёшь! Теперь уж я тебя запеленгую!
Айгуль увернулась и побежала, крича:
— Пеленгуют самолёты, а я тебя запеленала, запеленала, а ты меня — нет!
— Я поддался! — возражал Болат. — Ты бы со мной не справилась.
— Мама в окно смотрит! — припугнула Айгуль.
Болат сразу принял деловой вид, схватил веник и стал наметать на ковёр чистый снег.
Вышла на крыльцо тётя Раушан.
— Айгуль, что же ты гостью во дворе держишь? — сказала она. — Приглашай в дом.
Двухлетняя Маншук, увидев Тоню, засмущалась и спрятала лицо в платье сестры. Потом взглянула лукаво и опять уткнулась в платье.
— Тоня, пойдём на кухню, я тебе что-то покажу, — сказала Айгуль.
На кухне, над плитой, висело разбухшее пальто Болата. С пальто капало, словно из озябшего носа, попавшего в тепло. Капли падали на раскалённую плиту и громко шипели. Девочки прыснули — таким забавным показалось им это зрелище.
— Пальто простудилось, а Болатке хоть бы что, — сквозь смех выговорила Айгуль.
Той
Начали собираться гости.
— Принимайте помощницу, — сказала Раиса Фёдоровна, знакомясь с тётей Раушан. — Из-за нас ведь такие хлопоты, давайте буду что-нибудь делать.
Она тут же надела принесённый из дому фартук.
— Да я уж всё почти приготовила, — смутилась тётя Раушан, — разве стол накрыть…
Раиса Фёдоровна ловко расставляла приборы, а сама с любопытством оглядывала убранство дома.
Комната, где собирались взрослые гости, была обставлена почти как у них в городе: сервант, диван-кровать, телевизор, только вдобавок пианино — Айгуль училась музыке.
А вот соседняя комната, в которой было приготовлено угощение детям, выглядела по-другому. Пол был устлан мягкими войлочными коврами с причудливым рисунком, напоминавшим круто закрученные бараньи рога; вдоль стен на узорных, обитых жестью сундуках аккуратно, горкой, были уложены атласные одеяла, пышные подушки в разноцветных наволочках.
Посреди комнаты стоял круглый стол, такой низенький, что стулья к нему не полагались, нужно было садиться прямо на ковёр, поджав ноги, и это очень понравилось Илюшке и Тоне.
Они с удовольствием ели всё, чем угощала их тётя Раушан: куырдак — мясо, жаренное с картошкой, баурсаки — поджаристые шарики из теста, большие, душистые, красные яблоки.
— Это у вас такие растут? — удивилась Тоня.
— Нет, что ты! — сказала Айгуль. — Это нам из Алма-Аты прислали.
Мишка Рыбчик вёл себя за столом чинно — его долго пришлось уговаривать взять яблоко. Он был важный, принаряженный, то и дело посматривал на свои часы и вытирал нос чистым платком.
На Илюшку он не обращал внимания, видно, не мог простить, что с утра ему поставили в пример этого «чистенького мальчика». А Илюшка всё время заговаривал с ним:
— У меня большой игрушечный автомобиль есть. В него садиться можно, и ездить. Когда контейнер придёт, я тебе дам покататься.
— На кой шут он мне сдался! — возразил Мишка. — В игрушечных автомобилях только ясельники катаются. У меня велосипед, а летом я с папкой на комбайне работаю.
Илюшка умолк и от огорчения стал уплетать шоколадные конфеты одну за другой, пока Тоня не спросила его:
— У тебя есть совесть?
Разговор в большой комнате, где были взрослые, становился всё громче, всё веселее. Кроме Раисы Фёдоровны, здесь все были старые целинники и поэтому, когда о чём-нибудь вспоминали, обращались прежде всего к ней.
— Вы небось думаете: в какую глушь меня муженёк завёз, — говорил ей Иван Терентьевич Рыбчик, отец Мишки. — Сейчас мы со столицей наравне, по телевизору хоккей смотрим. А поначалу… Притащил нас трактор в вагончике. Степь кругом — ни деревца, ни кустика. Ветер, да с морозом, до костей пронизывает. У нас с собой план, где новый совхоз намечается: на чертеже — холмик да озерко небольшое. Обошли мы местность — холмик есть, озерка нет. Снег кругом. Потом кто-то крикнул, кажется, ты, Виктор: «Камыш!» Глянули — и правда, ну, значит, здесь озерко, и забивать нам возле него первый колышек.
Вспоминали наперебой: как Даша испугалась перекати-поля, которое вечером примчалось из степи к двери вагончика и показалось ей волком, как по утрам поднимали парней и девчат часы «Софронычи».
— Не хочется вставать, одеяло у рта инеем покрылось, а они бам, бам… А, чтоб вас!
— Ладно, ребята, — сказала Ксения Сергеевна. — Жили — не тужили, дрова на озере косили, воду в мешках носили. Давай-ка лучше, Даша, заводи нашу любимую…
Пели в обеих комнатах — взрослые и ребята, только Мишка Рыбчик хранил достоинство, потом и он не выдержал:
И в снег, и в ветер,
И в звёзд ночной полёт
Меня моё сердце
В тревожную даль зовёт.
Масёня
Илюшка шёл в котлован кататься на санках. Котлован был за селом — его вырыли первые целинники, когда брали глину для строительства землянок. Весной котлован наполнялся талой водой, и там плавали утки и гуси, а зимой со склонов катались ребята на санках и лыжах: гор-то здесь не было, кругом ровно.
Илюшка упёрся в санки руками да так и ехал по дороге, отталкиваясь и взбрыкивая ногами, как жеребёнок. Сзади раздался звонок. Илюшка встал столбиком: среди зимы по снегу Мишка Рыбчик ехал на велосипеде! Велосипед был большой, ему не по росту, и Мишка крутил педали стоя. На раме велосипеда лежала прихваченная ремнём буханка хлеба.
— Чего стал? Уходи с дороги! — крикнул Мишка. Но потом, видно, ему стало жаль Илюшку, и он приказал: — Держи велосипед, я слезу!
Илюшка с готовностью подержал велосипед, поднял и подал Мишке старую матросскую бескозырку, которая была Рыбчику велика и часто сваливалась с головы.
— А почему ты зимой на велосипеде катаешься?
— Вовсе не катаюсь, а езжу. По делам. За хлебом ездил. — Отвернув рукав, Рыбчик взглянул на правую руку. — Ого! Скоро папка со смены придёт. Он в мастерских комбайны чинит.
— Погоди, — заторопился Илюшка, боясь, что Мишка снова сядет на велосипед и уедет. Он пошарил в карманах: — Вот, увеличилка…
Рыбчик промолчал. Илюшка достал стекло и навёл его на Мишкину руку, лежавшую на руле. Рыжие веснушки на руке стали как крупные горошины.
— Ого! — сказал Рыбчик. — Вот бы мух посмотреть. Нет их сейчас. Ага, у нас мокрицы есть! В подполье. Пошли к нам, посмотрим.
