Жанна Браун - Переправа
— С другими другая любовь, — хмуро сказал Ваня.
— Завидую я тебе, — тихо сказала Настя, — просто по-черному! Для нашей Брониславы нет разницы… как сборка шасси на конвейере: сегодня одни, завтра другие. А твоему комиссару никто не заменит ни ребят, ни тебя… Да и вам тоже.
— А тебе? — неожиданно для себя спросил Ваня.
Настя повернулась к нему лицом и сказала, как клятву:
— И мне.
Ваня перевел дыхание, обнял Настю и прижал к себе.
— Два года пролетят быстро, Аленушка, вот увидишь.
— Для тебя…
— Почему только для меня?
— Потому… Ты будешь служить, а я буду ждать. Ждать всегда дольше.
И ругал себя последними словами. Не мог просто, по-человечески попрощаться — весь вечер, да и наутро возле военкомата, трепался, как партерный клоун, разыгрывая из себя супермена… А его письма Насте из армии? «Жив-здоров, чего и тебе желаю…» Некогда, видите ли, писать — служба заела. Тоже — генералиссимус лопаторных войск. Конечно, Настя обижена. И права… Другая на ее месте вообще бы писать перестала.
Рота горохом сыпалась навстречу Ване по крутой лестнице, строилась на вечернюю прогулку. Солдаты ворчали: Митяев властно выключил телевизор, не дожидаясь конца фильма. На памяти Вани Митяев нарушил распорядок только однажды во время первенства мира по футболу — играла наша команда с чехословацкой сборной. Да и то с разрешения дежурного офицера.
Ваня встал в строй и с удивлением, обнаружил, что рядом с ним нет Лозовского.
— Коля, где Мишка? — спросил он у Степанова.
— После ужина его Малахов вызвал в канцелярию.
Ваня вспомнил неестественное поведение Мишки во время беседы с новым лейтенантом, и покаянные мысли, владевшие им по дороге в казарму, вылетели из головы. Что с Мишкой? Не случилось ли с ним беды?
Глава XI
— Товарищ лейтенант, рядовой Лозовский по вашему при…
— Кончай церемонию! — перебил Малахов, выскакивая из-за стола. — Здорово, дружище!
— Здравия желаю.
— Ты что, обалдел?
— Никак нет.
Малахов рассмеялся.
— Мишка, не кроши батон! Я в Ленинской комнате смотрю и глазам не верю: ты это или твой фантом?
Возбужденный нежданной встречей, Малахов невольно перешел на студенческий жаргон, словно друзья находились не в ротной канцелярии, а у себя на факультете.
Они не виделись с весны, с того дня, когда Мишка приказом ректора был отчислен из института по академической задолженности. Потом Малахов искал его, расспрашивал ребят на факультете, общих знакомых, но Мишка как в воду канул… И вдруг такой кульбит судьбы!
— Нет, ты только представь себе: еду в чужие люди… Все непонятно, непривычно, смена событий, как в калейдоскопе — ни передохнуть, ни опомниться — и вдруг ты! Как манна небесная! Нет, ты скажи, здорово, а?
Малахов то садился на стол, то спрыгивал в возбуждении и все говорил, говорил, с радостью оглядывая друга, невольно отмечая про себя, что за время разлуки Мишка поздоровел, стал шире в плечах и во взгляде его и в смуглом лице что-то неуловимо изменилось, словно за эти месяцы Мишка не только внешне, но и внутренне стал другим.
«Что изменилось в нем?» — вдруг подумал Малахов и замолчал удивленно, только сейчас заметив, что Мишка слушает его излияния, не проявляя ответной радости.
— Ты… ты не рад мне? — растерянно спросил Малахов и покраснел. Вопрос прозвучал глупо.
Мишка улыбнулся.
— Почему же? Я рад. Просто… так неожиданно, что я не знаю, как…
— Как реагировать? — с внезапной обидой перебил его Малахов. — И поэтому устроил спектакль с этими идиотскими «никак нет» и «так точно»? А я-то перед ним распинаюсь… Друг называется! Хоть бы открытку за полгода прислал. Я, как последний кретин, весь Питер обшарил… чуть в милицию заявление не подал: человек пропал. Не верил, что друг может так поступить.
Несколько секунд в канцелярии стояла тишина. Малахов отвернулся и принялся сосредоточенно разглядывать столетник в глиняном расписном горшке, выращенный, как с гордостью сказал старшина Митяев, исключительно в медицинских целях.
— Борька, абзац.
Малахов резко обернулся и закричал со злостью:
— Морду тебе за все штучки набить мало!
— Не имеешь права, — сказал нахально Мишка и подмигнул, едва заметно и быстро прижмурив левый глаз, их старый сигнал: «Все путем, дружище, я рядом».
Малахов размяк. Перед ним снова был прежний Мишка, весельчак и заводила, кумир болельщиков и институтских лаборанток.
— Скотина ты все-таки изрядная, — проворчал Малахов для порядка. — Да сядешь ты, наконец, или будешь столб изображать?
— Распоряжения не было, — Мишка ехидно усмехнулся, но, заметив, что Малахов снова готов вскипеть, поспешно сел за стол командира роты. — Ну, что ты, право? Свалился, как кирпич на голову, весь в офицерских погонах и требуешь, чтобы несчастный солдатик похлопывал тебя по звездочкам мозолистой лапой… В армии, Боря, это не принято. Учти с порога, а то будешь потом пахать носом паркет аж до самого конца службы.
— Да ладно тебе… напугал! — отмахнулся Малахов. — Скажи лучше: куда ты тогда исчез?
— Сюда.
— Как сюда? Так сразу?
— А зачем тянуть? Получил документы и пошел прямиком в райвоенкомат сдаваться в солдаты.
— Ну ты дае-ешь, — удивленно протянул Малахов. — Гусар! А мы-то всей командой хотели идти к ректору… И пошли бы, да тебя не могли сыскать. Не понимаю я, Мишка, как хочешь, не понимаю… Вылететь из института по ерунде, из-за…
— Абзац, Борис. В этом деле мне судья не нужен. — Мишка несколько секунд хмуро смотрел в окно. — Знаешь, чего я больше всего боюсь? Общественной активности доброхотов. Я и исчез для того, чтобы вы не ходили к ректору, не унижали ни себя, ни меня… И не копались в моей жизни, что в ней ерунда, а что нет.
Малахов смутился. Он вспомнил, как бурно встретили баскетболисты Мишкино отчисление, и задним числом испытал стыд за то, что не остановил ребят, позволил им обсуждать личные дела друга в его отсутствие. Да и сам тоже хорош…
— Мы хотели помочь тебе, — смущенно пробормотал он.
— Вам, конечно, не пришло в голову, что иногда настоящая помощь в том, чтобы не мешать человеку нахлебаться каши, которую он сам заварил?
Малахов смотрел на Мишку и все меньше узнавал в нем прежнего бесшабашного гусара, для которого игра была всегда важнее последствий. «Так вот что изменилось в нем», — подумал Малахов и пожалел: с тем Мишкой было проще.
— Ладно. Убедил. Каюсь. И все-таки мог черкнуть хотя бы две строчки, объяснить. Но зато теперь ты от меня не сбежишь. Теперь, голубчик, ты у меня в руках… Давай выкладывай, как тебе здесь служится? Не жмет?
Мишка усмехнулся.
— Путем. Тебе понравится.
Малахов встал, прошелся по кабинету, постучал согнутым пальцем по сейфу в углу, постоял возле окна, сунув руки в карманы брюк.
— Не знаю, не знаю, — сказал он наконец, — понимаешь, дружище, никак не могу проникнуться, что все это серьезно… Даже не серьезно, а необходимо. Все кажется, что сейчас мираж развеется и кто-то ответственный скажет: «Поигрался, Малахов, в солдатики, и будя. Возвращайся в институт и займись действительно нужным делом»… Скажи, а у тебя нет ощущения ирреальности происходящего?
— Было. Вначале. Да старшина мне попался — отчаянный реалист. Мозги классно вправил.
— То-то я смотрю на тебя — красаве́ц! Фасад отъел, пряжка сверкает, а выправка — хоть вешай этикетку: «Образцовый солдат».
— Давай, давай, взводный, веселись, — добродушно сказал Мишка, — посмотрим, как ты вспотеешь, добиваясь от солдат этой самой выправки.
Малахов перестал улыбаться.
— Что там вообще во взводе за народ собрался?
— Нормальные парни.
— А конкретнее?
Мишка помедлил секунду и сказал огорченно:
— Не надо, Боря.
— Что не надо?
— Вопросов. Ни сейчас, ни потом.
— Да почему, черт возьми? Кто мне поможет, если не ты? Тем более что ты хорошо знаешь эту кухню.
Мишка молчал, грустно разглядывая свое отражение в настольном стекле.
— Что ты молчишь? — рассердился Малахов. — Можно подумать, что я толкаю тебя на подлость. Я надеялся, что ты поможешь мне сориентироваться. Не хочешь — не надо. Видно, интересы твоих новых друзей тебе дороже… Так и скажи. Буду знать, что надеяться мне не на кого.
Мишка встал, одернул куртку.
— В институте ты был старше двумя курсами, Борис, но общественно мы были равны. Здесь нет. Ты офицер, я солдат… и мои новые друзья — солдаты, твои подчиненные, между прочим.
— Ну и что?
— Неужели трудно понять? Вот ты кричал на меня, хотя это и запрещено, а я на тебя не могу кричать… И не потому, что боюсь. Погоны твои не позволят. В армии это четко. И хорошо, что не позволят, иначе гроб дисциплине. И ты для меня здесь не Борька Малахов, а товарищ лейтенант, в крайнем случае Борис Петрович, да и то вне службы.
